Когда по крутой дороге, прорубленной вдоль склона кальдеры кратера, я выбрался наверх, уже темнело. Дымные костры — впервые за много лет масаям разрешили выжигать траву в кратере — замелькали по склонам Нгоронгоро.
Это было пробуждение, подобное сказке. Я открыл глаза, обрадовался голубому, без единого облачка небу и, приготовившись вылезать из машины, открыл дверь. Но за нею была такая же голубизна. По голубизне вместо облаков плыли зонтики акаций и ходили жирафы, но не как положено, а вверх ногами.
Только тогда я вспомнил, что, добравшись ночью до восточной части Масаиленда, я свернул в парк Нгурдото, сбился с дороги, выехал к какому-то озеру и, чтобы не въехать впотьмах в воду, решил заночевать прямо на берегу.
Самих жираф не было видно. Они ходили где-то по склонам гор, в зеленых зарослях. Но зеркало озера подглядело их и отразило в воде.
Два кафрских буйвола деловым шагом вышли из-за кустов, намереваясь, очевидно, попить воды. Но, заметив меня, остановились, постояли с минуту, а затем бросились в кусты. В прямо-таки осязаемой неестественной тишине утра загудели их тяжелые прыжки. Мне даже показалось, что немного задрожала земля.
Было холодно. Бодрый, еще не успевший пропитаться земными парами воздух ничего не утаивал. Были видны бесконечные дали, блестящие зеркальца озер, зеленые кратеры небольших вулканов, холмы и долины, зелень, зелень, зелень… Леса на горизонте не растворялись в дымке, а превращались в зеленую гладь.
Так иногда бывает в просыпающейся поутру Африке. Границы пропадают, обычные меры расстояний не действуют. Кристально чистый воздух приближает все предметы. Потом делается потеплее, воздух теряет свежесть, прозрачность, и все становится на свои места. Сказка кончается.
Слева от озерка, над темным махагониевым лесом, висела похожая на стол, накрытый белой скатертью, плоская снежная вершина Килиманджаро. Из-за нее должно было показаться солнце.
Напротив, заваленная каменными глыбами и буреломом, громоздилась гора Меру. Геологи считают, что именно Меру, а не Килиманджаро природа хотела видеть самой высокой африканской горой. Так оно и было, пока примерно четверть миллиона лет назад высоченные стены кратера Меру не были разрушены серией грандиозных взрывов. Это произошло, очевидно, после того, как жерло кратера закупорили обломочные породы. Теперь здесь образовалось озеро.
Потрясенные могучими взрывами, стены кальдеры Меру рухнули, а вслед за камнепадом вниз с пятикилометровой высоты обрушились воды кратерного озера. Это был оползень фантастических размеров. Меру стал пониже, уступив первенство своему визави. Но в списке действующих вулканов Африки Меру по-прежнему самый высокий. Последний раз он извергался в 1910 году. С тех пор вулкан ограничивается сольфатарной деятельностью, выделяя из трещин склонов струи горячих газов.
Но, пожертвовав высотой, Меру создал у своего подножия ландшафт, своеобразнее которого я в Африке не видел. Гигантский оползень накрыл район с уже сформировавшимся рельефом. Некоторые из прежних рек при этом исчезли под землей, другие были запружены. Так возник удивительный рисунок системы озер Момела — одной из главных красот парка Нгурдото.
Голубые озера с причудливыми берегами расположены на террасах на разных уровнях, так что сверху они кажутся зеркальной лестницей, спускающейся с крутых склонов Меру. Узкими заливами они вдаются в темноту влажных непроходимых лесов. В заливах ухают бегемоты и купаются слоны, обдавая друг друга фонтанами холодной воды. В центре озер, на гористых красных островках, с середины октября поселяются гости из Европы и Азии. Тысячи уток — шилохвости, широконоски, тартании, свиязи — отлично уживаются с пернатыми аборигенами.
Первым европейцем, посетившим в конце прошлого века этот сказочный уголок, скрытый между двумя горами-великанами, был венгр Телеки. Он был удивлен огромному количеству носорогов и бегемотов, обитавших по берегам озер. В своем дневнике он описал встречи с масаями, которые в то время сражались друг с другом за право пользоваться местными пастбищами. До сих пор большинство названий в этом районе масайского происхождения.
Кто-то из посетителей Нгурдото назвал его жемчужиной среди заповедников мира. Наверное, он прав. Большинство африканских парков — это огромные куски сухой равнинной саванны. А в Нгурдото — буйные тропические леса, изобилие воды и зелени, редкий по разнообразию ландшафт, великаны Килиманджаро и Меру, обилие зверей. Первозданная красота, отраженная в озерах!
Узкая дорога, по которой едва может проехать автомобиль, ведет на восток. Она вьется над уступом, обрывающимся к озеру. Вода в нем черная, леса вокруг густые, совсем как в Мещере. Если свыкнуться с сумерками, которые даже в солнечный день не рассеиваются в низинах, и присмотреться повнимательнее, то всегда увидишь на берегу озера носорогов, задумчиво любующихся своим уродливым отражением, или семейство обезьян-колобусов, качающихся над водой на лианах.
У колобусов царственный наряд: черно-серебристый мех, белая полоса, окаймляющая лицо, и такая же белая длинная шерсть вдоль боков и на хвосте. Народность джагга, живущая в предгорьях Меру, сооружает себе из этого белого меха традиционные головные уборы. Поэтому колобусов делается все меньше.
Гиганты африканского леса — махагонии — побивают здесь все рекорды высоты. Их мощные стволы почти сплошь скрыты прядями воздушных корней фикусов, а ветви увешаны голубыми фестонами бородатых лишайников. На темно-зеленом фоне махагонии особенно ярко выделяется серебро листьев лолиондо — дикой африканской маслины, которая служит отличным сырьем для мебельной промышленности.
Как-то я попытался проникнуть, вернее, втиснуться в этот лес и был поражен тем, что каждое мое движение сопровождается резким, сухим звуком, почти выстрелом. Я поднял голову, думая, что какая-нибудь птаха отгоняет меня от своего гнезда, однако ничего не увидел. Но когда начал пробираться в чащу, все вокруг снова защелкало. Мне об руку ударились несколько маленьких семян. И тогда я понял источник звука. При малейшем соприкосновении со мной разрывались и стреляли во все стороны семенами красноватые стручки бальзама, устилавшего землю.
В декабре, с наступлением дождей, и до самого мая в тени махагоний цветут красавицы лилии. Жуки скарабеи, размером со спичечную коробку и более, начинают в это время катать по размокшей дороге свои навозные шарики. Вьют паутину осы. У самых ног, перепрыгивая лужи, стрекочут огромные зеленые кузнечики. В дождь тяжело ездить по парку. Но зато, забравшись в эту пору в Нгурдото, можно быть уверенным, что вас не потревожит автомобильный гудок.
Свое название парк получил по имени кратера Нгурдото, расположенного в восточной, самой возвышенной и труд-недоступной части заповедника. Над густым лесом, покрывшим весь кратер, почти всегда висит туман. Но в редкие предвечерние часы, когда он рассеивается, иногда удается увидеть еще одну сказку.
Обидно, но ни одна тропа не ведет вниз, на дно зеленой чаши Нгурдото. Даже поверху кратер нельзя объехать: тропа кончается у Леопардовых холмов и появляется вновь лишь за горой Буффало. Но неподалеку от дороги, ведущей из парка, на самом краю кратера, установлен телескоп. Если припасть к его медной, позеленевшей трубе, то кажется, что телескоп смотрит не вниз, приближая земной кратер, а вверх, на другие миры. Забытый мир Нгурдото…
Мне много приходилось путешествовать по Танзании. И потому, что она ближайшая соседка Кении и от Найроби до северных танзанийских городов и великих парков порою добраться быстрее и проще, чем до кенийских; и потому, что это очень интересная и разнообразная страна, в поездках по которой обязательно открываешь для себя что-нибудь неожиданное и новое.
Пожалуй, наиболее интересным было мое сафари на крайний юго-восток Танзании. Съездить туда хотелось давно, но останавливали бездорожье, вечные для этого района дожди и разливы рек. А расстояние надо было преодолеть немалое: от Найроби до Килвы, куда более всего мне хотелось попасть, — полторы тысячи километров. И все-таки я поехал.
Ни гостиниц, ни ресторанов, ни туристских компаний в Килве не оказалось. За помощью пришлось обращаться к местным властям. Побродив по коридорам административного здания, в котором размещались все государственные и партийные учреждения города, я наконец остановился перед дверью с табличкой: «Главный чиновник-администратор района Килвы».
Им оказался сравнительно молодой, подвижный и компанейский африканец — бвана Чунгуфу. За неимением ничего другого он предложил мне располагаться на ночь на диване в своем кабинете. Потом познакомил с несколькими «нужными» людьми и пригласил к себе обедать.
На следующий день мне понадобился лендровер, и я пришел к бване Чунгуфу с вопросом, где его можно арендовать.
— Для этого надо обратиться к чиновнику по транспортным вопросам, — разъяснил он.
— Где его можно найти?
— Это я, — церемонно поклонившись, ответил Чунгуфу.
Он пересек свой кабинет, сел за другой стол и, написав на бланке записку в гараж, протянул ее мне.
— Куда собираетесь ехать?
— Первым долгом в Великую Килву. А потом на Сонга-Манара и в Мтвару.
— За Мтвару не ручаюсь. В этот неспокойный район границы с Мозамбиком иностранцев не всегда пускают. А чтобы посетить древние города, нужно разрешение главного хранителя памятников старины. Без него гид вам ничего не покажет.
— А где можно найти хранителя?
— Это тоже я, — рассмеялся Чунгуфу.
Стола для выполнения этой функции у него не оказалось. Я сделался обладателем еще одной записки, поблагодарил Чунгуфу и направился к выходу.
— Пока что вам машина не понадобится, — напутствовал он меня. — Килва-Кисивани, или, как ее называют, Великая Килва, находится на острове, куда можно добраться только на лодке. На машине, если хотите, съездите в Килву-Кивинджи. И не забудьте, что сейчас находитесь в Килве-Масоко — самой новой из всей троицы. Смотрите, не заблудитесь.