У причала, расчищенного от мангров, повсюду упрямо вылезавших из воды, мне долго пришлось ждать, пока разгрузят доу — ветхую на вид лодку под треугольным парусом. Ее владелец согласился доставить меня на остров. Доу была маленькая, тонны на две, доверху загруженная мешками, из дыр которых сыпалась мука тапиока. Теперь это единственный экспортный продукт порта, некогда слывшего самым богатым в Африке. Огромные доу под белоснежными парусами и маленькие юркие суда — замбука — толпились когда-то в этом проливе, перед тем как отправиться в дальний путь к берегам Аравии, Индии, Явы. Сюда, в Великую Килву, суахилийские купцы доставляли слоновую кость, медь, железо, ценную древесину. Но главную роль в торговле играл «желтый металл» — золото.
Когда в 1502 году каравеллы Васко да Гамы вошли в Килву, один из его спутников, некто Лопес, записал в своем дневнике: «Купцы-мавры рассказывают о таинственном руднике Софала, а в местных книгах можно прочитать, что именно оттуда царь Соломон каждые три года получал золото в огромных количествах…»
Немного спустя Эдуардо Перейра докладывал в письме королю Лисабона: «Капитаны Вашего величества обнаружили большой рудник и овладели им. Полагают, что это и есть золотоносный Офир, но сейчас его называют Софалой».
Потом, проникнув в глубь материка, португальский путешественник Диогу да Конту открыл в Монике, на территории современной Родезии, «семейные рудники» народа машона, на которых работали целыми семьями — от мала до велика. Добычу делили поровну и обменивали у суахилийских купцов на ткани и бусы.
Быть может, португальцы нашли бы и другие золотые кладовые африканских владык, если бы не пришли на гостеприимную землю Африки как враги. Они не хотели делить богатств с местными правителями, не хотели торговать с местными купцами. Они хотели иметь все. Они пришли грабить. И потому португальцы не нашли союзников ни в Килве, ни в других суахилийских городах, ни в богатой золотом внутриматериковой империи Монопотапе, куда они впоследствии проникли. Тайны Африки навсегда остались для них не раскрытыми.
Вторично о Килве вспомнили в начале прошлого века. В британском адмиралтействе уже знали, что вскоре Англия пойдет по следам португальцев. Поэтому адмиралы послали к восточноафриканскому побережью бриг «Барракута» под командованием капитана Ботелера. Ему было поручено выбрать хорошие гавани и составить карту будущих территорий, намеченных к колонизации.
Капитан Ботелер по достоинству оценил выбор, сделанный суахилийскими мореходами. Он признал гавань Килвы одной из лучших в мире. Но все остальное произвело на бравого английского офицера гнетущее впечатление.
Проводники, топорами расчищавшие англичанам путь среди леса, привели их к стенам каменной кладки, скрытым лианами. В них зияли трещины, через которые были видны огромные покинутые постройки под пальмами, остовы жилых домов, купола неповторимой по своей красоте мечети. На всем острове моряки с трудом нашли несколько лачуг, в которых обитали боязливые люди. «Признаки былой роскоши и культуры резко контрастируют с современной нищетой и дикостью», — записал Ботелер в судовом журнале.
Я не чувствовал себя капитаном Ботелером, хотя шедшие впереди меня двое африканцев без устали орудовали пангами, прокладывая дорогу к развалинам Великой Килвы. Лес здесь сведен, но передвижение затрудняет высоченная, до плеча трава. Вытоптать тропинки к этим святыням африканской культуры, к сожалению, некому. Был май, а в книге посетителей, которую подал мне смотритель развалин, моя фамилия с начала года оказалась четвертой.
В 1331 году до Килвы добрался вездесущий Ибн-Баттута. Кто-кто, а он повидал средневековый мир! И тем не менее Килва, по его словам, была одним из наиболее прекрасных и мастерски распланированных городов мира. Великий путешественник сообщает, что этот прекрасный город был построен чернокожими мусульманами — зинджи, то есть без сомнения, суахили. Они поразили ИбнБаттуту богатством своих одежд и добротностью домов, «все больше деревянных, крытых тростником».
Пожары и сырость ничего не оставили от них. Но каменные здания Килвы, в том числе и крепость Хусуни Кубва, которой так много внимания уделял в своих описаниях скиталец из Танжера, стоят.
Суахилийское название крепости Хусуни Кубва переводится как «большая крепость». Она выстроена из кораллового известняка и стоит на крутом обрыве, над океаном. Когда-то эта огромная крепость давала всем заморским посетителям представление о могуществе и богатстве города.
О крепости можно сказать много лестных слов: оригинальное расположение, удивительная кладка, смелые формы. Но по-моему, лучшая рекомендация ей, а вернее, суахилийским архитекторам и строителям — это то, что Хусуни Кубва стоит над океаном вот уже семьсот лет, подмывается прибоем, отражает циклоны, помнит пожары и осады, но не собирается разрушаться. Только крышу унес ветер, и поэтому растительность уже давно заселила дворы, залы, коридоры и многочисленные комнаты. В одном из дворов трава так искусно замаскировала древнее отхожее место, что мой бывалый проводник, всю жизнь лазающий по этим развалинам, провалился вниз. Травм не было. Был, как всегда в таких случаях, смех. И в добавление — неожиданная находка: гид вылез из ямы, держа в руках фарфоровый черепок с синим орнаментом.
Другая яма — поглубже — была предусмотрительно огорожена частоколом. Когда я наклонился над ее зияющей чернотой, один из проводников схватил меня за брюки.
— Очень глубоко, бвана. Двадцать шесть метров. В старые времена туда сбрасывали преступников.
Те, кто не разбивались до смерти, несколько позже становились утопленниками. Где-то яма связана с океаном и с наступлением прилива заполняется водой. Ее замшелые стены буквально усеяны крабами.
До португальцев, когда Килва еще не знала войн, Хусуни Кубва была скорее пышным дворцом султанов, чем грозной крепостью. На облупившейся штукатурке апартаментов кое-где еще сохранился богатый орнамент, а в дверных проемах — украшенные вычурной резьбой рамы.
От самой воды к главному входу во дворец-крепость ведет широкая лестница. Я представил себе, как подходила к этим берегам роскошная доу, инкрустированная на корме бронзой и слоновой костью, как по коврам сходил с нее всемогущий чернокожий султан и раболепно склоняли перед ним головы визири и шейхи. Султан медленно поднимался по парадной лестнице, а бриз развевал его шелковые одежды. Иногда он останавливался, раздавая милостыню тянущей к нему руки черни. Милосердие было традицией правителей этого города. Они возвели в Килве триста мечетей и, как требовал того коран, раздавали народу пятую часть своих огромных доходов.
Когда ходишь по Хусуни Кубва или стоишь рядом, не ощущаешь ее гигантских размеров. Но отойдя от берега и глядя на крепость издалека, с развалин города, который она некогда стерегла, оцениваешь масштабы этого сооружения. Хусуни Кубву считают самым большим зданием, построенным в Тропической Африке до появления здесь европейцев. Рядом с дворцом султанский бассейн, который наполняло девяносто тысяч литров воды!
Сегодня в Великой Килве живут лишь ящерицы и огромные бабочки, бесшумно порхающие над развалинами «прекрасных домов из камня и извести», которые португальский купец Д. Барбаша застал еще в 1501 году. Там, где он видел цветущие фруктовые сады, успели вырасти вековые баобабы, а в канавах, по которым некогда журчала холодная вода, теперь квакают лягушки.
Мусульманские мечети, вязь арабских надписей над дверьми… Но у всех зданий совершенно особый, свой, неповторимый стиль. Это, пожалуй, особенно явно видно в архитектуре Великой мечети Килвы.
Сорок коралловых колонн, поддерживающих висячие стрельчатые арки, перегораживают огромный зал мечети на квадратные отсеки. Потолок каждого из таких отсеков представляет собой идеальную полусферу, где местами еще можно угадать тонкий орнамент. Если подштукатурить кое-где стены, истребить лезущую из щелей траву, заделать пару выбоин, которые образовались не из-за неопытности строителей, а из-за варварства человеческого, то Великая мечеть Килвы вновь будет дивом. Таким, каким она была во времена португальцев, сравнивавших ее со знаменитой мечетью Кордовы.
Вся Килва построена из белого известняка. Но со временем на нем поселились коричневые и красные лишайники, и известняк «загорел». А кое-где мхи делают его зеленоватым. Эти краски преобладают и в Великой мечети. Но воздух в ней отчетливо-голубой, красные и зеленые тона проступают в мечети через синеву, белесые колонны иногда вдруг тоже кажутся небесно-голубого цвета.
Крикливая курица, внезапно выскочившая из-под ног и с кудахтаньем скрывшаяся в проеме окна, вернула меня в сегодняшний день. В окне, среди истрепанных листьев бананов, виднелось несколько глинобитных хижин. Хромая старуха, закутанная в иссиня-черную накидку — буибуи, гнала перед собой ишака. Гид, окликнув ее, спросил, не готова ли еда. Выяснилось, что это была его мать.
Нам подали вареный рис с сырыми, порезанными кружочками бананами. В нарушение мусульманских порядков и мать, и жены сидели тут же на полу, из общего горшка доставая руками щепотки пищи. Дряхлый, но благообразный старик с окладистой седой бородой, дождавшись, пока я поем, обратился ко мне на суахили:
— Гость первый раз в Килве?
— В Великой Килве — первый.
— Большой город был. Великий город. Больше полусотни правителей долгие века жили в Хусуни Кубва.
— Да, мзее[15]. Великий город. Я бывал во всех древних суахилийских городах, но такого еще не видел. Наверное, у этого города большое прошлое. Что сохранилось о нем в памяти людей? Когда он был создан?