нимающая по водоносности первое место в Африке и второе в мире. Огромная масса воды, выносимая Конго в Атлантику, опресняет океан на семьдесят пять километров от берега. Запасы гидроэнергии Конго оцениваются примерно в сто тридцать миллионов киловатт. Но используется из них менее одного миллиона. Один из наиболее перспективных створов для гидростанции река создала на водопаде Джонстона, в отрогах гор Митумба, которые мы миновали на своем пути.
Залитые водой равнины исчезают из виду лишь тогда, когда вертолет поворачивает в Мансу. Хотя этот город считается столицей Луапулы, гостиницы здесь нет. Как говорит Пэт, «ни один приличный человек еще не додумался ехать сюда скармливать себя комарам».
Город небольшой, имеющий административные функции. Все каменные здания здесь заняты провинциальными учреждениями.
Очень интересна география замбийских городов. Первыми выросли города у самых границ, в противоположных концах страны: Мбала (Аберкорн) на севере, Манса (Форт-Розбери) — на западе, Чипата (Форт-Джемсон) — на востоке, Ливингстон — на юге. Как видно из их бывших названий, созданы они были англичанами и служили им опорными пунктами для колонизации окрестных территорий.
Два последних города долгое время были столицами двух отдельных английских колоний — Северо-Восточной и Северо-Западной Родезии. Потом, вскоре после открытия богатств Медного пояса, они были объединены в единую Северную Родезию, а вблизи месторождений и вдоль подведенной к ним железной дороги, то есть опять-таки вдоль границы (с ДРК), цепочкой вытянулись новые города и горняцкие поселки. Самой последней появилась на карте столица — Лусака — единственный крупный город в центре страны. Таким образом, замбийские города имеют как бы обрезанный хинтерлэнд.
Пока Пэт у местного начальства обсуждал саранчовые проблемы, я занялся поисками хоть каких-то следов изделий кустарей-металлургов. На рынке я не обнаружил ничего, у крестьян тоже. В полиции, где, как я надеялся, могли знать о местных промыслах, меня сначала не поняли и на вопрос, где можно достать местные мотыги, задали встречный: есть ли у меня, приезжего иностранца, разрешение от властей на обработку земли?
Но в штаб-квартире комиссара Луапулы отнеслись ко мне с пониманием, даже с интересом:
— Мы считаем, что с приходом современной цивилизации совсем не обязательно должно исчезать то самобытное, оригинальное, что испокон веков отличало бемба от баротсе, лунда от тонга, — заметил принимавший меня чиновник. — Транзисторы везде одинаковые, а вот такие копья делают только у нас, в Луапуле. — И он положил на стол черный, слегка потрескавшийся наконечник, точно такой, какой я видел в Кавамбве.
Я пересказал чиновнику свой разговор со стариками на базаре в Кавамбве.
— Калиманкунде и Бвалья Мпондо? — сморщив лоб, вспоминает он. — Да, есть такие деревни. Это в самом центре топей гигантского дэмбо Тупембе, с юга вплотную примыкающих к Бангвеулу. Есть там и другие деревни — Касама, Мутвамина, — где еще можно найти кузнецов. Это самый отдаленный, труднодоступный уголок Луапулы.
Когда я поинтересовался, как туда добраться, чиновник полуиронически, полупонимающе посмотрел на меня.
— Бангвеулу открыл Ливингстон, который дошел до него пешком. Ехать туда на машине даже в голову еще никому не приходило. Думаю, что имя того, кто проникнет в эти деревни на машине, будет стоять рядом с именем Ливингстона. Но сейчас есть и другая трудность. В обычную пору до Бангвеулу можно доехать по дороге, вплотную подходящей к болотам Тупембе. Но сейчас и эта дорога безнадежно размыта. Были даже несчастные случаи. Поскольку на въезд в этот район нужно разрешение от штаб-квартиры комиссара, то у вас даже не будет возможности рисковать: я разрешения не дам.
— А если я попробую добраться туда на вертолете?
— Ну, если у вас есть вертолет, то другое дело. Я напишу вам рекомендательное письмо к знакомому пастору. На берегу Бангвеулу, в поселке Санта-Мария, есть миссия. Она ближе всего расположена к интересующим вас деревням, а ее служители наверняка знают кое-что о местных кузнецах. Желаю удачи…
Но вертолета у меня не было. Теперь «успех экспедиции» зависел от того, собирается ли Пэт лететь на Бангвеулу и если да, то согласится ли он высадить меня в Санта-Марии. Судя по карте, служители миссии жили отшельниками. Даже пунктиры тропок проходили на расстоянии двадцати — тридцати километров от их обители.
— Как дела, Пэт? — как ни в чем не бывало, спросил я у возвратившегося от начальства борца с саранчой.
— Все о’кэй. После обеда полетим.
— А куда?
— Назад, на Мверу. Оттуда завтра заброшу тебя к Стэну.
— А как насчет Бангвеулу?
— Покончу с Мверу, полечу туда. Работы на Бангвеулу много, там придется проторчать дней десять.
Значит, мои дела были не так уж плохи. В принципе Пэту надо было лететь на Бангвеулу. Теперь главное заключалось в том, чтобы уговорить его, прежде чем кончать работу на Мверу, совершить хотя бы рекогносцировочный полет над болотами у Бангвеулу. Выслушав меня, Пэт иронически изрек:
— Уж не думаешь ли ты отнять у меня лавры первенства и открыть чимпекве? За все четыре года ни разу не видел человека, который бы по собственной инициативе хотел ехать в эти адские места.
— Чимпекве я оставлю тебе. А мне надо добраться до деревни, где африканцы плавят железо и где стоят домны, которые были построены гораздо раньше, чем возник твой Бирмингем.
Пэт был из тех парней, кто мог понять меня, любил Африку, видел в ней не просто место, где можно to make money («делать деньги»). Его мечтой был чимпекве, моей — железо. И он понял меня. Когда я сказал, что хотел бы попасть в Санта-Марию, Пэт окончательно оживился.
— Тамошние святые отцы делают отличное жаркое из водяного козла, — объяснил он. — Но за бензин будешь платить ты.
Вертолет — неоценимая штука в условиях африканского бездорожья, несудоходных рек и редких аэродромов. В будущем, наверное, вертолет станет таким же обычным предметом нашего быта, как и автомобиль. Вот тогда и начнется новая эпоха великих открытий в Африке.
Дороги на Бангвеулу вряд ли скоро появятся, потому что понять, где здесь кончается вода и начинается суша, невозможно. Мы летим очень низко, так что от поднимаемого винтом ветра колышатся заросли тростника и папируса, скрывающие воду. Заслышав нас, рыбаки в утлых лодках-долбленках начинают судорожно работать шестами и прячутся в заросли.
— Они бегут от тени, — прямо в ухо кричит мне Пэт. — У местных жителей есть поверье: если тень плохого человека или животного упадет на них, случится несчастье. А поскольку наша грохочущая непонятная им машина вполне может сойти за «плохую птицу» или «вредного духа», то его боятся пуще всего.
Рыбаки, действительно, направлялись всегда в ту сторону, где не могла промелькнуть «плохая тень».
В более глубоких местах водную гладь скрывали не тростник и папирусы, а листья кувшинок и лилий. Пэт поднял машину выше, и внизу открылось поистине феерическое зрелище: идеальная равнина ослепительно блестела глянцем влажных листьев. Открытая вода почти черного цвета виднелась лишь в самой середине озера Бангвеулу, между длинным островом Кавана и круглым — Чиши.
Переполненное дождевой водой Бангвеулу занимает площадь около пятнадцати тысяч квадратных километров. Это почти Балхаш или Ладожское озеро. Но в сухой сезон Бангвеулу усыхает, сжимается до четырех тысяч квадратных километров, а глубина его падает с пяти-шести метров до метра.
Чем ближе к восточному берегу, тем больше лодок. Много людей бродят по пояс в воде, копаются в тине. Это батва, аборигены Бангвеулу. Они лишь случайные этнографические тезки низкорослых обитателей лесов Рувензори, хотя по укладу жизни батву Бангвеулу можно назвать пигмеями болот. Они не знают ни земледелия, ни скотоводства, живут рыбной ловлей, охотой, сбором кореньев, водяных лилий и слизняков, которые употребляют в пищу.
На берегу залива показываются каменные здания и множество разбросанных вокруг камышовых хижин.
— Вот и Санта-Мария, — говорит Пэт, уверенно снижая вертолет прямо над монастырским двором.
Вкусы Пэта здесь, очевидно, хорошо известны, потому что, еще не успев с ним поздороваться, один из пасторов подозвал к себе повара и отдал распоряжение готовить жаркое. Меня Пэт представил как «русского коммуниста, интересующегося производством оружия», что вызвало некоторое замешательство. Но потом Пэт объяснил, что речь идет о старых копьях, и все успокоились. Отцы с нескрываемым интересом осматривали русского. Настоятель миссии, патер Филипс, пригласил меня к себе в кабинет.
Речь, конечно, сначала заходит о миссионерских делах. Патер Филипс говорит, что при миссии открыты школы, госпиталь, работают кружки, где взрослое население округи может знакомиться с современными методами обработки земли, элементами санитарии, ведением домашнего хозяйства. И в школе, и в кружках обязательно религиозное воспитание. Однако, как честно признает мой собеседник, успехи здесь не велики.
— Африканцы все еще далеки от сути христианского учения, — говорит он. — Они регулярно ходят в церковь, но мы этим не обольщаемся, так как видим, что зачастую их там привлекают чисто внешние моменты: торжественность службы, хоровое пение и т. д. Взрослые идут на воскресную службу, поскольку ходят другие, потому что в церкви можно встретиться со знакомыми и показать им свой новый наряд или узнать новости. Точно так же я и мои сверстники, жившие сорок лет назад в глухой шотландской деревне, ходили за восемнадцать миль на соседнюю железнодорожную станцию, куда два раза в неделю приходил поезд из Глазго. Многие посылают детей в наши школы потому, что только здесь могут дать им образование. Но образом мыслей африканцы вне нашей церкви. Иногда сразу после обедни они поклоняются фетишам, а к заутрене на одну нитку с крестом надевают амулеты. Но это все больше старики. Молодежь вообще не интересуется религией и ходит в церковь лишь для того, чтобы узнать что-то новое.