с запада, из страны заходящего солнца. Выйдя рано утром к Ньясе, из-за которой поднималось красное светило, они были потрясены и восхищены увиденным. Чева дали озеру имя «Марави», что на их языке означало «огненное», и провозгласили его священным. А себя начали называть детьми Марави.
Крепла племенная организация чева, их воины завоевывали все новые территории — от долины Луангвы до нижней Замбези. Принадлежать к правящему племени было почетно и выгодно, поэтому к марави начали причислять себя и соседние племена. Португальские первооткрыватели произносили слово «марави» как «малави» и начали называть так всю страну вдоль озера Ньяса, открытого португальским путешественником Г. Букарру в 1616 году. Об императорах чева-марави, об их сильной армии и налаженной экономике писал и побывавший здесь в 1667 году Мануэль Баретт.
Затем на земли чева вторглись более сильные бемба и вытеснили их из Луангвы в центральную часть Малави. А вскоре после этого на берега великого озера началось нашествие нгуни — ближайших родственников зулу, руководимых великим Чакой.
Именно эти воинственные и хорошо вооруженные племена, вторгшиеся в междуречье Замбези — Лимпопо, вызвали ту разруху и застой, с которыми столкнулись здесь первые англичане и немцы, проникшие сюда с Занзибара. Появление нгуни было связано с тем, что в 1830–1840 годах в Южной Африке началось известное переселение буров из английской Капской колонии на север. Вооруженные ружьями, буры появились у границ Наталя, родины нгуни, и те, уже познав силу огнестрельного оружия, устремились во внутренние районы континента.
Нгуни, прошедшие военную школу Чаки, знали охват противника с флангов и применяли ударное копье. Им без труда удалось покорить слабеющие государства Замбези. Они вторглись в империю Бароце, разрушив государство этих наследников Мономотапы, и разграбили Зимбабве. Один из кланов нгуни обосновался на берегах Ньясы, где чева перекрестили захватчиков нгуни в ангони. Так называется этот трехсоттысячный народ и по сей день.
В отличие от большинства недатируемых событий африканской истории день вторжения нгуни на территорию чева можно назвать совершенно точно. В сказаниях всех местных племен упоминается, что в тот день, когда воинство Звангедаба переправлялось через Замбези, «солнце исчезло» и «ночь снизошла на яркий день». Это было во время полного солнечного затмения 20 ноября 1835 года.
У прекрасно организованных воинов Звангедаба, перенявших опыт Чаки, была одна очень странная традиция: перед переправой через реки они напивались пива. Хмельные солдаты, застигнутые затмением посреди великой Замбези, тонули сотнями. Погибли и огромные стада, которые нгуни гнали из Южной Африки. Одна из жен Звангедаба утонула, другая, едва выйдя на противоположный берег, разрешилась от бремени. Так родился Вомбера, верховный вождь ангони, предводитель длившегося тринадцать лет восстания против англичан. Лишь в 1904 году захватчикам удалось сломить воинов-ангони — самых стойких борцов за свободу Малави.
Как и все зулусы, пришельцы-ангони были скотоводами, и поэтому центральная часть Малави с равнинными плато и обширными пастбищами приглянулась им. Они покорили чева и поселились сперва в районе Касунгу. Потом ангони начали расселяться дальше — пересекли территорию современных Замбии, Танзании и почти достигли южных берегов озер Киву и Виктория.
После паники при затмении в живых у Звангедаба осталось не больше тысячи человек, главным образом мужчины. Поэтому, чтобы сохранить род, ангони начали отбирать женщин у чева и других подвластных племен. Отбирали и наиболее крепких мальчиков; их воспитывали среди ангони и превращали в воинов.
Мой попутчик Чисези был ангони, родом как раз из тех мест, которые мы проезжали. По его словам, чистых ангони, в крови которых текла бы только зулусская кровь, найти теперь почти невозможно. Тысяча «настоящих» ангони растворилась в море завоеванных ими племен. Только глубокие старики помнят в этих местах зулусский язык.
Но в культурном ландшафте Ангониленда есть много южноафриканского. Прежде всего, конечно, это касается жилищ. Здесь хижины строят не обязательно на холме, как в Руанде, и ни где попало, как в Восточной Африке. Селение ангони обязательно у реки, у водопоя. Жилища расположены по кругу, причем так, чтобы они одновременно служили изгородью образуемого внутри загона для скота. Все селение представляет типичный южноафриканский крааль, где все подчинено нуждам скотоводов.
Безземелье, нехватка пастбищ давно заставили ангони забыть кочевой образ жизни и заняться земледелием. Но и сегодня, по словам Чисези, три четверти малавийского стада в руках ангони. Все другие племена этой страны считают себя земледельцами, а ангони — скотоводами.
— В этом краале живут две мои матери, — говорит Чисези, показывая на холм по правую сторону от дороги.
— Две матери? — изумленно переспросил я.
— У нас матерями называют не только женщин, родивших ребенка, но и всех родственниц, участвовавших в его воспитании. Мои матери помогли мне собрать лоболу — выкуп, который требовался за невесту.
— У тебя есть жена?
— Да, она живет у моих отцов. Я отдаю им часть зарплаты и делаю подарки.
Краали незаметно перешли в «городские постройки» Дженды — такие же хижины, но выстроившиеся вдоль одной улицы. Запасшись бензином и консервами, я распрощался с Чисези и поехал на север.
Чем дальше я удалялся от замбийской границы, тем зеленее становилось кругом. За Мзимбой — небольшим городком, центром Северной провинции — дорога начала подниматься на плато Випья, почти сплошь покрытое вечнозелеными лесами из разных видов красного дерева. Только в верхней части плато, где прохладнее, растут кедровники — темные, сырые леса, в которых есть что-то от нашей тайги.
Когда я выключал мотор и останавливал машину, вокруг наступала мертвенная тишина — ни щебетанья птиц, ни шума ветра, ни монотонного звука падающих капель, такого обычного в тропическом лесу.
Малави — лесной оазис среди безлесной Центральной Африки. Почти пятая часть территории страны покрыта сомкнутыми лесами. Там, где они сведены, недавно проведены лесопосадки. Теперь целые массивы заселены сосной, главным образом Канарской, и мланжийским кедром. В тепле и влаге деревья растут быстро, через двадцать — тридцать лет они уже становятся пригодными для промышленной разработки. Малавийские плановики при составлении проектов экономического развития делают на лес немалую ставку: соседние страны безлесны, поэтому экспорт его даст немалые прибыли. Один Медный пояс будет покупать тысячи кубометров крепежного леса.
Но пока это лишь проекты, а лес Випья стоит нетронутым. На плато нет никаких лесоразработок, и оно вообще почти не заселено. Здесь холодно; хотя заморозки в этих местах скорее исключение, чем правило, но средняя годовая температура ниже восемнадцати градусов. В общем климат не африканский и не для африканцев, которые сторонятся этих мест; они считают, что в лесах Випья обитают злые духи, и приближаются лишь к их опушке. Правда, иногда вдоль дороги попадаются груды камней, на которых обжигают уголь, а рядом — сплетенные из какой-то травы мешки с черными, крупными огарышами. Это целая «отрасль» экономики, которой живет племя тумбука — самые древние обитатели Малави, вытесненные поздними пришельцами с плодородных равнин в суровые леса.
По склонам плато, где больше солнца, лес немного позолочен. Близится осень, а она, как и в наших широтах, приносит сюда багряный наряд. Как-то я летел над Малави зимой, в середине июля, и не мог оторвать глаз от фантастического наряда земли. Под крылом самолета проплывали красные, желтые, оранжевые, лиловые и пурпурные леса — вся гамма теплых цветов.
Если бы Малави была лучше связана с внешним миром, а ее земли не так густо заселены, то быть бы этой стране второй Кенией или Родезией: европейцы, конечно же, позарились бы на ее плодородные земли, прельстились прохладным климатом нагорий и красотой пейзажей, превратили Малави в переселенческую «белую» колонию.
Но горы изолировали Малави от соседей, а своенравная Замбези надолго отрезала выход этой страны к морю. Много лет поезда, шедшие из Малави, переправлялись через реку на пароме. Лишь в 1935 году через Замбези был переброшен трехкилометровый (самый большой в Африке) мост. После этого колонизаторы сразу же разработали план «освоения Малави», но началась вторая мировая война, а затем антиколониальное движение, помешавшее англичанам увеличить свои земельные захваты.
На юге, поближе к мозамбикским дорогам, они кое-что все же успели присвоить. Но здесь, на севере, европейских латифундий нет. Жители этих районов Малави познакомились с колониализмом в другом его проявлении: африканцев обложили высокими денежными налогами. Людям приходилось, да и сейчас приходится, подписывать контракты с иностранными компаниями, отправляться на заработки в ЮАР или Родезию. Так отходничество, экспорт рабочей силы превратились в один из главных источников доходов страны. Сейчас за границей работают около трехсот тысяч малавийцев. В среднем из страны в год уезжает треть трудоспособного мужского населения, а с отсталого, не способного прокормить людей севера — семьдесят процентов.
Малавийские крестьяне, которых считают самыми искусными земледельцами во всей Центральной Африке, уезжают на южноафриканские плантации. На склонах Випья работают одни женщины и старики. Я ехал и считал: на небольшой кофейной плантации работали сорок человек, из них тридцать семь — женщины. На маисовых полях за городком Румпи я тоже видел почти одних женщин. На ремонте дорог опять старики и женщины. А скот пасут в основном дети.
Даже там, где есть свободные земли, они остаются неосвоенными: дети и женщины не могут их обработать. Деревня нищенствует, скудеет без рабочих рук; юноши, став взрослыми, покидают ее, ищут работы на стороне, чтобы уплатить налоги.
Так как хорошей карты дорог Малави мне найти не удалось, я в поездке использовал добытую еще в Лусаке геологическую карту. Ориентируясь по ней, я заметил интересную закономерность: там, где геологи розовым цветом отметили выходы на поверхность докембрийских гнейсов и кристаллических сланцев, обязательно попадаются селения. Стоит же выехать за пределы «розового» района, как деревни исчезают. А карта подсказывает: под колесами автомашины, вернее, под песком и отливающими слюдой камешками лежат палеозойские осадочные породы.