Конечно, построить стену из пивных бутылок может позволить себе только зажиточный ботсванец. Отсутствие промышленности, застой в животноводстве, эксплуатация со стороны южноафриканских монополий — все это определяет крайне низкий уровень жизни населения страны. По доходу на душу населения Ботсвана занимает предпоследнее место в Африке.
Экономическим центром Ботсваны считается город Ло-баци, куда мы с Синомбе отправились на следующий день. В этом городе, расположенном на самой границе с Южно-Африканской Республикой, находятся лесопильные и маслобойные заводы, неподалеку ведутся разработки марганца. Но главное предприятие города — третий по величине в Африке мясной комбинат. Синомбе настоятельно советовал мне осмотреть этот, как он выразился, «гигант ботсванской индустрии».
— Ботсвана — сугубо скотоводческая страна. На ее пустынных просторах пасется около одного миллиона крупного рогатого скота, четыреста тысяч овец и сто тридцать тысяч коз, — дает пояснения один из руководителей комбината, А. Робертс. — Поэтому естественно, что крупнейшим промышленным предприятием Ботсваны стал мясоперерабатывающий завод. Однако полностью его мощность (до 150 тысяч голов в год) Ботсвана своим сырьем загрузить не может. Поэтому мы перерабатываем также мясо из ЮАР и Южной Родезии. Принадлежит предприятие компании «Ботсвана мит комишн». Это своеобразный промышленный кооператив, в руководство которого входят крупные предприниматели и владельцы скотоводческих ранчо Ботсваны.
Перелистывая отлично изданный буклет о деятельности «Ботсвана мит комишн», который вручил мне на прощание мистер Робертс, я обратил внимание на то, что в списке руководителей этого предприятия числится лишь несколько африканских фамилий. В основном же компанией заправляют англичане и белые южноафриканцы, которым принадлежат огромные пастбища в южной, наиболее плодородной части Ботсваны. А проходя по улицам Лобаци, я то и дело наталкивался на новенькие вывески промышленных компаний, открытых южноафриканскими бизнесменами. Используя Ботсвану в качестве ширмы, бизнес ЮАР делает сейчас хитрый ход, преследующий своей целью прорвать экономический бойкот, объявленный расистам свободной Африкой, и вырваться на ее рынки. На всех изделиях, выпускаемых этими южноафриканскими фирмами, стоит клеймо: «Сделано в Ботсване». Однако все доходы от их продажи поступают в банки Йоханнесбурга и Кейптауна.
Конечно, есть уже в Ботсване и местные, африканские бизнесмены. С одним из них, Батхуном II, вождем семидесятидвухтысячного племени бангвакетсе, я познакомился в тот же день. «Просто грешно — быть в Лобаци и не заехать к Батхуну, — наставлял меня Синомбе. — Это одна из наших главных достопримечательностей. Думаю, мы сможем найти его неподалеку, в селении Канье, где находится традиционный центр бангвакетсе».
Старожилы рассказывают, что еще в начале века на землях бангвакетсе паслись необозримые стада зебр и антилоп, а львы ночью разгуливали по улицам Канье, наводя ужас на его жителей. Теперь же вельд (заросли ксерофитных кустарников), некогда служивший прибежищем диких животных, распахан.
Земля бангвакетсе — главный земледельческий район Ботсваны, дающий около половины производимых в стране пшеницы, хлопка, кукурузы. Еще до появления европейцев крестьяне создали здесь довольно сложную систему ирригационных сооружений — каналы для орошения полей и пруды для водопоя скота. Канье находится в самом центре этой системы, на невысоких холмах, образованных нагромождениями гигантских валунов. По повериям племени, эти валуны набросал, защищая бангвакетсе от врагов, их могущественный покровитель Йохо, давший людям скот и научивший их обрабатывать землю. У подножий холмов стоят сплетенные из прутьев хижины бангвакетсе. На вершине самого высокого холма, высящегося в Канье, находится резиденция главы племени.
Извещенный о нашем приезде Батхун, наряженный в европейский костюм и колониальный пробковый шлем, встретил нас у входа в свой «дворец», напоминающий небольшую европейскую виллу. Перед домом был разбит сад, где в бассейне, выложенном пивными бутылками, плескались золотые рыбки. Оттуда через террасу, увешанную плетеными изделиями ремесленников-бангвакетсе, вход в приемную. Посреди комнаты стоит обтянутый слоновой кожей огромный стол в форме африканского континента, а рядом торшер из слоновьего хобота.
— Торшер не работает: в Канье еще нет электричества, — смущенно говорит Батхун. — Этого слона я убил, когда был помоложе, мне ведь уже за шестьдесят. Теперь и силы не те, и времени нет для охоты: я ведь и бизнесмен, да и к традиционным обязанностям вождя прибавились новые заботы.
— Какие заботы? — заинтересовался я.
— Правительство хочет уничтожить нашу власть, и я должен показать ему, что с нами еще рано разделываться, — взволнованно отвечает он. — Наследственная власть традиционных вождей, олицетворяющих в Ботсване племенную структуру, — это основа бечуанской нации. Уничтожить институт вождей — значит перечеркнуть обычаи и законы, по которым веками жил наш народ, одним махом передвинуть его в XX век. Правительство даже отказалось предоставить вождям отдельное помещение в парламенте. Но здесь, на земле бангвакетсе, еще уважают вождей, — заключил Батхун и пригласил меня выйти с ним на улицу.
Напротив его дома одетые в лохмотья африканцы сооружали нечто вроде сцены. В центре ее стояло свежевыкрашенное кресло, а по бокам — ряды маленьких скамеечек, какие обычно носят с собой африканцы, отправляясь в далекий путь.
— Здесь будет парламент бангвакетсе, — поясняет Батхун. — Это кресло — трон моих предков, скамейки — для вождей деревень и старейшин. Мы еще заставим правительство слушать нас.
Потом, вернувшись в Габероне, я узнал, что Батхун II и верховный вождь племени бакгатла Линчве возглавляют в парламенте оппозицию феодалов, сопротивляющихся попыткам правительства республики избавиться от традиционного влияния вождей, ограничить их власть над соплеменниками. Руководители республики справедливо убеждены в том, что власть феодалов подрывает единство нации, что раздробление страны на племенные вотчины, не связанные в экономическом отношении, тормозит развитие всей страны в целом.
Верховный вождь Батхун II отлично понимает те выгоды, которые в современных условиях сулит сохранение его традиционного титула. Его тридцатитысячное стадо «по традиции» бесплатно пасут рядовые соплеменники. Цены на землю растут, арендаторов делается все больше, а право распоряжаться землями бангвакетсе также принадлежит главе племени. В его собственности лавки, магазины, ремонтные мастерские и бензоколонка, из которой, кстати, он собственноручно заправил мой автомобиль, скрупулезно пересчитав полученные деньги. Батхун занимает также кресло председателя суда, а кто не поднесет лицу, от которого зависит судьба близкого человека, ценного подарка? Сейчас Батхун II слывет одним из самых богатых людей Ботсваны. Его имя я видел не только среди руководителей «Ботсвана мит комишн», но и в числе держателей акций большинства компаний страны. Не потому ли Батхун II противится тому, чтобы его народ «одним махом перенесся в XX век», что понял: при сохранении прежних порядков ему самому легче продвинуться из феодалов в буржуа?
Судьба Батхуна II — самый яркий, но далеко не единственный пример того, как племенная знать Ботсваны трансформируется в капиталистов. То же самое можно наблюдать и в других африканских странах, вставших на путь капиталистического развития. Вслед за вождями и феодалами тянутся правительственные чиновники, которые на свои непомерно большие оклады скупают племенные земли, скот, создают плантации и фермы, используя на них даровой труд африканской бедноты. А итог плачевный. Сокращающиеся за счет этого племенные земли не могут больше прокормить деревню. Все большее число крестьян-бечуанов уходит в поисках куска хлеба на заработки в ЮАР и Южную Родезию. Земельный голод становится в Ботсване все ощутимее.
Население промышленного города Лобаци едва превышает двенадцать тысяч человек, а чиновничьего Габероне приближается к пятнадцати тысячам. Но это не значит, что в Ботсване нет более крупных населенных пунктов. Один из географических парадоксов Ботсваны в том, что ее деревни по численности населения намного обогнали города. Вдоль редких рек и у колодцев десятилетиями растут огромные деревни, состоящие из тысячи дворов. Самой большой такой деревней с населением около пятидесяти тысяч человек считается Серове — традиционный центр крупнейшего бечуанского племени бамангвато.
От разбитой грунтовой дороги (асфальтом в Ботсване покрыто всего лишь пятнадцать километров), ведущей из Габероне на север, в сторону Серове, мы ехали по едва заметной пыльной колее. Однообразие саванны с редкими безлистными баухиниями и терминалиями изредка нарушается невысокими горами, где добывают пестрые полупрозрачные сердолики. Людей здесь почти нет, но скот, особенно медлительные коровы, зачастую становится серьезным препятствием для передвижения.
Затем появляется еще одна трудность. По мере продвижения на север на пути все чаще и чаще начинают попадаться небольшие, величиной с яблоко, зеленые шары. Они скатываются с высоких обочин дороги, глубоко врезавшейся в мягкий грунт, и местами почти сплошь покрывают землю. Это дикие арбузы, родина которых — Калахари и окрестная опустыненная саванна. То и дело приходится выходить из буксующей машины и выгребать из-под колес арбузное месиво. Я попробовал ярко-красную сердцевину и могу засвидетельствовать: не все африканские плоды вкуснее северных. Горькие и терпкие калахарские арбузы не идут ни в какое сравнение со своими «культурными» астраханскими сородичами и практически не употребляются местным населением в пищу. Зато для скота, особенно в засушливый период, они настоящее спасение.
Засуха и эпидемии, систематически наведывающиеся на ботсванские пастбища, приносят местному скотоводству колоссальный урон. Только в результате последней засухи 1966 года в стране погибло более полумиллиона голов скота, треть всего стада Ботсваны. Многочисленные проекты обводнения африканских пастбищ, внедрения современных методов ведения животноводства так и остаются на бумаге.