Проехали Шушонг, бывшую столицу независимого феодального государства бамангвато, особенно возвысившегося в конце прошлого века. По свидетельству чешского путешественника Эмиля Голуба, посетившего страну бамангвато в начале 80-х годов прошлого века, вождь этого племени Кхама создал сильную армию, вооруженную европейским оружием, укрепил Шушонг, успешно отражал нападение матабеле и буров.
Примерно в то же время возник и Серове — гигантский сгусток животноводческого населения. Это самый большой населенный пункт, созданный коренными жителями Южной Африки. Среди раскаленных песков на многие километры вытянулись дворовые заборы Серове. Сооружены они из стволов местного дерева кагей, напоминающего наш среднеазиатский карагач. Причудливо изогнутые толстые черные узловатые стволы совершенно скрывают стоящие за ними хижины и придают улицам Серове фантастический, гнетущий вид.
— Почему здесь делают такие крепкие заборы? — спросил я у Синомбе.
— Во-первых, — ответил он, — древесину кагея негде больше использовать. Она настолько тверда, что ее невозможно распилить на доски или обтесать. Во-вторых, Серове — селение животноводов, а они загоняют на ночь за изгородь огромные стада. Поэтому она должна быть не только крепкой, но и достаточно высокой. Такой, чтобы ее не мог перемахнуть леопард, нередко наведывающийся сюда за добычей. В последнее время, правда, бамангвато оставляют в деревне лишь небольшую часть своего стада. Вблизи Серове не хватает пастбищ, и поэтому скот приходится перегонять в глубинные районы, за сотни километров отсюда…
В отличие от большинства скотоводческих племен Африки бамангвато ведут не кочевой, а оседлый образ жизни. Уход за скотом поручается у них опытным наемным пастухам, которые кочуют по саванне, а все племя живет в деревне, лишь изредка посылая на пастбище своих людей. Проезжая по ботсванским дорогам, то и дело наталкиваешься на обтянутые шкурами шатры, в которых живут пастухи. Кремень для разжигания огня, кнут да глиняный горшок— вот и все их имущество.
Хотя бамангвато — прирожденные скотоводы, на их столе редко можно увидеть мясные блюда: они слишком дороги. Главная их пища — вареные бобы, кукурузная каша, похлебка из проса. Почти у каждой хижины насыпаны огромные кучи сорго. Из него в Ботсване делают бучуалу, напоминающую нашу брагу. В течение трех-четырех недель женщины систематически, по нескольку раз в день обдают эти кучи из ведра водой, отчего сорго начинает бродить. Тогда его складывают в плоские сосуды, выдолбленные из цельного ствола и напоминающие плоскодонную лодку, сдабривают пряными травами, добавляют воду и толкут, вернее, месят ногами. В это время бечуанская деревня представляет собой очень интересное зрелище: все ее население от мала до велика, уже успев попробовать немного хмельной бучуалы, приплясывает в корытах, подпевая себе в такт и обмениваясь веселыми шутками с соседями. В течение следующих нескольких дней полученная жидкость отстаивается, а затем ее разливают по калебасам. Пьют бучуалу в дни племенных праздников, в день урожая, по случаю рождения ребенка, свадьбы или удачной охоты.
Чем еще занимаются крестьяне-бамангвато? В Ботсване, пожалуй, только в Серове можно увидеть еще африканцев, одетых в свою национальную одежду — каррос. В других районах она вытеснена европейскими костюмами. Каррос — это домотканые шерстяные одеяла, заменяющие плед или плащ-накидку, которые ткут в деревнях женщины-бамангвато. Мастерицы украшают свои карросы красивым орнаментом или изображениями животных. Почти все женщины — искусные вязальщицы. Отправляясь пешком на базар, расположенный за десятки километров от деревни, они обязательно берут с собой вязанье. Так и идут по жарким ботсванским дорогам женщины: на спине — подвязанный карросом ребенок, на голове — огромная корзина с просом или початками кукурузы, а в проворных руках — мелькающие спицы. Обычно вяжут шерстяные шапочки — пуме. Такие шапки-шлемы, закрывающие всю голову и шею и оставляющие открытыми лишь глаза да нос, носят вечером и холодным утром почти все ботсванцы.
Расположенная в глубине континента Ботсвана еще раз заставила меня пересмотреть традиционное представление об африканском климате. Днем здесь нестерпимая жара, но вечером столбик термометра обычно приближается к десяти градусам. Несколькими днями позже, в Калахари, бушмены сокрушенно показывали мне разорванные ночью «твердой водой» страусовые яйца, в которых они хранят свои питьевые запасы. На юге страны примерно раз в восемьдесят лет случается снег, а в 1953 году в Лобаци была отмечена рекордно низкая для этих широт температура — минус шесть градусов.
Но на этот раз Серове провожал нас коротким, но сильным дождем. Влага, мгновенно испаряясь с раскаленной поверхности земли, сделала воздух душным и вязким. Испарение было таким интенсивным, что видимость резко сократилась. Чтобы не врезаться в стадо, мы с полчаса простояли неподалеку от Серове, ожидая, пока воздух очистится от «мокрого дыма» — мадугизо. Так бамангвато называют это частое в их крае явление природы.
Вот уже несколько часов крохотный самолетик, принадлежащий местной компании «Ботсвана эйруэйз», летит из Серове на запад. Летит низко, так что хорошо видны перевеваемые ветром дюны, каменные россыпи, безводные русла рек и песчаные смерчи, поднимающиеся над выжженной землей. Такова пустыня Калахари. В самом ее центре, почти у границы с Намибией, расположен единственный город ботсванской части Калахари — Ганзи. Там мы пересаживаемся на лендровер и уже без всяких дорог, прямо по Калахари, отправляемся искать бушменов — племя-загадку, как называют их этнографы.
Два или три раза мимо нас бешеным галопом промчалось стадо жираф. Затем в том же направлении проскакали антилопы гну.
— Там омурамба — сухое русло, — въезжая на очередную дюну, объясняет нам шофер Мутуни.
Озера и болота высохли начисто, в реках воды тоже вроде бы нет. Однако у многих водотоков Калахари существует «подводное течение». Животные знают эти места и, разрывая копытами дно, добывают там солоноватую влагу. Слоны же пробивают растрескавшуюся корку ила хоботом, с помощью которого, словно насосом, выкачивают воду из подземного водоносного слоя.
Сорокаградусная жара, отсутствие воды, вечная засуха — вот что делает Калахари непригодной для жизни человека, вот что заставляет живущих по ее периферии банту всегда прибавлять к названию «Калахари» эпитет «кхофу» (страшная). А само название «Калахари» произошло от бечуанского слова «карри-карри» — «мучимая жаждой». Огромный бессточный бассейн, равный по территории двум Фракциям, Калахари не имеет ни одного постоянного водотока. Раскаленный, пыльный, сухой воздух почти неподвижен. Монотонное однообразие выгоревшей равнины с редкими ксерофитными травами и песчаными дюнами тяжело действует на психику человека, вызывая у него ощущение одиночества и потерянности. И только бушмены — эти подлинные дети природы — чувствуют себя в «страшной Калахари» как дома.
Мы набрели на селение бушменов через три дня скитания между дюнами, после бесчисленных остановок и толкания увязшего в песке Лендровера. Селением, правда, стоянку бушменов можно назвать с большой натяжкой, поскольку, кочуя по пустыне в поисках пищи и преследуя диких животных, бушмены не задерживаются на одном месте и не строят себе жилья. Там, где их застанет ночь, бушмены роют неглубокую яму, обносят ее с наветренной стороны сплетенным из травы забором-щитом, предохраняющим от песка, и укладываются туда спать по нескольку человек. Обычно они устраивают ночлег в зарослях кустарников, за что и получили свое название «кустарниковых людей» («буш» — в переводе с английского куст, «мен» — человек).
Бушменами называют целую группу близких племен, обладающих общими антропологическими признаками и этнической близостью. Сами бушмены не употребляют, а зачастую попросту и не знают этого названия. На заданный мною через переводчика вопрос: «Вы бушмены?» — старейшина гордо ответил: «Нет, мы кунг». Это самое большое бушменское племя, населяющее почти всю западную часть Ботсваны и пограничные с ней районы Намибии. На севере, в районе Окаванго и Овамболенда, живут многочисленные бушменские племена группы хейкум, испытавшие на себе сильное влияние банту. В наиболее труднодоступных песках центральной Калахари обитает почти не исследованное племя ауэн, а немного южнее — нарон, славящиеся как мастера изготовления ритуальных нарядов.
Думаю, что под этим списком рано подводить черту. Несмотря на обилие на Западе литературы о бушменах, этот народ до сих пор остается одним из наименее изученных в Африке; в некоторые районы Калахари, где охотятся бушмены, до сих пор не проникал белый человек. Во время моего пребывания в Ботсване в печати сообщалось, что геологическая партия, работавшая вдоль границ с Намибией, натолкнулась там на неизвестную властям группу бушменов, говорящих на отличном от других племен диалекте.
Кстати, язык — это первое, что поразило меня при знакомстве с бушменами. Увидев редкого в этих местах белого, бушмены сперва испугались и попрятались в свои песчаные укрытия. Но вскоре из-за кустов вылезли мальчишки, которые, как видно, обсуждая мой вид, обменивались необычными, не похожими ни на что, щелкающими и свистящими звуками. Затем появились мужчины. Получив по пачке сигарет, они уверовали в нашу доброжелательность и степенно расселись вокруг машины. С помощью Мутуни завязалась беседа.
Ее нужно слышать, но нельзя записать. Совершенно невозможно передать своеобразие звуков, издаваемых бушменами. Они цокают языком и свистят, прищелкивают и хрипят, причем зачастую такой разговор происходит с закрытым ртом. Многие звуки бушменского языка произносятся только горлом с участием мышц живота и груди. И пока идет эта загадочная для меня беседа, пока мужчины расспрашивают, зачем приехали к ним гости, а Мутуни терпеливо выясняет интересующие меня подробности бушменского быта, я разглядываю наших хозяев.