Шли по звериной тропе — об этом говорили и следы, и множество навозных куч. Но вместо того чтобы обойти их стороной, Аамили первым, а за ним и все остальные месили помет. Таков один из способов замести собственные следы, не оставить на тропе своего, человеческого запаха. Зато казавшиеся мне ничем не примечательными места Аамили старательно обходил, сворачивая в лес, а за ним с тропы сходили и все остальные. Вначале я решил, что это случайность, и уверенно пошел прямо, но сильные руки идущего сзади мгновенно оттащили меня в сторону. Фежи недовольно покачал головой и молча указал вверх. На толстой ветви, нависшей метрах в тридцати над тропинкой, было подвешено бревно с копьем. От него вниз спускалась тонкая лиана, ничем не отличавшаяся от других таких же лиан. Она пересекала дорогу и была привязана к дереву, росшему на другой стороне тропы. Стоит задеть за такую лиану, чтобы копье вместе с бревном потеряло равновесие и пронзило жертву. Для того чтобы погибла не очень крупная дичь (за которую может сойти и человек), достаточно лишь одной царапины. Копье, как правило, отравлено, а яды пигмеев, добываемые из трупов грызунов, действуют безотказно.
Не всякий раз, когда Лугупе сходил с тропы, я мог обнаружить силки и ловушки. Однако по тому, сколько раз он это делал, можно судить о том, что ходить здесь без провожатого равносильно самоубийству. «Насыщенность» леса смертоносными сооружениями необычайно велика, и в этом, кстати, одна из причин того, что банту боятся леса и редко отваживаются углубляться в пигмейские районы без сопровождения маленьких лесных жителей.
Тропа начала спускаться вниз, в долину. Лес сделался светлее, появился подлесок, и вскоре обвешанные мхами исполинские деревья сменились густыми зарослями злаков пеннисетума и андропогона. Иногда из-под ног Аамили вырывались стайки рябых цесарок. Мужчины мгновенно натягивали луки, но всякий раз птицы, беспорядочно хлопая крыльями и кудахча, успевали скрыться в высокой траве. Только однажды стрела настигла жертву. Охотники прошли мимо трепещущей птицы, даже не взглянув на нее. Их дело было сделано. Женщины должны подобрать дичь, на ходу ощипать ее и выпотрошить.
Мы прошли еще с километр, когда Лугупе остановился и издал радостный возглас. В яму-ловушку, вырытую прямо на тропе, провалился дикобраз. Несчастное животное насквозь проткнули торчавшие на дне остро заточенные бамбуковые колья. Когда Лугупе спрыгнул в яму, чтобы высвободить тушу, оттуда с недовольным жужжанием вырвался целый рой насекомых. Женщины тут же принялись разделывать тушу, а мужчины, закрыв яму ветками и листьями и слегка припорошив их землей, уселись неподалеку и вытащили из колчанов свои длинные трубки. Настоящая охота еще не началась, и мясо уже было. Это хорошее предзнаменование подбодрило пигмеев.
— Ловите ли вы в такие ямы крупных животных — слонов и буйволов? — поинтересовался я у Аамили.
— Когда-то ловили. Но сейчас слоны совсем ушли из этого леса, а буйволы попадаются очень редко. Поэтому, если мы хотим убить большого зверя, мы не ждем, пока он сам провалится в яму, а выслеживаем его в лесу и дожидаемся, когда он уснет. Один из охотников подкрадывается к зверю и всаживает ему в живот копье. Чем глубже ушло копье, тем лучше. Потом охотник убегает, а зверь начинает кричать от боли. Мы больше не трогаем его. Если копье застряло глубоко, животное все равно скоро погибнет и будет найдено по следам крови. А если не глубоко, то к большому зверю подходить нельзя: он может растоптать всю деревню.
Очевидно, у различных пигмейских племен свои методы охоты на слонов. Знаменитый кенийский охотник, «убийца слонов» Боб Фостер рассказывал мне, что узнал от пигмеев одно из наиболее уязвимых мест этих толстокожих великанов — мочевой пузырь. Он уверял, что в Итури мечут копья именно туда. А в лесах Рувензори старый вождь бамбути Моибе говорил мне, что его люди подкрадываются к спящему слону и перерезают ему сухожилия задних ног. Когда слон уже почти перестает двигаться, ударом копья ранят его хобот. «После этого из слона выйдет много красной воды и он умрет, — говорил он. — Тогда в деревне будет много мяса, хорошего вкусного мяса».
Аамили еще несколько раз сходил с тропы, обходя ловушки. Оставалось только дивиться тому, как вчерашняя группа охотников прошла по этому пути ночью и ни разу не задела коварной лианы или не провалилась в ловушки, закрытые ветками. Пигмеи довольно добросовестно соблюдают границы своих охотничьих владений. Они не только не заходят на территории, где промышляют соседние племена, но и избегают охотиться в «цивилизованной» полосе — вблизи дорог и селений банту.
На нарушение этого принципа пигмеев иногда провоцируют… те же слоны. Непонятно почему, но эти гиганты, для которых в природе нет никаких препятствий, нагулявшись в чащобах, очень любят выйти на дорогу и, растянувшись цепочкой, всем семейством шествовать вдоль насыпи. Пигмеи отлично знают это пристрастие слонов к прогулкам по шоссе и иногда не удерживаются и сооружают огромную, искусно замаскированную яму поперек дороги. Лет пятнадцать назад в такую слоновую ловушку вблизи Рухенгери угодил вместе с джипом бельгийский офицер. Отделался он ушибами; ехавшие сзади на транспортерах солдаты без особого труда вытащили разгневанного командира. Но на следующий день на «место происшествия» прибыли войска. Не выходя из бронированных машин, они проехались по утлым пигмейским хижинам, потом расстреляли тех, кого не успели раздавить. Так было уничтожено шесть деревень, расположенных вблизи дороги. Сейчас такие происшествия улаживают мирным путем, но полиции вокруг пигмейских районов еще нередко приходится сталкиваться с подобными «специфическими проблемами».
Мы прошли еще часа четыре, миновали болотистый луг и снова углубились в лес. Вдруг Аамили остановился и, сложив руки рупором, издал резкий, напоминающий птичий крик, звук. Тотчас же слева, издалека, кто-то отозвался ему таким же криком, имевшим какое-то вполне определенное смысловое значение. Аамили бросил женщинам несколько отрывистых фраз, и те, сойдя с тропы, свернули вправо. Шли они теперь не цепочкой, а растянувшись по лесу, все дальше отдаляясь одна от другой. Мы же двинулись влево, откуда раздался крик.
Большая часть охотников, проведших ночь в лесу, скрывалась за небольшими кустами, обрамлявшими узкий ручей. Здесь же были два пигмея из тех, которых я подвозил вечером на машине. Остальные, очевидно, дожидались женщин и должны были руководить загоном животных.
Перебросившись с вновь прибывшими парой фраз, охотники сразу же приступили к делу. По обе стороны от ручейка, между стволами, протянули сеть, маскируя ее свисавшими с них лианами. Чтобы не вспугнуть бегущее к ней животное, каждый из пигмеев скрылся за дерево. Старший охотник, пожилой пигмей, с длинной узкой бороденкой, вдруг издал гортанный звук, и оттуда, куда ушли женщины, сразу же послышался шум: это они начали загонять животных. Шли женщины на нас, выстроившись дугой так, чтобы охватить как можно больший участок леса и в то же время направить испуганных животных прямо в сети. Женщины были где-то далеко, километрах в двух от нас, так что добычи ожидать было еще рано.
Я посмотрел на стоящих за соседними деревьями пигмеев: Фежи и двух молодых парней. Зрачки их были сужены, рот сжат от напряжения, маленькие крепкие руки держали наготове копье. Они стояли совершенно неподвижно. Но сколько динамики было в этих наэлектризованных, напружинивших мышцы маленьких охотниках, в любой момент готовых броситься на запутавшуюся в сетях жертву — будь то дрожащая от страха безобидная антилопа или страшный в своей смертельной агонии леопард! И как были непохожи эти смелые, деятельные «хозяева леса» на «туристских» пигмеев — жалких, беспомощных, потерявших самих себя людей!
Вдруг затрещали трещотки, и пигмейки закричали: «Юу-юу-юу». Это было предупреждение о том, что кабан вышел из своего укрытия. Довольный Фежи показал мне два растопыренных пальца. Понял я значение этого жеста лишь тогда, когда увидал пару несшихся прямо на нас бородавочников. Они бежали один за одним — самка за самцом, пригнув и одновременно вытянув морды.
Когда рядом со взрослым бородавочником есть поросята, они бегают, забавно подняв свои хвосты; африканцы уверяют, что в густой траве такой торчащий перпендикулярно хвост помогает им найти друг друга. Но сейчас животные бежали с вытянутыми, как бы продолжающими тело, хвостами. Издали они были похожи на игрушечную ракету, пущенную вдоль земли. По мере того как кабаны приближались, я все более отчетливо различал их омерзительные физиономии с наростами-бородавками и устрашающими, закрученными, словно усы, клыками. Злые маленькие глазки излучали бесстрашие и ненависть. Наверное, отвага и этот устрашающий облик и позволяют бородавочникам иногда обращать в бегство своих извечных врагов — леопардов.
Но сейчас судьба животных уже была предрешена. В последний момент самец, правда, заметил западню и попытался свернуть. Но сила инерции была такова, что он не смог сделать этого и прочно запутался в сети. Самка стукнулась о него мордой и отскочила в сторону, но в тот же момент пущенное чьей-то меткой рукой копье пригвоздило ее к земле. Животное было еще в агонии, когда радостные крики мужчин, прыгавших и приплясывавших на залитой кровью земле, известили остальных, что охота окончена. Особенно радовался молодой Узинга. Он совсем недавно получил право участвовать в «большой охоте», и вот сегодня, да еще на глазах белого гостя, в отрезок сети, который караулил Узинга, попали сразу два кабана. Хотя заслуга его в общей удаче была ничем не больше, чем остальных, все считали, что именно Узинга «поймал двух кабанов». Ему принадлежало право вскрыть жертвы и вытащить теплые, еще подергивающиеся на ладони сердца. Вечером, у костра, их поделят между всеми односельчанами. И все будут считать, что Узинга поделился с ними не только добытым мясом, но своими мужеством и отвагой.