Пигмеи весело приплясывали, стараясь перекричать один другого, наперебой рассказывали происшествия сегодняшнего дня, спорили и смеялись. Женщины тут же под присмотром Аамили и главного охотника разделали туши и уселись отдохнуть. Кто-то притащил тлевшую головешку и принялся разводить костер. Но на лес вдруг быстро, как и вчера, опустилась предгрозовая темнота, давая понять, что костру не бывать. Полил ливень, и теперь уже было безразлично: стоять ли под деревом, от густой кроны которого не было никакого проку, идти ли в деревню, или лечь и лежать в мгновенно образовавшихся лужах. Воды было полно повсюду. Лес стал похож на гигантский аквариум.
Пигмеи не спеша покончили со своими делами, взвалили на плечи сети и мясо и отправились в путь. Я с нетерпением посматривал на часы, надеясь, что, как и вчера, дождь подчинится расписанию природы и вскоре прекратится. Но он лишь ненадолго прервался, а у деревни возобновился с новой силой.
Когда я наконец залез в машину, то понял, насколько наряд пигмеев лучше моего приспособлен к местным условиям. Они быстро обсохли у костра, отжав свои фартуки и повязки, а я еще все переодевался и снова промокал в лужах, которые образовали на дне машины потоки с моей одежды. Понятие «вымок» здесь не подходит. Я просто пробыл в воде четыре часа.
В деревне было темно, дождь загнал людей в хижины, и я понял, что потерял возможность посмотреть всех жителей в сборе, увидеть танцы, которыми всегда кончается день удачной охоты, и еще раз услышать песни. Деревня притихла, и лишь изредка среди деревьев мелькали маленькие красные огоньки. Это кто-то из пигмеев нес из костра головешку в свою хижину.
Тропинка раскисла, сделалась скользкой и почти непроезжей. Я попытался выехать из пигмейской деревни старым путем, вдоль подножия Мухавуры, организовав под руководством Фежи человек двадцать толкать машину. На равнинной лесной тропе «двадцать пигмейских сил» довольно успешно высвобождали «Волгу» из луж и колдобин. Но потом местность стала холмистой, появились завалы деревьев, обрушившихся сверху камней и потоки грязи. Пришлось повернуть обратно и ехать по более ровной лесной тропе на юг. Пигмеи бежали за мной еще километров пять и, наверное, намеревались сопровождать меня дальше. Но, убедившись, что могу справиться и без помощи, я решил распрощаться. Каждый из пигмеев долго тряс мою руку и говорил какие-то напутствия. Дольше всех прощался со мной Фежи. Потом, смущенно улыбаясь, он подошел к машине и постучал по багажнику. Я открыл его, и Фежи указал мне на старую покрышку. Он потрогал покрышку рукой, а затем постучал себя по груди. Фежи явно хотелось получить ее в подарок. Скорее всего, в деревне банту он видел, как из таких покрышек африканцы вырезают «обувь», и теперь решил пощеголять перед своими соплеменниками. Я выполнил просьбу, и Фежи, радостно свистнув, покатил покрышку по тропе. За ним, приплясывая, побежали и другие пигмеи.
Тропа, по которой я ехал на юг, по-видимому, где-то проходила по конголезской территории, поскольку увенчанная шапкой снегов пирамида вулкана Карисимби, который стоит как раз на границе Руанды и Демократической республики Конго, маячила слева. Лес кончился, и тропинка начала виться среди лоскутов полей и крохотных кофейных плантаций. Вулканические почвы этих мест плодородны, поэтому люди идут к подножиям Вирунги и из ДРК, и из Руанды, и из Уганды. Это самая перенаселенная, богатая и благодатная для крестьян часть Восточной Африки.
В участки возделанных земель узкими языками начали вдаваться безжизненные нагромождения пористой серой породы. То были первые предвестники близости Ньира-Гонги — самого младшего и самого активного в вулканическом братстве Вирунги. Возраст Ньира-Гонги и другого действующего вулкана этой системы — Ньямлаги-ры — бельгийские геологи оценивают всего лишь в 20 тысяч лет. Куски лавы почти сплошь, как мелкий шлак, покрывают тропу, которая, послушно подчиняясь волнистым изгибам плато, то плавно спускается вниз, то взбирается вверх, на гребень застывших вулканических потоков. Кое-где над нагромождениями лавы клубился пар, а в одном месте дорогу пересекал выбивающийся из-под земли горячий ручеек. Я с опаской сунул в него палец. Нет, вода не обжигала. Но кофе, который я растворил в ней, и не должен быть горячее.
Кипящая под Ньира-Гонгой магма последний раз вырывалась наружу в 1948 году. Почти четыре месяца потоки густой раскаленной лавы стекали с кратера, уничтожали поля, выжигали леса, Почти четыре месяца те немногие, кто рискнули остаться и не бежали подальше от огнедышащей горы, не видели ни неба, ни солнца: все кругом заволокли густые облака пара и газов, образовавшиеся в первый же день извержения. Они не рассеялись до тех пор, пока вулкан вновь не угомонился. Ночью из кратера Ньира-Гонги поднималось зловещее алое зарево, которое отражалось в нависших над ним облаках и озаряло все вокруг фосфоресцирующим светом. Как напоминание об этом шабаше подземных сил на полпути между Ньира-Гонгой и озером Киву природа воздвигла памятник: здесь появился новый 1740-метровый вулканический конус. Местные жители дали ему название Вовоквабити — «Новорожденный огня».
Молодость Вовоквабити выдает то, что он совершенно гол. Деревья и кусты еще не успели поселиться на его склонах. Лишь пионеры растительного мира — мхи и лишайники — кое-где подернули серо-зеленым налетом нагромождения пористых туфов, в углублениях которых застряла принесенная ветром почва. Там же, где нет туфов, склоны Вовоквабити покрыты блестящей на солнце застывшей лавой, поверхность которой еще не разрушена водой и ветром.
В Кисеньи, где я провел остаток дня, я познакомился с французским геологом Раймоном Деви, который рассказал мне, что процесс освоения растительностью молодых вулканических образований идет сейчас куда медленнее, чем в те времена, когда подножия Вирунги не были заселены человеком. Он считает, что главную роль в этом сыграло интенсивное сведение окрестных долинных лесов. В результате этого в районе исчезли слоны, буйволы и другие животные, которые использовали вторгавшиеся в лес потоки лав вместо дороги и за один-два года покрывали их слоем навоза, где вскоре селились папоротники и прорастали травы. Излившиеся много лет назад во время извержений Ньямлагиры лавовые потоки уже зеленеют зарослями кустарников. Более же поздние лавовые поля еще не везде покрылись даже папоротниками и травами. А вечнозеленых лиственных деревьев, которые покрывают склоны других вулканов Вирунги, между Нияра-Гонгой и Вовоквабити нет совершенно. Весь этот район представляет собой своеобразную лабораторию, где природа демонстрирует различные стадии образования почв и заселения их растительностью.
Кисеньи — небольшой руандийский городок, курорт и торговый центр, расположенный на берегу озера Киву. Я подъехал к озеру с севера, где последние извержения выжгли лес и покрыли землю однообразной броней серых туфов. Раскаленная лава спустилась в озеро, вскипятила его воду на расстоянии сорока метров от берега и образовала длинный пустынный мыс.
Если бы не яркое солнце, королевские пальмы вдоль набережной Кисеньи и пылающие огненно-красными цветами бугенвилии у входов в особняки, то Киву вполне можно было бы принять за норвежский фьорд. Каждое извержение Ньира-Гонги выдвигало в озеро новый полуостровок или мыс, рождало новые бухточки и заливы, создавало прихотливые очертания его современной береговой линии. Скучных, низких и заболоченных берегов, «портящих» почти все великие африканские озера, здесь нет. Заросшие влаголюбивыми лесами скалы обрываются прямо к прозрачным водам, которые, подмывая мягкие туфы, создают причудливые гроты и пещеры. В глубоко вдающихся в горы узких заливах, затененных сверху кронами деревьев, всегда спокойно, темно и таинственно. А на небольших островках-скалах солнечные блики пускают веселых зайчиков и легкий ветерок разбивает о них волны, разлетающиеся алмазами брызг.
Живущие среди гор восточного берега Киву люди племени хунде, каждый день наблюдая, как солнце садится в красное озеро, сложили легенду. В ней говорится о том, что солнце ночует в Киву. Оно разогревает его дно, и расплавившаяся земля смешивается с водой, ищет выхода. И тогда живущий под горой полувеликан-полубог Гонго приказывает духам раскрыть жерло вулкана. «Тогда-то и начинается извержение, — уверяют хунде. — А красный свет, который по вечерам виден над Ньира-Гонгой, — это отблеск спящего солнца».
Киву не только самое красивое из великих озер Африки, — это единственный крупный водоем на всем континенте, не заселенный крокодилами и бегемотами, не зараженный бильгарцией и другими малоприятными простейшими. В водах озера, на глубине от 350 до 480 м, в огромных количествах содержатся растворенный углекислый газ, метан и другие вещества. В поверхностных же слоях воды этих веществ встречается немного, так что для человека они не ощутимы. Тем не менее их достаточно для того, чтобы не дать зловредным простейшим заселить Киву.
Количество природных газов в Киву постепенно растет, поскольку на дне сбросовой впадины, которую занимает озеро, скопилось очень много разлагающихся органических остатков, попадающих из верхних слоев. Их концентрация объясняется, с одной стороны, огромным гидростатическим давлением, которое создает гигантская водная толща глубокого озера; с другой — застойным характером глубинных вод, которые не перемешиваются с верхними. Запасы метана, например, достигают здесь 50–60 миллиардов куб. м, и правительство Руанды возлагает большие надежды на его использование. Пока что огромное водное газохранилище снабжает топливом лишь расположенный в Кисеньи пивоваренный завод — самое крупное промышленное предприятие Руанды (на нем занято 165 человек). Но на метане Киву могли бы работать целые отрасли тяжелой индустрии. Правительство Руанды обратилось к соседним странам с предложением построить на «кооперативных началах» межгосударственный металлургический завод, где руандийский метан мог бы использоваться как окислитель. Завод будет работать на конголезской электроэнергии и руде Уганды.