— Не знаю. В двери колотят. Ты мои штаны не видела?
— Я разве служанка? — изумилась Лоуд.
Жрец, наконец, догадался схватить в сундуке другие штаны, натянул, выглядывая в щелку ставней. Вздрогнул, когда в стену ударил первый камень:
— Да что они, с ума сошли⁈
Слушая, как он бегом спускается по лестнице, оборотень подошла к окну. Перед домом стояли городские стражники, отвратительно завывающая баба — не иначе, как достойная супруга муловладельца. Толпились зеваки, кто-то взмахивал дубинкой, орали невнятно. Э, народу-то могло бы быть и погуще. Хотя проклятья «храмовым вонючкам» вполне слышны, уже хорошо.
Вошел Грузчик. С вещами, своим любимым посошком, рожа хмурая, не выспавшаяся. Лоуд томно потянулась.
— Вот же шмонда, — поморщился Укс.
Судя по треску, внизу начали ломать дверь. И криков прибавилось. По лестнице тоже затопали — бежал Игон со слугами. Взъерошенный жрец вломился в спальню, заметался, хватая с конторки бумаги, сдергивая с крюка оружие:
— Уводи ее, Укс. Сейчас стража в доме будет.
Грузчик достал ошейник.
— Не надену! — замотала буйной гривой Лоуд.
— Надевай, тварь, — рявкнул жрец. — Или здесь оставлю!
Оборотень захныкала, подставляя шею.
Заглянул Скат с одним из жреческих охранников.
— Мешки берите, подвалом уходите, — скомандовал Игон. — И бабу… — он поперхнулся.
Обиженная ошейником оборотень приняла тот жирный и весьма малоприятный глазу облик, что нормального мужчину отнюдь не радует.
— Уходим, — Укс потянул подопечную к двери. Нагруженные ценностями слуги уже бежали в подвал. Скат оглянулся…
— Догоним, — прокряхтел десятник, проталкивая жутко неповоротливую бабу-оборотниху вдоль резных перил.
— Там дверь сейчас не выдержит, — предупредил Скат, поспешно прыгая вниз по ступенькам.
— Да, с дверью может дурно выйти, — пробурчал Укс.
Постройневшая Лоуд обматывала веревку вокруг шеи.
— Что он там?
Сообщники посмотрели на дверь жреческих покоев. Игон, наконец вывалился: задыхающийся, потный, с мешком в руках, кошелем в зубах. Увидел оборотня с поводырем, возмущенно замычал. Укс не слишком сильно, но точно ударил жреца концом палки-посоха — жрец взвизгнул, выронил кошель, ухватился руками за отбитое хозяйство. Лоуд с удовольствием двинула его в подбородок браслетом-кастетом.
— Попортишь, — нахмурился десятник.
— Да ты его уже испортил, — ухмыльнулась оборотень. — И меня, одинокую даму, последней радости лишил.
Ноги жреца подгибались, волочь его к лестнице, что на крышу вела было сложно — несчастный стонал, порывался вырваться, цеплялся ножнами меча за стену. Лоуд, кряхтя, подпихивала, хозяин злобно выдернул тяжелого жреца на крышу.
— Солнечно сегодня, — заметила оборотень, жмурясь на поднимающееся солнце.
С улицы орали на сотни голосов, хрустела несчастная дверь.
— Дело делать-то будешь? — поинтересовался Укс.
Лоуд вырвала из ножен на поясе стонущего жреца меч, взмахнула для пробы. Не, неудобный клинок. Приняв облик Игона оборотень шагнула к краю крыши: разом открылась толпа внизу, часть площади. Ого, даже бухта видна. Лоуд вскинула меч и грозно закричала:
— Вы, крысы грешного города Хиссиса! На кого руку подняли, срань непотребная⁈ Я, жрец Святого Слова, вас, клопов вонючих, прокляну и прикажу перевешать каждого, кто на меня смрадное хлебало раззявит! Пошли прочь, припёрки дерьмовые, нэка не познавшие!
— Убийца! — на редкость дружно ответили снизу.
— Всем глотки порежем! — предрек жрец-оборотень, уворачиваясь от камня. — Ющецы зажравшиеся!
Пришлось отскакивать, поскольку камни посыпались градом…
Укс пытался выпрямить жреца — тот стоять на ногах не желал.
— Мужайся! В имя Слова! — Лоуд двинула бывшего любовника кастетом чуть выше крестца, жрец, ахнув, выпрямился. Вкладывать меч в длань святому страдальцу было бесполезно. Соучастники крепко удерживая жреца за руки начали разгонять полубессознательное тело, Игон закричал от ужаса… В последний момент упорный жрец пытался остановиться, но пинок Укса пресек эту неразумную попытку. Игон оторвался от края крыши, неуверенно взмахнул руками… Брошенный оборотнем меч, несколько опережал в падении хозяина. Жрец успел коротко закричать, одновременно завопили горожане…
Звука падения жреческого тела удирающие внутрь дома сообщники не расслышали — все заглушили крики горожан.
Слетая по лестнице, Укс буркнул:
— Неубедительно.
— По-человечьи взлетел, — утешила Лоуд, отягощенная поклажей. — По-иному не умеет, простим, куда деваться.
Хозяин глянул злобно, но не до ругани было.
У подземного хода ждали Скат и один из слуг жреца.
— Вы куда делись? — подозрительно спросил шпион.
— Так упирается, — Укс волок вновь ставшую толстомясой оборотниху и узлы к узкой каменой щели.
— Я не пролезу, — пустила сопли Лоуд.
Ее пинками забили в потайной проход.
— Где жрец?
— Не знаю. Он там на стражников кричал, — сказал десятник, пропихивая подопечную дальше в темноту.
Лоуд обдирая бедра о выступы стен и усмехаясь, протискивалась в затхлую темноту. Наконец, потянуло сквознячком…
Глава 13
Войну все-таки отложили. Шпионы скучали в уже известной развалюхе Гиоса. По слухам, в злодейство храмовых головорезов город поверил: в доме жреца Игона нашли испятнанную разбойничью одежду, часть денег и драгоценностей безвинно убитого купца, кои опознала чудом уцелевшая дочь-наследница убитых. Да и ярость жреца-убийцы, прыгнувшего прямо на копья стражи, потрясла горожан. В войну Хиссис уже поверил, цены на рынках взлетели, и это было хорошо. Плохо было, что царь Трид немедленно выступить войском против Храма так и не решился. Переговоры продолжались.
Скат о чем-то догадывался, но помалкивал, и мешать десятнику с подопечной не решался. Из лагеря флота пришел расплывчатый приказ «затаиться и ждать». Посему десятник счел, что можно заняться своими делами.
…Дом колдуна-советчика стоял на окраине, недалеко от моря и это Лоуд понравилось. Невысокие каменные заборы, лабиринт улочек, мемекающие козы, персики и инжир у домов. Не бедствуют, но и богатым квартал не назовешь. Лоуд гуляла здесь в облике Ската — и в глаза не бросается, и привыкнуть к телу на всякий случай вполне разумное дело.
— Здесь, кажется, — Укс с сомнением оглядел дом с доской-вывеской, изображавшей, видимо, стило и дощечку для письма. Писарь живет или здесь торгуют писарскими принадлежностями, оставалось непонятно. Лоуд смотрела на вывески и пыталась вспомнить: была здесь или нет? Что-то знакомое чудилось.
— Что? — спросил десятник.
— Не знаю. Может, была я здесь.
— Не спеши. Хозяин, если городскому вранью верить, дарк-полукровка и у нелюдей в доверии. Зовут его мудрено — Ссандр, но уважением пользуется. Просто поговорим.
— Я разве возражаю? — удивилась Лоуд.
— Нет. Но лучше было бы у тебя нож забрать. Обижать не хочу.
— Правильно, что не хочешь. Иначе я его тебе подарю. Не спрашивая.
— Пугать друг друга станем? Я тебя предупредил.
— Поняла.
Дверь поддалась легко, но скрипу было столько, что никаких дверных молотков и колокольцев не нужно. Прилавок, стопка дощечек, горшки с воском — лавка все-таки. Кашляя и недовольно бормоча, из полутьмы выбрела старуха:
— Чего?
— Совет нужен, — почтительно объяснил Укс. — По карте дальноземной. С хозяином поговорить можно?
Старуха подслеповато щурилась:
— Занят хозяин.
— Так мы много времени не отнимем, — десятник положил на прилавок пару серебряных «корон».
— Из богатых, значит, страдальцы? — старуха пренебрежительно махнула по истертой доске иссохшей ладонью — монеты исчезли. — Сейчас гляну, не спит ли хозяин…
Она зашаркала вглубь дома, наступила тишина. Посетители ждали, довольно долго, потом оборотень прошептала:
— Сдохла древняя ведьма.
— Если она действительно ведьма, ей твои слова не понравятся.
— Что ж на правду обижаться? Пошли, может, помочь нужно. Страданья облегчить, серебро ненужное прибрать.
— Пасть пустоголовую прикрой.
Сообщники двинулись вглубь, Укс держал наготове посошок, отодвинул тряпку — то ли занавес, то ли плащ на веревке развешенный. Мерцал огонек светильника, за столом сидел карлик-старичок, корпел над дощечкою. Видимо, на ощупь работал.
— Здравствуй, хозяин, — вежливо сказал Укс. — Ссандром вас именуют? Просьба есть. Нижайшая.
— Нижайшая? — карлик недоуменно оглянулся и пробухтел. — Тут чужих ушей нет. Прямо говори, крылатый без крыльев. Чего надо?
Лоуд ухватила десятника за локоть — рано колдуну голову пробивать.
Укс тускло сказал:
— Не знаю о чем ты, да все равно не во мне дело. Вот знакомца я привел. Потерял он кое-что, переживает.
— Эта, что ли? — удивился карлик. — Разве не она, столикая, тебя привела? Что вы меня путаете? Я ей в прошлый раз все сказал. Помочь не могу. Что непонятно?
Лоуд кашлянула:
— Еще вопросы появились. Уточнения.
— Совсем спятила, коки-тэно? Какие уточнения? С вами приличные дарки вообще никогда дел не ведут и не собираются. Я вошел в положение, подсказал. Чего тебе еще? Не было здесь твоего одноглазого. Не там ищешь.
Лоуд открыла рот, закрыла. В голове будто шторм начался, мысли о черепную кость заколотило так, что пустоголовую в тошноту бросило. Оборотень зажмурилась.
Укс тем временем спрашивал у хозяина:
— Собственно, я тоже уточнить хотел. Вот вы про моего знакомца «она» говорите. А иные про него «оно» говорят. Как правильно-то, а?
— Говорю же, чужих здесь нет. Что ты, боред, язык ломаешь? Учтивому разговору разучился? С самкой ты спишь, все по вашей новой традиции. И отчего этот вопрос тебя вообще волнует? Помнится, в старые времена у вас на Сюмболо…
— Я с ней не сплю, — заверил Укс.
— Это почему? Все с ней спят. Такая уж природа у коки-тэно. Бабская. Разве сразу не видно? Ни на что больше такие не годны.