Он замолк. Пэн спросил:
«А Саул?»
«Я теперь его «слышу», — отозвался Сипак. — Как только целитель признает меня здоровым, Сарек поможет установить связь с сыном. Он пояснил, что никто не осуждает меня за отсутствие родительской связи. По правде говоря, они поняли гораздо больше, чем я предполагал».
Пэн кивнул.
«Думаю, я тоже понимаю».
Довольный, он поудобней улегся в песке. Сипак уютно устроился между передних лап Пэна. Скоро оба задремали под теплым солнышком.
Только через три дня целитель Силан провозгласил стопроцентное психическое и физическое выздоровление Сипака, но прошло еще два дня, прежде чем Сарек всерьез воспринял саму мысль о попытке установления родительской связи. Сипак невольно вздрогнул, когда Сарек коснулся его лица, и не расслаблялся, пока тот не вошел в устойчивое слияние. Потом он почувствовал, как его старший соотечественник привнес в слияние и Саула.
Сипак не испытывал ничего более чудесного с тех самых пор, как впервые установил связь с Карен. Сипак мог глубоко проникнуть в душу Саула и знал, что Саул — на самом деле его сын. Он впервые увидел вселенную глазами ребенка, и понял, что отныне и навек все станет совсем иным, а прежнее никогда не вернется.
Он ощутил присутствие Пэна краем слившегося с другими сознания, и, спросив разрешения у Сарека, пригласил дракона присоединиться. И впервые глубоко заглянул и в душу Пэна. Проникновение не было односторонним. Пэну тоже открылись души Сипака и Саула; он понял, почему Сипак поступал именно так, а не иначе. Связь между Пэном и Сипаком стала еще теснее, превратившись в точное подобие той, которая возникает при Запечатлении, хоть Сипак и не присутствовал при появлении Пэна на свет.
Сарек сплел из «волокон» этой связи замысловатую паутину. От отца к сыну, и от сына к отцу. От дракона к напарнику и обратно. Он боялся связывать ребенка и дракона; но вместо этого оставил между ними тоненькое волоконце, чтобы, если тому суждено было случиться, оно росло и укреплялось. Когда создание связей завершилось, Сарек вышел из слияния, оставив объединенных вновь созданными узами открывать самих себя и свой новый мир. Трое, особенно двое старших, упивалась этими неизведанными переживаниями. Потом Сарек неохотно разъединил их, зная, что они смогут при необходимости в любое время возобновить связь.
Спустя три недели после того, как Сипак столь внезапно покинул лазарет, он вновь появился в ангаре челноков, на этот раз заранее уведомив о своем прибытии. За его спиной в особом рюкзачке уместился Саул. Хотя Сипака и ждали, никто не приветствовал его возвращения домой. «Заря Вулкана» по приказу командования спешила на помощь «Карсону», боровшемуся с кинджи — теми самыми кинджи, которые погубили жену Сипака. Вся команда готовилась к искоренению кинджи из этой вселенной и ни у кого не нашлось времени приветствовать вернувшегося на борт начмеда, сбившегося с дороги, пусть и ненадолго.
На этот раз Сипак был готов. Он мог управлять своими чувствами, был в мире с собой, Саулом и Пэном. Для полного рубцевания разорванной связи потребуется еще много времени, и не скоро он сможет оправиться от удара, нанесенного смертью жены, но теперь он располагал необходимой поддержкой. И друзья с «Зари» тоже ему помогут.
Сипак снова оказался дома, среди того, чему принадлежал, и с ним была его семья. Какое-то время придется туго; Сипака уже предупредили, что Ставак сжует его целиком. Но он заслужил и ожидал этого, ибо не подчинился приказу. Он понимал, что Ставак доведет дело до конца, невзирая на необычайные обстоятельства. Но здесь — его дом, и только это имело значение.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯПЕРЕРЫВ
1. ИМПРОВИЗИРОВАННАЯ СЕМЬЯ
Новоиспеченный младший лейтенант Аппукта Чехов потянулся и заворочался. Еще с закрытыми глазами он почувствовал, что вокруг него что-то изменилось. Окружающее пространство казалось более… открытым… чем его обычная каюта. Кровать была удобной — совсем не как в лазарете. Пока он пытался вспомнить, что же случилось вчера вечером, чья-то липкая рука легла на его нос.
— У-У-у! — недовольно и громко возгласил он, одновременно вытаращивая глаза и резко садясь в постели.
— Саул! — послышалось в ответ. Широко шагая, вошел Сипак и подхватил восемнадцатимесячного остроухого ковыляку.
— Говорил же тебе не приставать к мичману. — Потом, моргнув, улыбнулся Аппукте. — Эх. Извини. К лейтенанту.
Пока Аппукта обалдело смотрел на начмеда-вулканита (хоть он и знал, что Сипак — наполовину вулканит, наполовину человек, и более чем способен выражать чувства, его всегда приводило в оцепенение, если тот проделывал такое у него на глазах), Саул хихикнул и, дотянувшись, ляпнул теперь уже отца по лицу своей липкой рукой. Аппукта расслышал приглушенное кудахтанье дракона. Обернувшись, он увидел Пэна, лежащего, обернувшись хвостом, в чем-то очень похожем на громадную чашу с песком. Сумев вернуть на свое место нижнюю челюсть, он спросил, глядя на Сипака:
— Сор, сто я здесь делаю? Посему я не в своей кровати?
— Ты заснул вчера вечером на обзорной палубе. Пэн решил, что не сможет доставить тебя в твою каюту. К тому же, он чувствовал, что ты измучен… и не хотел тебя будить. Вот мы и решили перенести тебя сюда.
Сипак посадил Саула обратно в его высокое кресло.
Аппукта сбросил ноги с постели и сел. Он заметил, что все еще одет в уставное белье, но это его не слишком заботило. По крайней мере, здесь.
— Спасибо, сор. Вы осень предупредительны. — Он потянулся за формой, висевшей в изножье кровати. — Сейсас иду.
Хоть он такого и не сказал, но чувствовал, что и так уже достаточно времени навязывал свое общество доктору и его семье.
«Нет, Пука. Оставайся. Ты сегодня не дежуришь. Пожалуйста».
Пука изучающе посмотрел на молодого дракона.
«Засем?»
«А чем бы ты хотел сегодня заняться? Ты что-то намечал?» — уклончиво осведомился Пэн.
«Восе-то нет, но…»
«Тогда оставайся. Не понравится — уйдешь».
В последней слабой и обреченной попытке возразить Пука сказал:
«А как же одежда? У меня тут только форма».
Глаза Пэна закружились вихрем от сдерживаемого веселья.
«Сипак уже об этом позаботился. Утром он сходил к тебе в каюту и взял у соседа твою набедренную повязку и гамаши. Вон они, на кресле».
Пука посмотрел — и правда, одежда лежала там. Чувствуя на себе взгляд Сипака, он спросил:
— А это нисего, сор? Сто я останусь?
Сипак улыбнулся.
— Я бы не позволил Пэну спрашивать тебя, если бы уже не дал согласия. Он прав: чем бы ты сегодня занялся? Сидел бы в каюте, уставившись в стену? И еще, Аппукта, пожалуйста, зови меня Сипак. От этих «сэр» я за день устаю. Когда я свободен, приятно слышать имя вместо «сэр».
Удивляясь, как это Сипак прочитал его мысли — он пока никого на корабле достаточно хорошо не знал, и почти все свободное время сидел у себя в каюте и учился — он ответил:
— Да, С…Сипак. — Потом, потянувшись за набедренной повязкой, спросил: — Где здесь душ? Если я собираюсь остаться, надо прилично выглядеть.
Сипак показал.
— За гнездом Пэна. Не возьмешь ли ты с собой Саула? Ему тоже нужно искупаться. — Сипак посмотрел на сына, рисовавшего теперь посредством пальца и остатков завтрака.
Пука улыбнулся.
— Я не возражаю.
Сипак поднял едва начавшего ходить ребенка и поставил на пол, тем временем Пука в одном белье подошел взять Саула за руку.
Глядя, как они вдвоем обходят гнездо Пэна, Сипак сказал:
— Я почищу тут, а вы пока почиститесь там.
Детского хихиканья вперемежку с юношеским смехом не пришлось долго ждать. Пэн заметил, обращаясь к Сипаку:
«Думаю, забавляются вовсю… — Потом чуть тоскливо добавил: — Эх, мне бы к ним…»
«Может быть, потом. — Сипак кончил чистить кресло и устанавливать его на прежнее место. — Рад видеть, что парень немного расслабился. Очень уж мрачен он был в последнее время».
Сипак едва успел застелить кровать, когда из двери ванной голышом выбежал Саул и с воплем «Папа!» помчался через комнату.
За ним последовал завернутый в полотенце Пука.
— Извините, сор, — запыхавшись, сказал он. — Я не знал, сто он сможет открыть дверь!
— Он умеет много такого, чего не ждешь от карапуза его возраста. Единственное, чего он не умеет, хотя, по вулканитским меркам, ему полагалось бы уже — так это разговаривать.
Сипак схватил сына, подбросил его в воздух вверх тормашками и поставил обратно на пол. Достав чистую одежду, он быстро нарядил мальчика, пока тот не успел выскользнуть.
«Он говорит, Сипак, — заметил Пэн. — Когда хочет».
— Мысленное и словесное общение — разные вещи, — возразил старший вулканит. — Ему нужно этому научиться, чтобы его понимали окружающие; ему обязательно надо научиться общаться при помощи слов.
Саул унаследовал часть парапсихологических способностей матери. Сейчас он мог телепатически общаться с Сипаком и Пэном.
— Он станет говорить, когда захочет, — заявил Пука. — И когда другие перестанут угадывать его желания и ему придется их просить.
— Откуда вы знаете, молодой человек? — спросил Сипак.
— Я тоже одно время был похож на него, — откликнулся Пука. — Хоть я и знал новый язык, но, когда папа хотел, чтоб я на нем изъяснялся, я не всегда слушался. И так продолжалось до сих пор, пока папа не сказал другим не обращать на меня внимания, если только я не заговорю.
— Хм… — с задумчивым видом отозвался Сипак. — Над этим стоит подумать. А пока тебе нужно одеться. Пэн, — обернулся он к дракону, — двигал бы ты тоже из этого гнезда свои чешуйчатые телеса. И тебе ванна не помешает.
«Сипак! Я же вчера принимал ванну!»
— Ты разве не видел, что Пука не спорил со мной по поводу своего похода в душ? Как ты мог заметить, он сам вызвался туда сходить и даже взял с собой Саула.
Сипак стоял, подбоченясь и свирепо глядя на напарника. Но в глазах его сверкали огоньки.
Пука услышал ворчание дракона через ту зыбкую связь, которая, видимо, меж ними наметилась, и хихикнул.