Раскачивая свое могучее тело над пропастью, Фафхрд закончил стишок:
— Но вкуснейшее яство — он сам.
— Тише, Фафхрд! — наклонясь и к чему-то прислушиваясь, прошипел Мышелов. — Кажется, я слышал звук удара.
Фафхрд рассеянно присел на краю обрыва.
— Не мог ты ничего слышать, даже если высота здесь вдвое меньше, чем когда мы в последний раз заглядывали в эту пропасть, — заверил он приятеля.
— Но кто это был? — нахмурившись, спросил Мышелов. — Он похож на уроженца Клеша.
— Ага, особенно если учесть, что до клешских джунглей отсюда как до луны, — ухмыльнувшись, напомнил Фафхрд. — Какой-нибудь обмороженный до черноты полоумный отшельник, наверное. Говорят, в этих горушках встречаются всякие странные типы.
Запрокинув голову, Мышелов принялся изучать головокружительную вершину в милю высотой и заметил нишу над тропой.
— Интересно, есть там еще кто-нибудь? — с тревогой спросил он.
— Тронутые обычно ходят в одиночку, — вставая, успокоил его Фафхрд. — Пошли, ворчунишка, раз тебе нужен горячий завтрак, нам пора идти. Если древние предания не врут, мы к восходу достигнем Стылых Пустошей, а там по крайней мере есть хоть какие-то деревья.
В этот миг в нише, откуда спрыгнул их противник, вспыхнуло зарево. Оно пульсировало, становясь то фиолетовым, то зеленым, то желтым, то красным.
— А это еще что? — задумчиво проговорил Фафхрд, в котором наконец пробудился интерес к происходящему. — О том, что в гряде Бренных Останков бывают огненные сполохи, древние предания умалчивают. Если б мне хотелось тебя подзадорить, я предложил бы тебе подняться на этот холмик и самому…
— Ну уж нет, — перебил Мышелов, таща гиганта за рукав и проклиная себя за то, что начал задавать вопросы. — Я хочу, чтобы мой завтрак был приготовлен на нормальном огне. И я буду далеко отсюда, прежде чем это зарево увидят еще чьи-нибудь глаза.
— Да никто его не увидит, — с улыбкой ответил Фафхрд, покорно идя вслед за другом по тропе. — Вот уж любитель тайн на мою голову. Смотри, сияние уже почти погасло.
Но разноцветные сполохи увидел по крайней мере еще один глаз — размером с осьминожий и яркий, как Сириус.
— Гляди-ка, Фафхрд! — несколько часов спустя, уже утром, весело закричал Серый Мышелов. — Это знамение, чтобы отогреть наши замерзшие сердца! Зеленый холм подмигивает окоченевшим путникам, он строит нам глазки, словно умащенная зелеными притираниями смуглая клешская куртизанка!
— Должно быть, он и не менее пылок, чем клешская куртизанка, — в свою очередь обходя громадный валун, добавил могучий Северянин. — Видишь, он растопил весь снег.
Так оно и было. На горизонте снега и ледники Стылых Пустошей светились зеленовато-белым сиянием, но совсем рядом виднелось небольшое незамерзающее озерцо. И хотя воздух вокруг был студеным и дыхание путешественников вырывалось изо ртов облачками пара, на коричневатой тропе, по которой они шли, снега не было.
У ближайшего берега озерца высился холм, который имел в виду Мышелов, а на склоне холма, отражая лучи утреннего солнца, ослепительно блестела какая-то точка.
— Может быть, — не стал возражать Фафхрд. — Не знаю, клешская это куртизанка или холм, но у него несколько лиц.
Фафхрд попал в самую точку. При богатом воображении, бугристые склоны холма можно было принять за какие-то чудовищные лица с закрытыми глазами — кроме одного, который мерцал перед ними. Ближе к подножию холма лица, словно восковые, стекали вниз каменными ручейками — или это были слоновьи хоботы? — впадая в зеркальную, похожую на кислоту воду. Тут и там на фоне зелени краснела небольшая скала; это напоминало то ли о пятнах крови, то ли о красногубых ртах. Округлая вершина холма разительно отличалась по цвету и, казалось, была сделана из розовато-телесного мрамора. И она тоже что-то напоминала — скорее всего лицо спящего великана. Ее пересекал пласт ярко-красного камня — это могли быть великаньи губы. Из щели в красном пласте поднимался легкий туман.
Холм был явно вулканического происхождения. Словно какая-то дикая, первобытная сила, более необузданная, чем все известные Фафхрду и Мышелову, вынесла земную плоть на поверхность и та навечно застыла, соприкоснувшись с молодым и еще слабым миром, — застыла в постоянном бдении, ожидании, томлении.
А потом иллюзия исчезла — четыре лица пропали, черты пятого заколыхались и стали нерезкими. Холм снова стал холмом — вулканической причудой Стылых Пустошей, зеленым холмом со сверкающей точкой на склоне.
Фафхрд шумно вздохнул и принялся обозревать дальний берег озера. Он был кочковатый, поросший какой-то темной растительностью, которая неприятно напоминала мех. В одном месте из него торчал каменный столб, похожий чем-то на алтарь. А вокруг густого кустарника, расцвеченного кое-где красными листьями, простирались лед и снег, на которых изредка виднелись большие камни да кучки карликовых деревьев.
Однако мысли Мышелова были заняты другим.
— Глаз, Фафхрд! Радостный, сверкающий глаз! — зашептал он очень тихо, словно находился на людной улице и его мог подслушать какой-нибудь осведомитель или соперник. — Только раз я видел такое сверкание, это было при лунном свете, в царской сокровищнице. Тот огромный бриллиант мне унести не удалось. Помешала сторожевая змея. Ее я, конечно, убил, но своим шипением она разбудила других стражей. А сейчас нужно всего лишь взобраться на холм. И если даже на таком расстоянии камень светится столь ярко, — для пущей убедительности Мышелов вцепился пальцами в ногу Фафхрда, в чувствительное место ниже колена, — сам подумай, до чего он громаден!
Северянин, слегка нахмурившись от боли, равно как от дурных опасений и предчувствий, тем не менее алчно вдохнул ледяной воздух.
— И мы, бедные мародеры с разбитого корабля, — восторженно продолжал Мышелов, — сможем рассказать изумленным и завистливым ланкмарским ворам, что не только прошли по гряде Бренных Останков, но и обчистили их по пути.
И Мышелов весело понесся по узкой тропке, переходившей в неширокую скалистую седловину над озером, которая соединяла горный массив с зеленым холмом. Фафхрд двигался не так быстро и не спускал глаз с холма, ожидая, что лица появятся снова или исчезнут вовсе. Но ни того, ни другого не случилось. Ему пришло в голову, что холм, пусть даже частично, — дело человеческих рук, да и мысль об идоле с бриллиантовым глазом не казалась такой уж невероятной. Почти добравшись до конца седловины, у самого подножия холма, Фафхрд налетел на Мышелова, рассматривавшего плоский черный камень, испещренный черточками явно искусственного происхождения, как с первого взгляда убедился Северянин.
— Руны тропического Клеша! — пробормотал он. — Откуда они взялись здесь, так далеко от джунглей?
— Надо полагать, их вырезал какой-то обмороженный до черноты отшельник, в безумном озарении научившийся клешскому языку, — язвительно заметил Мышелов. — Ты что, забыл нашего ночного гостя с ножом?
Фафхрд лишь коротко кивнул. Друзья склонились над глубоко вырезанными иероглифами, стараясь призвать на помощь свои скудные знания, полученные при изучении древних карт с изображением мест, где спрятаны клады, и чтении перехваченных у шпионов зашифрованных посланий.
— Семь черных… — с трудом прочел Фафхрд.
— …жрецов, — закончил Мышелов. — Это мы прочли правильно, кто бы там ни были эти жрецы. А дальше что-то про бога, зверя или дьявола — вот этот замысловатый иероглиф означает одно из трех, в зависимости от окружающих слов, которых я не понимаю. Это очень древняя надпись. И семь черных жрецов должны не то служить этому замысловатому иероглифу, не то держать его связанным, а может, и то, и другое.
— И пока будет длиться это служение, — продолжал разбирать Фафхрд, — этот самый бого-звере-дьявол будет лежать спокойно… или спать… или останется мертвым… или не встанет…
Внезапно Мышелов подскочил, болтая в воздухе ногами.
— А скала-то горячая! — пожаловался он.
Фафхрд кивнул. Даже через толстые подметки своих сапог из моржовой кожи он начал ощущать странное тепло.
— Горячее, чем пол в преисподней, — заметил Мышелов, подпрыгивая то на одной ноге, то на другой. — Ну что, Фафхрд? Полезем или нет?
Внезапно расхохотавшись, Фафхрд отозвался:
— Да ведь ты, малыш, уже давно принял решение! Разве это я завел разговор о громадных бриллиантах?
И они полезли, выбрав место, где конец гигантского хобота или щупальца, а может, и складка оплывшего подбородка выступала из гранитной скалы. Лезть было нелегко с самого начала: зеленые камни имели округлую форму без каких-либо следов долота или топора, что сильно поколебало и без того сомнительную теорию Фафхрда относительно того, что холм — наполовину рукотворный.
Друзья карабкались и карабкались вверх, изо ртов у них вырывались облака пара, хотя камень чуть ли не обжигал им руки. Дюйм за дюймом преодолев скользкую поверхность с помощью рук, ног, локтей, коленей и даже обожженных подбородков, они оказались на нижней губе одного из ртов зеленого холма. Похоже, на этом их восхождение и закончилось: громадная щека над ними была совершенно гладкой и выступала вперед на длину копья.
Однако Фафхрд снял со спины у Мышелова веревку, ранее служившую вантой на их разбитом одномачтовике, завязал на конце петлю и бросил ее в сторону лба, из которого торчало нечто вроде рога или короткого щупальца. Петля села на место с первого же раза. Фафхрд, навалившись всем своим весом, натянул веревку, проверяя ее на прочность, после чего вопросительно взглянул на спутника.
— Что ты надумал? — осведомился Мышелов, любовно приникнув к скале. — Эта затея начинает казаться мне дурацкой.
— А как же алмаз? — с добродушной иронией отозвался Фафхрд. — Он ведь такой большой, Мышелов, просто громадный!
— Скорее всего, это кусок кварца, — кисло ответил Мышелов. — У меня что-то пропал к нему аппетит.
— А вот я, — вскричал Фафхрд, — наоборот нагулял аппетит!
И, держась за веревку, он прыгнул в пустоту, плавной дугой огибая щеку в прозрачном, залитом солнечными лучами воздухе.