Излив свой гнев, Гильгамеш зашагал к храму Энки. Устрашённые воины, чеканя шаг, бодро маршировали позади. Лица их пылали словно начищенные блюда, выпученные глаза преданно сверлили затылок вождя. Люди оборачивались на них, удивлённо переглядывались, хихикали. Собаки, принимая воинов за грозное чудище, поднимали лай, но приближаться не смели. Так они дошли до святилища Энки. Вождь вбежал в узкий прохладный коридор без дверей, весело воскликнул:
-- Эй, слуги повелителя подземных вод! Встречайте своего вождя. Я прибыл к моему возлюбленному брату.
На его голос явился служитель в простой белой юбке.
-- Смиренный раб Энки милосердный Пузур-Нумушда ждёт тебя, господин, - сказал он, кланяясь.
Ведомый служителем, Гильгамеш прошёл в комнату для гостей. Просторное помещение с большим потолочным проёмом купалось в жарких лучах солнца. На полу сплошным слоем лежали шерстяные подстилки. Стены покрывал яркий узор из красных, синих и белых зигзагов. На широком столе красовались тарелки с угощением, пустые кубки. В углу сгрудились расписные сосуды. Гильгамеш присел на стул, непроницаемым взором уставился в пространство. Недолго посидев в таком положении, он услышал шум в коридоре и повернул голову. В комнату вошёл его брат.
Люди, не знавшие настоятеля храма Энки в Уруке, могли принять его за ростовщика с соседней улицы. Слегка полноватый, чуть повыше вождя, с тяжёлым взглядом из-под кустистых бровей, он имел такой вид, словно брёл под тяжестью непосильных забот и страшился потерять нажитое упорным трудом. Глаза его всегда оценивающе глядели на собеседника, как будто санга прикидывал: сколько вещей удастся ему вытянуть из этого бедолаги? По городу гуляли упорные слухи, что подчинённые Пузур-Нумушды нечисты на руку и подмешивают песок в зерно, чтобы продать его подороже. Гильгамеш не верил этим сплетням, но каждый раз, встречаясь с братом, чувствовал какой-то нехороший холодок, словно служитель Энки и впрямь был замешан в тёмных делишках.
Пузур-Нумушда раздвинул губы в подобии улыбки, церемонно поздоровался с вождём. Они обнялись. Усевшись друг напротив друга, выпили за встречу. Затем начали беседу.
-- Великое дело ты затеял, брат, - размеренно произнёс санга. - Мы, служители богов, молимся бессмертным, чтобы они послали удачу твоим начинаниям.
-- Я благодарен моим братьям, чьи молитвы помогли мне одолеть Акку, - сдержанно ответил Гильгамеш. - Рука моя щедра для подношений, уши открыты гласу богов.
-- Энлиль, Инанна и Уту благоволят тебе, брат. Это добрый знак для Урука. Быть может, вскоре наши воины вновь заставят трепетать все народы мира, как это было при нашем деде, божественном Энмеркаре.
-- Так будет, брат. Увидишь, скоро в сокровищницы Дома неба и всех святилищ Урука могучим потоком потекут драгоценные камни, медь, кедровое дерево и лазурит. Самые отдалённые страны будут дрожать от страха при имени Инанны.
-- Всё в руках богов, брат. Если решат они передать тебе высшую власть над страной черноголовых, мы с радостью примем это почётное бремя. Но если промысел их заключён в ином, нам придётся смириться с этим.
Гильгамеш резко отставил кубок в сторону. Вытерев тыльной стороной ладони губы, сумрачно взглянул на сангу.
-- Напрасно ты сомневаешься, брат, - сухо ответил он. - Ясно как день, что боги решили отнять величие у Киша и передать его Уруку. Таково их желание. Мы примем наследие Акки, и слава Дома неба заблистает как в стародавние времена.
-- Бойся самонадеянности, брат, - осторожно возразил Пузур-Нумушда. - Сколько было героев, возгордившихся своим могуществом. Где они сейчас? В крови и прахе стенают у стоп владычицы Эрешкигаль.
-- Может, мне следовало подчиниться Акке, чтобы дознаться о воле богов? - ядовито полюбопытствовал Гильгамеш. - По-твоему, я должен был уступить его посягательствам и обречь город на прозябание?
-- Победа твоя будет воспета в сказаниях. Ты доказал, что выбор, отдавший тебе наследство Лугальбанды, не случаен. Я заклал сто быков, вознося хвалу Энки за торжество над Кишем. Но ведомо ли тебе, брат, что наш изворотливый сосед, владыка Ура Месанепадда вовсю готовится к войне с Аккой?
-- Ведомо, - неприязненно буркнул Гильгамеш.
-- А ведомо ли тебе, что он договорился с Лагашем и Эриду[32], и нанял сутиев?
-- Нет, об этом мне неизвестно, - ответил вождь, подняв голову.
Пузур-Нумушда вздохнул.
-- Деяния наши - лишь лёгкая дымка пред очами богов, чей день подобен земному году, - кротко изрёк он. - Города поднимаются и исчезают, вожди приходят и уходят, но вечный порядок, заложенный творцами в основание мира, остаётся неизменен. Людская суета неспособна поколебать его. Наши порывы, свершения и тревоги - суть плоды ненасытных желаний, в кои мы по неразумию своему пытаемся вплести божественную волю.
-- Странны твои слова, брат, - неприязненно отозвался Гильгамеш. - Ты говоришь не как сын Лугальбанды, но как изменник. Чёрный дух Забабы вкладывает в твои уста эти мысли. Разве не для того послали нам боги победу над горделивым Кишем, чтобы даровать величие священному городу Инанны?
-- Я первым воздам хвалу бессмертным, если таково их желание. Но помни, что соблазн велик, и слишком часто себялюбцы принимали глас искусителя за глас богов. Расплата за самонадеянность бывает слишком страшна.
-- Ты трепещешь перед призраками, брат. Я знаю волю Инанны. Она взывает ко мне. "Сын Лугальбанды! - говорит она. - Могущество покинуло Киш. Ты должен воспринять его и перенести в Урук". Моя победа неотвратима, ибо она предречена свыше. Я разобью Акку, срою стены Киша и взойду на трон лугалей в Ниппуре.
Лик Гильгамеша изменился. В глазах занялся недобрый огонёк, щёки запылали румянцем, черты заострились, приобретя хищный вид. Санга взглянул на него, скорбно покачал головой.
-- Ты забрал из святыни Энки двадцать мастеров на строительство стены, - сказал он. - Ещё пятнадцать ты взял из храма Энлиля, и двадцать шесть - из обители Нанше. Святилище Ана ты лишил сразу сорока искусных резчиков и плотников. Итого - девяносто один. Из остальных храмов, насколько мне известно, ты забрал шестьдесят человек. Всего получается полторы сотни. И всё это - лучшие мастера своего дела! Мы, твои братья и сёстры, всемерно сочувствуем твоему предприятию, но стоит ли оно того, чтобы оставлять в небрежении храмы? Если святилища придут в упадок, бессмертные боги станут глухи к твоим молитвам. Помни об этом, брат.
-- Богам не в чем упрекнуть меня, - насупился вождь. - Жертвы мои всегда обильны, служители ни в чём не знают нужды. Вся лучшая земля принадлежит вам.
-- Это так, - согласился Пузур-Нумушда. - Но святилище, оставшись без ухода, обречено на упадок. Долго ли ещё мастера, коих ты забрал из храмов, будут трудиться на постройке стены?
-- Недолго, - помолчав, ответил вождь. - Скоро я отпущу их. Боги будут довольны. - Он допил сикеру, вытер губы и поднялся. - Благодарю тебя, брат мой, за угощение и беседу. Дела заставляют меня покинуть гостеприимное обиталище Энки.
-- Бог мудрости всегда рад видеть тебя в своём доме, - ответствовал Пузур-Нумушда.
Они обнялись на прощание. Гильгамеш двинулся к выходу. Пока он шёл коридорами храма, ничто не выдавало его настроения, но стоило ему покинуть стены святыни, как накопившаяся ярость выплеснулась наружу. Он выхватил из чехла нож и пошёл крошить кустарник, росший вдоль дороги. Стоявшие рядом воины молча взирали на вождя, не смея остановить его. Утолив жажду разрушения, Гильгамеш от души пнул глинобитную стену храма и широким шагом направился в Дом неба. Воины, пыхтя и отдуваясь, затопали следом.
Он шёл, свирепея от бешенства. Ему казалось, что если он не найдёт выхода этому чувству, то оно разорвёт его изнутри. Спасительная мысль возникла, когда он уже входил в ворота. Взлетев по внутренней лестнице дворца на второй этаж, он ворвался в спальню.
-- Где Иннашагга? - возопил он, оглядывая павших ниц рабов. - Где моя прекрасная супруга?
-- Повелительница совершает омовение в бассейне, господин, - пролепетала одна из невольниц.
Вихрем вылетев из спальни, вождь пронёсся по коридору, скатился по лестнице на первый этаж и, поплутав по закоулкам храма, выскочил во внутренний дворик. Его наречённая как раз выходила из бассейна. Рабыни окружили её, вытирали ей лицо лоскутьями ткани, закутывали в плотное бахромчатое субату[33] и расчёсывали искрящиеся на солнце чёрные волосы огромными золотыми гребнями. Вдоль стен неспешно прохаживались евнухи, следя, чтобы ни один посторонний глаз не осквернил похотливым взором наготу повелительницы. Грозные статуи богов, вытесанные из розового песчаника, стерегли входные проёмы, охраняя покой обитателей дворца от злых духов. Слышались тихие девичьи голоса, приглушённый смех и восхищённые вздохи.
На мгновение Гильгамеш застыл в полумраке коридора, любуясь красотой жены. Он вспомнил, как месяц назад сошёлся с нею на обряде священного брака. Тогда она показалась ему прекраснейшей женщиной на свете. Восхищение это настолько переполняло его, что уже на следующий день он велел Курлилю найти эту несравненную чаровницу и доставить её во дворец. Желание его было исполнено. Той же ночью они соединились на супружеском ложе. Через неделю была сыграна свадьба - Гильгамеш увенчал голову прелестницы венком из пшеничных колосьев, провозгласив её матерью-заступницей Урука. Потом уединился с ней в храме Инанны и вышел оттуда следующим утром, довольный и весёлый.
Всё это пролетело перед ним в один миг, пробудив старое чувство исступлённого обожания. Не в силах бороться с этим порывом, он подлетел к любимой и обхватил её за талию. Служанки испуганно прыснули в стороны.