не знавших простого хазарского мыла, не говоря о шампуне «Ивушка» или каком-нибудь инопланетном геле с кисельным запахом.
Хотел уже вступить в препирательство со знаменитым авторитетом, но помешала скользящая граница, которая в этот раз никуда не скользила. Каким-то десятым чувством сумел заметить сам или мне кто-то подсказал, куда посмотреть, чтобы увидеть то, что никак не походило на столпы Аполлона.
Сначала обратил внимание, что пара соек, пролетавшая поодаль от нас, сначала вдруг замерла посреди неба, а потом не только поблекла и потеряла пестроту перьев, но и рывком в сторону сменила направление полёта. Будто птицы залетели за огромное прозрачное препятствие, подобное кристаллу кварца высотой с пятиэтажку, а я со зловредным попутчиком оказался по другую сторону этого оптического явления.
— Кажется, мы подходим к границе прилива, — сказал я дрогнувшим голосом и остановился, чтобы заранее взять Ротарика за руку. — И столбы с проводами уже мерещатся. Откуда они в этой глуши?
— Чудак, мы с вами вышли из бывшего зимовья Чичак, которое впоследствии станет станицей Севастопольской, а уж в станице обязательно есть электричество. Она же всего в сорока пяти верстах от Майкопа. Я не единожды бывал в этих краях. Только так далеко в здешнее прошлое ни разу не забредал. Максимум, циклов на двести назад, не больше.
Почему мне устроили… И вам, разумеется, тоже. Такой бесценный подарок? — прочитал просветительскую лекцию бывший атласар, пока я усиленно всматривался в сторону далёкого будущего, которое присвоило пару птичек, а теперь дразнило меня еле заметным миражом линии электропередач переменного тока.
— Предлагаю взяться за руки, — посоветовал я Ротарику, а потом поймал себя на мысли, что мы давно уже держимся за руки и сами стоим столбами посреди гор с зимовьями кочевников Каганата, который вот-вот превратится в параллельный Краснодарский край.
— Лучше идти навстречу приливу. Он же непредсказуемой конфигурации. Может наступать и отступать хаотично в неожиданных направлениях, — продолжил наставления спасаемый умник, и мы пошагали навстречу явлению, за которым прятались мои тайные прото-помощники.
Минут через тридцать мы приблизились к пелене, похожей на дымку, но не естественную с разрежениями и сгущениями в низинах или ущельях, а равномерной, как из одного-двух слоёв слюды или плёнки диафильма с пропущенным кадром.
— Вот и прилив. Выглядит как почти прозрачная пелена. Метров через пять пройдём его насквозь. Я уже вижу всё на той стороне. Только, кроме столбов с проводами, особых отличий не заметил. Вам не нужно зажмуриться? — начал я волноваться и поэтому много болтать.
— Так всё и должно быть. Шагаем и не сомневаемся. Я уже давно не смотрю на дорогу. Как говорится, доверился вам полностью. Ночью это зрелище напоминает туман,ярко подсвеченный изнутри. Бывает отдельные лучи шевелятся и дёргаются вверх-вниз. Но у каждого наблюдателя картинка отлива и прилива особая. Индивидуальная, я бы сказал. Не случаются одинаковых, даже если несколько человек одновременно перешагивают временную аномалию и оказываются в прошлом или будущем исследуемого мира, — продолжил пространные рассуждения Ротарик, скорее, чтобы я не переволновался, ещё и крепко вцепился в мою шуйцу, чтобы не сбежал в будущее без него.
Пока мы проходили сквозь, казалось, тонкую границу между младшим и старшим Искриусами, пришлось сделать несколько десятков шагов прежде чем ощущение плёнки перед глазами прошло, а тропка, по которой шагали, окончательно исчезла. Зато вместо тропки на косогоре появились настоящие советские столбы с алюминиевыми проводами, а мир заиграл яркими красками и слегка изменившимися ароматами ранней осени и недавнего дождя.
— Кажется, мы благополучно протиснулись сквозь границу, — доложил я ведомому, и он ослабил хватку моей ладони.
— Я почувствовал, что мы уже вернулись в старший мир, в котором должны быть семидесятые годы вашего двадцатого века. Но случаются и прыжки в далёкое будущее. Дойдём с вами до станицы Абадзехской, а там и до трассы на Майкоп рукой подать.
Определим, на глаз, соответствует антураж этим годам или нет. Если кого-нибудь встретим, не вздумайте спрашивать, который сейчас год и так далее. Договорились? — ни с того ни с сего заявил атлантид, а у меня случился мурашечный приступ с разбегавшимися последствиями, потому что в голове зазвучал долгожданный прото-хор, который меня предупредил, чтобы не вздумал перечить многомудрому наставнику.
«Семидесятые сейчас. Семидесятые. Самое начало астрономической осени. Пусть проверяет, если хочет. Тебя проверяет, если ты ещё не понял. Как устанет проверять – делай всё согласно Протос Энтоли. И спасибо тебе. Справился, наконец, как мы и ожидали»,— доложили вездесущие и всемогущие Эсхатос-Протос, ублажив мои самолюбие, гордыню и тщеславие, не забыв подростковый эгоизм с гонором вперемешку, отчего стало немного стыдно, но ненадолго.
Пересилил себя и заставил думать о следующей и куда большей проблеме – о поисках родного мира и отчего Армавира. Желательно сразу с первым октября 1973-го года на календаре, что невозможно по многим причинам.
«Во-первых, если сейчас обретаюсь в параллельном кластере галактик – придётся где-то и как-то коротать целых три года, пока дата не придёт в норму.
Во-вторых, если всё вокруг зазеркалье – нужно будет сначала перебираться на свою сторону зеркала, потом определяться со временем, которое должно с каждым прожитым здесь днём молодеть. И в этом случае понадобится не только удача, но и пара пробных экскурсий для уточнения срока омоложения. А потом, возможно, возвращаться… Или не возвращаться, как повезёт».
* * *
Мы плелись по бездорожью не меньше часа. Так и не вышли ни на какую тропу или грунтовку для «Запорожцев» и «ГАЗонов». Ротарик медленно шагал впереди и прокладывал в бурьяне стёжку, чтобы я меньше тратил силы на преодоление дебрей, которые местами были не только ростом с меня, но и намного выше самого атлантида.
Вероятно, бурьян вымахал из-за дождливого лета или где-то рядом били ключи, но от них бы пахло или сероводородом, или извёсткой, то есть солями кальция.
— Яс… Ясен! — начал причитать Ротарик на неведомом языке и брезгливо отстраняться от очередных зарослей, в которые забрёл, возглавляя наш поход.
«Ясенец!»— взорвалось в голове догадкой, и я сразу почувствовал неприятный запах не сероводорода, а эфирного масла этого ядовитого растения – проклятия для любителей побродить в начале лета по лесам Кавказа.
—Dictаmnus? Мы забрели в диктамнус, который ясенец? Который огонь-трава? — не ко времени пристал я к отшельнику, в тот момент уже рычавшему от ненависти или от боли, и ретировавшемуся из адыгейской купины, способной при цветении гореть синим пламенем и не сгорать.
Не дождавшись от Ротарика вразумительного ответа, я решил, что он вот-вот потеряет сознание от сильнейшего ожога, который можно получить от диктамнуса даже проходя мимо этого исчадия на расстоянии двух-трёх метров. «Но это же при цветении, а не осенью, которая наступила по астрономическому календарю, значит, на дворе… То есть, на нашей горе не меньше двадцать второго сентября», — начал я метаться между паническим «Шеф, всё пропало» и хладнокровно-флегматичным «С выводами спешить – только мир смешить».
«Точно! Мир!» — всё же пересилили страхи, и я решил обратиться к Искриусу, потому что Ротарик не откликался, а продолжал биться в конвульсиях. Так по крайней мере выглядели его потуги победить бурьян с эфирными испарениями, от которых появляются незаживающие язвы на коже, не говоря о том, во что может превратиться слизистая носоглотки от вдыхания запаха этой травки.
«Мир Искриус! Нужна твоя помощь! Откликнись, пожалуйста!» — возопил я мысленно, напрочь забыв о прото-помощниках, потому что голова была занята ситуацией, которая сложилась, и которую должен был проанализировать быстро, но ни в коем случае не приближаясь к зарослям диктамнуса.
Искриус, разумеется, ничего не ответил. И ухом не повёл. Возможно был сосредоточен на чём-нибудь другом. На пространственно-временных аномалиях, например.
— Мама Кармальдия! Выручи нас! Нужна твоя помощь! — обратился я прямым текстом и во весь голос к инстанции повыше.
«Ты же понимаешь, что с нею можно общаться только через нас? По-другому она не может услышать. А это не предусмотрено Протоколом», — напомнили о себе Эсхатос-Протос, но в конце своего заявления половина их голосов закашлялась и начала верещать на непонятном для меня языке.
— Передайте… — хотел уже извиниться и просить парней об освобождении Ротарика из растительного плена, но услышал давно забытый голос астры, вероятно, ретранслируемый Всемогущими.
— Кто ты, дружок? Почему твой голос мне знаком? — участливо и по-матерински спросила Кармальдия, будто была совсем рядом.
— Я Головастик из Скефия. Бывал у вас в гостях. Передал подарок – искру Первой астры. Помогите, пожалуйста. Мой наставник попал в беду. Забрёл в заросли ядовитого растения, а выбраться не может, — скороговоркой протараторил я всё, что подсказала душа.
— Кто-кто? Наставник? — услышал, наконец, Ротарика, продолжавшего хрустеть ядовитой ботвой и возмущаться чему-то, оскорбившему его многомудрое достоинство. — Кто не может выбраться? О чём вы лепечете?
— Значит, это правда? Ты не просто мне приснился когда-то, а такое было на самом деле? Ватария рассказывала об этом, а я не верила. Значит, ты Яблочный Спаситель? Вернулся, чтобы… О чём ты просил? Вас нужно переместить? А куда? Говори быстрее! — прервала расшаркивания астра и поспешила на помощь.
— В Майкоп, на центральную площадь, туда где стенды со свежими газетами! — чуть ли не прокричал я, обидевшись на яблочного что-то там, доктора – спасателя мумий.
— Извини, но там сейчас аномалия. Давай я вас сразу в Армавир закину? Аккуратно, ты не бойся. И не обижайся на маму. Я же пошутила про долг. Хотела проверить ты это, или кто-то другой потешается над звездой. Вижу, что настоящий Головастик в гости пожаловал. Летите! — скомандовала Кармальдия, и мы с Ротариком в то же мгновение взмыли в небо Искриуса-старшего, потом сделав пару кульбитов, похожих на замедленные сальто-мортале, понеслись сначала на восток, облетая аномалию Майкопа, а потом и на север.