Заподозрив, что так над нами решили подшутить или отомстить ретивые прото-парни, а не Кармальдия, я быстро передумал, потому что увидел, как из бывшего атласара при каждом кувырке высыпались ошмётки бурьяна, будто он нарочно набил полные карманы опасной травой.
Не успели мы с атлантидом вволю покувыркаться и хорошенько проветриться, как нас приземлили на подозрительно ухоженный огород деда Павла, который Семёнович, но не контактёр, а чином помладше, бородой покороче и сараем победнее и поскромнее.
— Нас что, к посреднику доставили? — спросил Ротарик то ли меня, то ли прото-партизан, которые уже чуть ли не в голос потешались над горе-путешественниками.
Готов поклясться, что в тот момент я практически слышал гомерический хохот этих никому не видимых, зато реальных и всемогущих посредников между астрами, мирами и нами – шалопаями, возомнившими из себя бог весть каких авторитетов в области параллельных и пространственно-временных турпоходов и части прочих добровольно-принудительных скитаний.
— Сейчас деда проведаем и попросимся на Тичарити. Но сначала узнаем у него число, месяц и год, чтобы сориентироваться где мы и… И когда, — предложил я план наших действий, чтобы не задерживаться в параллельном Армавире, потому что тогда придётся волей-неволей «отдавать должок» – знакомиться с дядькой Искриусом и всю ночь разносить его яблоки по богадельням с мумиями.
Но те сюрпризы, которые заждались меня в этом спрятанном мире, были куда фантастичней, сногсшибательней и фееричней тех, что когда-либо со мной случались или привиделись во снах-мороках.
* * *
— Здравствуйте, гости дорогие! — приветствовала нас баба Нюра, выскочив из-за сарая, как кое-что из табакерки. — Сколько же вас ждать можно? Неделю целую мир приветы шлёт и предупреждает, что если не вечером – так утром точно пожалуете. Уже устала всё по соседям раздавать, а потом кашеварить заново.
— Э-э-э… — завис я и почти потерял дар речи.
— Здравствуйте, Аннушка. Здравствуйте, хозяюшка! — поздоровался Ротарик с бабой Нюрой, как с давней всеми уважаемой знакомой, ещё и поклонился «большим обычаем» – до земли, почти коснувшись рукой вскопанной на зиму грядки.
Пришлось и мне отвесить бабушке «малым обычаем», то есть поясным поклоном, как на Руси здоровались с друзьями и знакомыми. Ведь знал же я, что передо мной Анна-Нюра, супруга посредника – знал. Но откуда в памяти появился исконно-славянский этикет с его догмами и жестами хорошего и не очень тона – понятия не имел.
Все эти кукиши; щелчки по горлу; шапку оземь; рубаху на груди в лоскуты; руку на сердце – потом к земле; просто руку на сердце; идёт коза рогатая; и так далее. Всё оказалось нашим, русским, ещё дохристианским этикетом при общении со знакомыми и незнакомыми людьми, пусть даже они ни бельмеса не понимают по-русски.
— Умоетесь с дороги? Сейчас же за полотенцами схожу, — продолжила угождать бабуся, а я, когда получил от хозяйки полотенце, очнулся и начал разведку боем.
— Говорите, неделю мир приветы слал и предупреждал? Откуда он знал, что мы в амброзию вляпаемся? Или это всё его шуточки? — заподозрил я подвох и учуял пройдох, только кто меня за нос водил – пока не сообразил, зато пристально посмотрел на руки Ротарика, которые он спокойно ополаскивал под рукомойником.
— Юстиния наша, конечно, женщина с характером, зато оправдывает своё звание. Справедливая планета у нас. Щедрая и заботливая, как все её братья и сёстры. Так что, амброзиями не балуется, это вы шутник-озорник, — ошарашила Анна-Нюра, вывалив на мою голову сенсацию и поспешила скрыться в неизвестном дворовом закоулке.
— Какая ещё Юстиния? А Искриус… Где мы? Куда попали? — приготовился я ошалеть и очуметь, а старший отшельник спокойно вытирал полотенцем холёные ручки и в ус не дул.
— Мы там же, где и были. В Искриусе. Только это женское имя, разве вы не знали? Искристая Устинья – Искри-Ус. Так понятнее? Только она Устиниа, что означает Справедливая. Учитесь, молодой человек. Это никогда не поздно, — припечатал меня Ротарик новостью об окружавшей действительности, как кувалдой канцелярскую кнопку к табурету.
«Ах, так? Ну тогда я сейчас глаза отведу, а потом схожу в гости к бабуле и мамке с папкой. Посмотрю на свою копию и параллельную Фантазию-Талантию. Ой, чует душенька, что не так всё просто у Кармальдии и её спрятанной дочурки. Ой, чует», — замыслил я коварство, потому что всеми фибрами ощутил, что подвохи только начались, что их здесь видимо-невидимо.
«Чтобы с твоей Шуркой увидеться – глаза отводить совсем не обязательно. Сейчас же её пригоню. А всё остальное – исследуй на здоровье. Мешать не буду. Хотела постепенно открыться, но ты, видно, на самом деле головастый», — получил я на орешки приятным, но строгим голосом Искры Устиньи и чуть не отвесил себе подзатыльник потому что запамятовал, что миры запросто умеют читать человеческие мысли.
— Как это, с Шуркой? — запоздало опешил в который раз, но сразу взял себя в руки.— Вспомнил. В Талантии тоже мамзель обитает, а не месье.
Покончив с водными и вводными процедурами, вернул бабушке полотенце и, отказавшись от ужина, убыл на экспромт-прогулку по Искриусу-старшему, который на поверку одним махом напялил платьице и заговорил не баритоном с хрипотцой, а меццо-сопрано уставшей от забот многодетной матроны.
Вспоминая аналогичные голоса миров Семалии, Ульении, Афинии и Парисии с Родимией, так и не смог заставить себя смириться с заблуждением, в котором пребывал со времён себя-катализатора, хотя в те стародавние времена знать не знал, что по окончанию своей миссии разгуливал по спрятанному миру.
А самое главное, моя головушка наотрез отказывалась соображать, потому что уже давным-давно перевыполнила недельную норму по приятию и объятию сверхновой информации, способной свести с ума десяток академиков РАН или дюжину писателей-фантастов уровня Рэя Брэдбери – Ивана Ефремова.
Так и не дойдя до перекрёстка имени бабы Дуси Семалийской, когда-то обозвавшей меня Яшкой-Цыганом, я глаза в глаза столкнулся с худосочной малолеткой похожей на мамку так, что поначалу принял её за очередное издевательство Юстинии, способной жонглировать временным континуумом, как скалкой или скакалкой. К тому же ростом эта сестрёнка была почти на голову выше меня, что усугубляло искренние чувства почтения и уважения ко всему Антуражу, как пару часов назад обозвал Ротарик мои параллельно-двоюродные пенаты.
— Ну ты и дылда, — приветствовал я родню так, будто был знаком с ней тысячу циклов.
— Ну ты и клоп-солдатик. Брат называется. Где это тебя в лохмотья нарядили? В девятом веке такое носят? — получил взаимностью и почему-то обрадовался панибратству сестрички с косичкой.
— Ты тоже из наших, что ли? — задал Сашке наводящий вопрос, потому что знала, откуда только что вернулся.
— Всей семьёй из ваших. С теми фокусами, которые у нас творятся, по-другому никак. Так что пошли знакомиться, Головастик Васильевич.
Говорят, ты герой. Что весь наш кластер сначала с ума свёл, а потом отремонтировал. Вот только не пойму, когда успел, если на вид всё ещё карапуз. Ты в каком классе, богатырь? В первом? Или уже во втором? — насмехалась надо мной чересчур информированная и острая на язык родственница, пока мы вышагивали по улице Демьяна Бедного, которая тоже была моей «двоюродной», но почему-то сохранила своё раннее название.
— Мы что, домой? — наконец, дошло с кем меня собрались знакомить, и что означало «всей семьёй из ваших». — Мамка с папкой, что, тоже посредники?!
— Угу, — кивнула Шурка. — Кончай буксовать, Васильевич. Ты сейчас в Искриусе-старшем. В двух словах расскажешь моим о себе и подвигах, потом на гору слетаем за твоими запчастями. Пока не стемнело, а то в сумерках их не увидим. Вечером или к нам с ночёвкой, или к бабе Анне. У неё уже года три как апартаменты для вашего возвращения приготовлены. Я ещё в те времена первоклассницей была и о посредниках ничего не знала.
Только подумать, шесть отливов подряд перепрыгнуть! А потом столько же обратно…
— Стоп, — скомандовал я нам обоим, потому что звякнуло над темечком, а из-за чего, сообразить не успел. — Три года или шесть отливов? Что-то я, и правда, торможу. А сейчас какой год на вашем календаре? Семидесятый от Рождества, или у вас тоже на пятьсот лет разница?
— 1974-й у нас, а не семидесятый. Как и в остальных мирах первого круга. Может, рано тебя с моими предками знакомить? Сначала на гору слетаем. По пути проветришься. Я мигом с миром договорюсь. Мы же здесь по старинке, нам можно без мантры…
— Как это, 1974-й? Мне же сегодня сказали, что семидесятый. Или семидесятые? Обманули дурачка? — начала уплывать из-под ног коварная планета полная сюрпризов.
— Извини. Не знала, что это тайна. Но меня же никто по губам не хлопнул. Зачем они так? Чтобы не расстраивать? И что нам теперь?.. А там?.. Зеркальная? Мне почём… Куда? — занялась сестрёнка разговором с Устиньей или самой Кармальдией, и мы прошли мимо калитки фамильного дома.
Пока Александра получала инструктаж или нагоняй от местного начальства, мы успели прошагать почти до улицы Ковтюха. Потом она схватила меня за руку, и мы лихо взлетели, как пара «Семёрок» – ракет Р-7. Двухступенчатых межконтинентальных баллистических, а не каких-нибудь хухры-мухры. Только я был «Восходом», а она ростом повыше, значит, «Союзом».
Почему сестрёнка предпочитала вертикальные взлёты с последующим погружением в противоветровую капсулу, я догадался при посадке на гору у станицы Убеженской, что на правом берегу Кубани.
Теперь откуда-то знал и название станицы, и то что гора высотой всего около 150 метров над уровнем Кубани. Именно на вершине этого Бекета, который у якобы беглых – или «убежных» казаков обзывался Пикетом, у меня не приняли клятву посредника.
Впрочем, все более-менее высокие горы правобережья Кубани носили имена Бекет или Пикет, а дальше добавлялся или номер, или местное прозвище-определение.
Зачем нам понадобилось экскурсия по местам боевой славы мировых подмастерьев, было непонятно, пока не вспомнились слова сестрёнки о запчастях, заждавшихся что-то там или кого-то там пока не стемнело.