— Ах, обмануть меня не трудно. Я сам обманываться рад. Сказал Пушкин. А я повторю, что готов к труду и обороне. Могу даже зажмуриться, чтобы не смотреть на ваш мир.
«Закрывать глаза не обязательно. Путешествие будет медленным и скучным. Предупредишь нас если почувствуешь дискомфорт или головокружение. Стартуем!» — скомандовали прото-микробы и бесцеремонно подхватили моё, пожелавшее обманываться, величество.
Всё бы ничего, только никакого самолётика из меня изображать не стали. Положили спиной на невидимые носилки и понесли в сторону ближайшего резонатора, но предварительно засунули в противоветровую капсулу. Так что, рассмотреть хоть что-нибудь из того, над чем пролетал по дороге к морю, у меня не было шансов. Хорошо, что летел головой вперёд, а не ногами. Почему так было, догадался часа три или четыре спустя, во время торжественного акварельного приземления.
То, что мой перелёт подошёл к концу, понял по листьям клёна, сквозь которые меня пропихнули и начали поворачивать лицом к цели необычного путешествия. Через прищуренные веки даже показалось, что не все остроугольные пальчатые листья уступали мне дорогу. Были и такие, которые оставались неподвижными, что не мешало мне сквозь них протискиваться. А, может быть, им сквозь меня.
Как только окончательно развернулся и открыл глаза, увидел макушки высоченных раскидистых деревьев, росших в ущельях между горами. И сами горы были покрыты сплошным зелёным ковром из старых и молодых лиственных деревьев, всевозможных кустов, папоротников и прочей травы.
Под кронами царила тень, сырость и прохлада, а в нос ударил тонкий и малоприятный запах сероводорода, который вытеснил царивший до этого аромат моря, водорослей и сырой глины.
Резонатор оказался крупным обломком скалы в форме неправильной полусферы, покоившимся на других более мелких обломках, подогнанных друг к другу и складывавшихся в фундамент с подобием входных ступеней.
Этот огромный серый валун, издали был похож на буханку подового хлеба, от которой безжалостно откромсали спереди и с левого бока лишние ломти. Потом эти ломти почти все убрали, а в переднем срезе выдолбили неглубокую квадратную нишу и просверлили дыру. Особой симметрией резонатор не отличался, но, как видно, его строители данным обстоятельством не озадачивались. Главное, чтобы исправно резонировал и отправлял или принимал почтовые отправления в виде путешествующих органических объектов.
Пока таращился на резонатор и его частично сломанную площадку, что была напротив фасадной стены с отверстием, заметил несколько силуэтов себя любимого, которые опередили меня и уже приземлялись, приступив к слиянию в единое акварельное целое. Поэтому с моей доставкой не спешили. Прото-помощники держали постоянную связь с соседними мирами и старались делать всё одновременно.
— Спасибо за доставку. Я уже примазался к остальным, или меня только сейчас будут собирать из всех детализаций в одно целое? И где окажусь по окончании этой процедуры? — дружелюбно спросил я, когда был водружён на самом краю площадки, которая вот-вот должна была стать сценой для моего дебюта с арией из одной-единственной ноты «до».
«Место, в которое угодишь, нам неизвестно. Это решать Провидению. Если данный мир окажется самым близким тебе по фазе частоты, что навряд ли. Ты во время резонанса соберёшь все свои запчасти, но сам никуда не переместишься. Сейчас твой скафандр проснётся и станет пластичным. Потом он растворится и подстрахует тебя со спины.
Подойди к устью мегалита. Мы в левом верхнем углу фасада нарисуем символ нашего мира. По нему потом сориентируешься, переместился ты или нет».
Когда кубик скафандра растаял в моей руке и стёк наземь, я послушно шагнул к нише фасада. Через минуту увидел, как на зелёном налёте из микроводорослей, появившихся от постоянной сырости, чья-то невидимая рука нарисовала что-то похожее на заглавную букву «Я».
Из-за пририсованной сверху закорючки, похожей на бровь, подумал, что мне нарисовали плачущий глаз, и уже собрался на этот счёт пошутить, но вовремя передумал.
— Соколиный глаз египетского бога Гора. Причём, правый. Означает солнце. Вы уверены, что… Конечно уверены, — решил не умничать, что такой же символ мира может быть и в соседней детализации, а вместо этого занялся разглядыванием серой прямоугольной таблички, которая то появлялась перед моими совсем не соколиными глазами, то превращалась в прозрачную, то вовсе исчезала. — Что здесь написано? Можете прочитать, а то я никак не сфокусирую свои Уаджеты.
«Памятник археологии. Дольмен. Второе тысячелетие до нашей эры. Охраняется государством», — ответили прото, а потом добавили:
«В разных мирах пишут по-разному. Иногда пишут, что это гробница эпохи бронзового века. Кое-где этот резонатор называют Волконка, иногда Волконским.
Разумеется, это никакая не усыпальница, а акустическое устройство. Оно всегда активно. Сейчас оно, скажем, шумит и резонирует с частотой два и восемь десятых герца, которая тебя гармонизирует и бодрит. А если ты его разбудишь, оно станет двусторонним порталом. Готов встать напротив отверстия, на место, в которое мы тебя приземляли?»
— Готов. Только предупреждаю: музыкального слуха у меня нет. Сольфеджио и прочее музицирование никогда не изучал. Ноту «до» могу только за кем-нибудь повторить, — признался я в очередном невежестве, когда уже занял нужное место на площадке напротив почти правильного круглого отверстия.
«Мы поможем. Пропоёшь на выбор слово «дом», «лом» или «ком». Высоту голоса и его тональность мы сами отрегулируем в процессе. Почувствуешь…
Извини. Почувствовал бы, если бы уже был собран хотя бы на пятьдесят процентов. А так будем подбирать звук экспериментально. Если картина мира в глазах начнёт дрожать или изменяться, значит резонанс пошёл.
Когда наши параллельные братья подадут сигнал, что ты собран, втиснем тебя в резонатор. Помни, что понадобится некоторое время на запуск процесса перемещения и на его завершение. Теперь опустись на четвереньки, чтобы твоё лицо оказалось напротив центра отверстия, и можешь начинать петь».
И я всё послушно выполнил. Встал на четвереньки, потом немного приподнялся, чтобы дыра с тропой в другую детализацию оказалась на нужном уровне и запел:
— Домко-о-о-о-о…
И, конечно, неуместной шуткой про домкома Яблокову, всё испортил. Картина мира не только задрожала и начала меняться, но и сам я оказался в двух местах одновременно. Увидел своё полное отражение, стоявшее в нелепой скрюченной позе по другую сторону отверстия дольмена. Оно выпучило на меня глаза и так же, как и я, орало: «О-о-о!»
Дневной свет менялся на тьму, потом обратно на свет. В амбразуре с отражением происходило то же самое. В ней то царила непроглядная тьма с бледным силуэтом моей копии, то появлялся ослепительно яркий дневной свет и зелень всевозможной растительности.
Сам дольмен тоже мелькал разными кадрами, и его позеленевший фасад с автографами туристов то зарастал лоскутами мха, то снова высыхал и очищался, то опять намокал и покрывался ядовитым налётом.
Пиктограмма соколиного глаза, исчезнув в начале моего пения, ни разу не вернулась на своё место. Зато никаких других протоавтографов с символами миров не появлялось.
Это меня сначала обеспокоило, но потом я переключился на куда более странное обстоятельство: воздух в моих лёгких заканчиваться не хотел, поэтому продолжал петь ненавистную ноту, и конца этому пению видно не было.
Происходило это на самом деле или мне всё это казалось, я не знал до тех пор, пока дневной свет окончательно и бесповоротно выключился, а за спиной кто-то вкрадчивым голосом сказал:
— Попался. Только не вздумай паниковать и вскакивать на ноги. Ты в камере дольмена, а она всего полметра высотой.
— Кто здесь? — спросил незнакомца, когда перестал пытаться хоть что-нибудь рассмотреть и дотянулся правой рукой до низкого потолка.
— Никого, — соврал неведомый собеседник. — Нелегко было затащить тебя сюда. Но дело сделано. Сейчас протопарни вынут пробку, и ты выберешься из камеры. Пробка развеется, а на её месте появится твой скафандр. Как только наденешь его, тебя перенесут к другому дольмену. Там снимешь скафандр, снова споёшь ноту «до», и все собранные копии присоединятся к тебе. Будешь как новенький. Выполняй команды прото-парней, и всё будет в порядке. Надеюсь, голову в этот раз ты не разбил?
Ошалев от резонансного сюрприза, я потерял дар речи. Особенно мне не понравились слова директора планетария, способного перемещать людей и его участливость лично ко мне – якобы завсегдатаю Волконки, не один раз расшибавшего в ней свой затылок посредника.
Набравшись мужества, решил побеседовать с вкрадчивым голосом-всезнайкой, но в этот момент каменная пробка, запиравшая дольмен, с грохотом выпала наружу. Дорога в неизвестность открылась, а в нос ударил знакомый запах сероводорода.
Я выпорхнул из камеры резонатора и начал ждать, пока скафандр соберётся в кубик.
— И всё-таки, кто со мной разговаривал? — спросил себя, когда с опаской заглянул внутрь резонатора и ничегошеньки там не увидел.
— Никого. Нелегко было затащить тебя сюда. Но дело сделано. Сейчас прото-парни вынут пробку, — включился вкрадчивый голос и слово в слово повторил, что я вот-вот снова буду как новенький, если выполню команды помощников.
«Запись. Включается, если объект начинает паниковать или умничать», — решил я, что разобрался с устройством дольмена, взял в руки Мутного и скомандовал:
— Дружище, надевайся, и полетели уже к следующему дольмену. Мне пора собраться в единое головастое целое и подумать о возвращении в Скефий.
* * *
Следующий нужный мне дольмен оказался почти рядом. Не успел расслабиться от приятных воспоминаний, как когда-то давным-давно почти так же отдавал шутливые команды на погружение в скафандр, а прото-бактерии не только уже окутали меня со всех сторон, но и доложили:
«Идём на посадку. Смысла настраивать прозрачность нет. Следующая остановка – испун Ночная красавица, он же дольмен Джубга. Помогать не сможем. Будем заняты герметизацией внутренней камеры. Если после Кода Платона тебя куда-нибудь закинет, прибудем в ту локацию спустя несколько минут. Постарайся от страха никуда не убежать.