— Вижу, вы хорошо осведомлены о планетах и их особенностях.
— Давайте-давайте. Что там, на вашем календаре в Армавире? С поправкой на московский Гринвич, — пошёл я в бой на свалившееся испытание.
— Дата: двадцать пятое мая одна тысяча девятьсот семидесятого года. Это от Рождества, а от вашего советского… Скорее всего, сто лет от появления на свет Ульянова-Ленина. Такое летоисчисление вас устраивает? И ещё… Восемнадцать тридцать местного времени.
— Батюшки! Ничего себе! Сиганул на три с лишним года назад?! Ещё и заблудился. Думал, на месяц-другой, но на три года? Мамочки мои, папочки! На кого же я вас поменял? Донырялся, голубчик. Чуток назад сдал, — запричитал я, теряя самообладание, готовясь вот-вот разрыдаться.
— Так вы тот самый путешественник из соседней грозди галактик? Как я вас не узнала! Извините. Вам на планету Семалия. К первому контактёру. Никакая санобработка не требуется. В моём распоряжении имеются строгие указания о вашем прибытии и о необходимости вводного инструктажа, — почти радостно доложила ЭВМ, прервав мои страдания и не дав опозориться мужскими слезами.
— Земалия? Я Александр Васильевич. И вы меня точно с кем-то перепутали. Извините, но я возвращаюсь на Тичарити к астре Гляциодия-Урания. Пора с их шуточками заканчивать, — разозлился я на Пещерыча и решил вернуться коротким путём через узловой Ха-Да.
— А что передать нашему первому контактёру? — опешила Образ.
— Привет от земного армавирского деда Павла! Контактёру. Ишь, ты. Включите символ на стену. Я убываю на Греноли, — почти грубо приказал я хозяйке пещеры.
— Это он и есть. Главный армавирский контактёр Павел. И до его разрешения выход из шлюза блокирован. Извините, но даже ваш уровень допуска не поможет. Это действующая инструкция для всех ГУ… Всех галактических устройств Все-Паутины. После контакта с ним вам будет возвращена возможность дальнейшего путешествия по вашему желанию или усмотрению.
— В плен взяли, ироды? Может, ещё и расстреляете? Я, кстати, потомок кулаков. Советскую власть люблю, аж зубы шатаются. Как и мой земляк Павел. А не ваш Контактёр Семёнович.
Я бы и дальше геройствовал обиженным языком-жалом, но пещера выключилась, предоставив мне только один выход: на Фортштадт.
Чужой букет параллелей
— Как зовут, Кармальдиевич или Кармальдиевна? Не хватало ещё с бантиками заплетаться. Земля Кармальдиевна! Приём! Жду тёплого ответа, как соловей лета, — бурчал я недовольно, всматриваясь с Фортштадта на освещённый красным солнцем город. — Семалий или Семалия? Жду небесного экспресса до вашего Пабло с улицы Майкопской. И сокрытия, само собой.
От непривычного, казавшегося густым, солнечного света всё вокруг виделось тёмным и безрадостным. И небо тёмно-фиолетовым, и облака – серо-жёлтыми дымами разной прозрачности. Зелень деревьев и травы казалась тёмно-коричневой или оливковой разных оттенков. Метёлки ковыля, наоборот, были седыми и воздушными. Радовали глаз только странные и казавшимися белыми соцветия мака, и ещё тысячелистники с их махровыми шапками цвета мимозы. Полевые бессмертники походили на точёные бронзовые солнышки.
— Как-то тут у вас непривычно… Глухома-ань! Армавирские… эти. Как вас… Как меня слышно? Как меня видно? Приё-ом! — разразился я громами и молниями, чтобы скрыть настоящие эмоции и чувства, рвавшиеся наружу.
«Чего раскричался? Не знаешь, как правильно с мирами разговаривать?» — спросил я себя, но совсем не своими словами и совершенно не родным внутренним голосом, потому как женским.
— Тут миры снежками и факелами не балуются, значит? А чего мелочиться? Залез в голову и побеседовал, — всё ещё не веря в такую возможность головного вмешательства, выговорил я вслух.
«Всё умеем. Всему обучены. Зачем пожаловал?»
— Меня же прислали к Пабло на дегустацию палтуса. Сказали, пока с Акварькой Кометной пуд соли не съем, в космический туалет не пустят, — грустно пошутил я, надеясь на какие-нибудь мирные объяснения.
«К Павлу можно доставить. И сокрыть, разумеется, чтобы людей не пугать. Таких смуглянок не все из местных видели. А кто ты такой, ещё вопрос», — подумал я мыслями очень похожими на голос Кристалии.
— Бла-бла-бла. Так один знакомый дух говорил, когда не желал слушать моих стенаний или оправданий. Вези уже, извозчик. А то солнце ваше светит, но у меня, всё равно, сумерки в глазах. Теперь понятно, как себя в чужих… В родных… На других планетах пришлые люди чувствуют, — бухтел я во время очень медленного, по моим меркам, перелёта с Фортштадта к Пабло-Землянину, оказавшемуся то ли первым, то ли старшим контактёром.
«Ты не пришелец. Ты недоразумение. Значит, тебе сейчас около десяти лет от роду?»
— Ага. Около. Только это уже не имеет значения. Обратная дорога… Возврата назад в… Будущее… Или вперёд, в прошлое… На своё место? В общем, я заблудился. Задание не выполнил, как и просили, но всё равно каким-то чудом провалился на к… В общем, на кулички, — снова погрустнел я от навалившейся ностальгии по родному и очень далёкому Скефию с его лучезарной мамкой Кармалией.
«Может, ты сейчас на своём самом главном задании? Может, ты всю свою никчемную жизнь проживёшь ради какого-нибудь одного-единственного дня? Ради сегодняшнего, к примеру?» — пристала ко мне Семалия-Земля, а перед глазами появилась и погрозила стеклянным пальчиком Кристалия.
— Ага. Как же. Ради вашей… Нашей… Да, разве можно прожить целую жизнь ради одного дня? Ересь. Кто это мне… Объяснял? — встревожился я из-за новых неизвестных мыслей и слов, всплывших в сознании.
«На планете отшельников бывал? Такими терминами только они и религиозные фанатики бросаются, а сами их мало понимают».
— Тебе-то откуда знать? В школу, что ли, ходила? Был я на такой… На таком астероиде, но он неправильным оказался, и оттуда все разбежались.
«Ты на каком-то недоразумении был, а не на… Извини. Ты ещё не… Уже приехал. Знакомься», — чуть ли не закашлялась Семалия и уронила меня на грядку редиски в огород к неведомому Пабло.
— Товарищи земные земляне! Встречайте инопланетянина самого лучшего, только слегка головой заблудшего! — прокричал я громко прямо с ухоженного весеннего огорода и пошагал в сторону хаты.
— Кого там ещё принесло? — донёсся до меня знакомый и почти родной голос местного Павла.
— Контактёр-билетёр тут проживает? Я с параллельной и очень далёкой астры-мимозы. Прилетел опылить вам тюльпаны и розы, — заработал во мне вредный моторчик острослова, роль которого всегда исполнял, общаясь со своим Павлом.
— Сиренью обойдёшься. Кто таков? Не наш, видно. Больно рожей загорелый, — встретил меня – пришельца хмурый и угрюмый дед-землянин, сообразно своему обычаю и мрачному юмору.
Этот Павел показался мне немного моложе и не таким уставшим от жизни. Борода была аккуратной, густой, но более жёлтой, наверное, из-за седины. Лицо тоже выглядело неестественно бледным и неправильным из-за красного освещения и кривого носа, скорее всего, поломанного ещё в молодости. Руки были такими же изуродованными, а вот на голове красовался несуразный треух чёрного цвета. Причём, специально завёрнутый одним ухом вверх, от чего шнурок шапки нелепо болтался, как бубенчик у королевского шута. Единственное яркое отличие, действительно бросавшееся в глаза, было отсутствие костыля, приклеенного к правой ладони.
Общая картина мне показалась нелепой, особенно из-за комичного треуха и грязно-бурого фуфаечного костюма на фоне майской, почти летней, зелени цвета бронзового хаки.
— Здрав будь, барин! Поклон тебе от соратников и тружеников мирный угодий, — поздоровался я с дедом, как с ровней.
— Вежливый? Ну, и откелева сам? Больно ранний фрукт. И мордой лица на кого-то из наших похожий, — вслух думал Павел и, не стесняясь, разглядывал незваного гостя в моей инопланетной персоне.
— Я из будущего. Не из вашего, конечно, но такого же несуразного. Зато не заразного. Так что, сам понимать должен, что каляки-маляки разводить прав не имею. Выдавай своё контакт-разрешение на отпущение моих туристических грехов, да я проваливаю в родную Италию.
Сообщи пещере, что я свободный. Мне ещё до своего далёкого дома, да в своё будущее время надо забираться и карабкаться, — браво вступил я в пикирование, а Павел и треухом не повёл.
— Сейчас! Все дела забросим и пощады попросим. Почему сам, с кем надо, не сговорился? На кой ко мне заявился? Пошли в хату. Там ответ держать будешь.
…Да, не о будущем, а о прошлом, — распорядился дед и повёл меня в гости, как на допрос.
Пришлось разуваться и знакомиться с жильём неправильного и параллельного ворчуна-учителя.
— Хоть и чужой для меня ваш красно-малиновый мир, а особой разницы в обустройстве не вижу, — констатировал я ощущения после осмотра копии Скефийского жилища и кивнул на запертую дверь в следующую комнату. — Инопланетников в этой комнатке хоронишь от любопытных?
— Спервоначала сам сознавайся во всём, а потом уже я ответствовать буду. Зачем к нам забрёл? Кто таков? Ежели это, конечно, на нашем будущем не отразится. По какому такому заданию или недоразумению? — по-деловому приступил контактёр к расспросам.
— Глубоко занырнул. Не рассчитал с могучими силёнками. Хорошо, что не так далече, а то бы снова заимел контакт с пелёнками, — начал я витиеватые росписи собственных ошибок, доведших меня незнамо до какой параллельной ручки.
— Нашенский, получается? Или таки, инопланетник? Меня откуда знаешь?
— Ваша пещерная балаболка заперла тут. Которая на Во́роне заправляет и добрым людям мозги вправляет. Астероид, что на небе болтается и «Чёрным» называется. Так и сказала, мол, нате, ан дверь моя на лопате. И покудова Павла уму-разуму не научишь, проходу домой не получишь, — решил я слегка поиздеваться над треухом и выдал на-гора импровизацию, на которую вряд ли был способен в родном мире.
— Я на эти блестящие штучки равнодушный. Ты мне доклади, как в сам деле было. Чего ради какого-то арапа-недоросля ко мне посылать? Краснобаить я и сам обучен, слава Богу, — выдал дед достойный откуп и отказался выписывать мне пропуск на Греноли.