— Рожу умой сначала. Там зеркальце в сенях прицеплено, ежели что. Только смотри, ваш брат, бывает, в обморок так и валится, когда в него заглядывает по первости, — предупредил меня контактёр Семёнович.
— Я же не взрослый. А что на роже намалевали – без интереса. Ты, вон какой бледный, а я, стало быть, или китаец, или индеец. Потому как руки у меня чересчур загорелые, а не грязные. Это от вашего солнца так кажется. Ультрафиолета у вас не хватает. А так я самый бледнолицый в племени Ориона.
— Мелкий, но матёрый? Из какого, говоришь, рода-племени? — поддержал Павел беседу.
— Орион. Дядька такой с дубиной в кулаке. Созвездие. Три яркие бляшки на ремне. Каждый, небось, на небе видел. Только по имени не знает. А зря. Все мы проживаем у него в рукаве. Рукав Ориона. Так наша прописка в галактике называется. Ваша тоже, кстати.
Ой-ёй! И правда, почти чёрная физиономия. Не китаец, а намного… Намного странней.
Бикмеюшка. Точно. Вот с чего ты, касатик, был смуглым до чернявости. Уж не путешественник ли? Коллега? Бродилка по вселенной? А отара что, для самостоятельного харчевания?.. Извини. Не додумал. При встрече, значит, пощебечем за жизнь, — разговаривал я, умываясь, и с Павлом, и с самим собой, и с Семалией.
— Ты в себе? Со стекляшкой, как с живой стрекочешь, — не выдержал Семёнович и взялся за моё воспитание.
— А ты со своей душой не говоришь? А с Доброй ещё не виделся? Сам-то в пещере, когда был в последний раз? Не в майкопской, которая с дольменами, а на Фортштадте? Подвал же у тебя тю-тю. Совершенно не в рабочем состоянии. Или ты супер-дедствуешь и не бедствуешь? Сигаешь к своим куртизанкам-партизанкам на блины-постирушки? Вернее, штопки одёжи и бельишка?
А тебе же, бедолаге, некуда в Иисусов возраст вернуться. Жалко мне вашего брата-землянина. Много чего вас ли… У вас нет, — окоротил я откровения, спохватившись о возможной немалой разнице между нашими мирами. — Макара среди вас нет? Кто за смерть отвечает? За православную?
— Ты меня на каждом слове в дрожь вгоняешь. Завтракай, а потом разговор начнём. Аппетит мне не порть, иноземец яхонтовый, — отмахнулся от меня Супердед.
— Созреть, значит, собираешься? Как вишнёвая Майка или яблочный Белый Налив? Ну-ну. Харчуемся, моем посуду, и сразу на гору. Сразу же! Собеседование с ЭВМ проведём. Пусть она за тебя отдувается. Пещера у них, понимаешь, имеется, а подвал в за… Завтракаем, — оборвал я разговорчики и принялся за яичницу и оладушки со сметаной.
* * *
— Сам на Родину шастаешь? — начал пытать расстроенного деда, потерявшего умную шапку, когда мы, ни от кого не скрываясь, приземлились на Америку.
— Некому за мной ухаживать. Так что, сам с хозяйством управляюсь, — ответил он с какой-то горечью.
— Дочки запропали, и глаз не кажут? А Калика в твоём мире имеется? Поколение новое монтёров и контактёров наличествует, или тоже головы сложило в борьбе за зязябровые яйца?
— Я один такой одержимый. И с вашим инопланетным братом только для вида бравым прикидываюсь, а сам жуть, как дрейфлю, — неохотно признался дедуля.
— Полетели, что ли? В пещеру? — напомнил я о Фортштадте.
— Нелетучий я. Моряком служил, а не лётчиком, — огрызнулся Павел понуро.
— Знамо дело, что в БЧ-2 комендором. А ты точно не просил себя немного притупить? Чтобы не болтать лишнего? — продолжил я знакомство с миром и параллельным начальством.
— Как это, притупить? Мозги вправить? — всполошился контактёр, а я сообразил, что до начальства местному Павлу ещё очень далеко.
— По своему велению или согласию. Когда чересчур много знаешь, тогда и просишь мир о временном затмении, — растолковал деду, что имею ввиду.
«Не просил он о таком!» — взвизгнула Семалия точно так же, как и перед перерывом в нашем общении.
— Ладно. А в пещеру он у тебя вхожий? — сразу же переключился я на подружку.
— Ты с кем? Опять с ней? С Родительницей? — спросил Павел, и мне показалось, что вздохнул с облегчением.
«Не был там ни разу. Не нашлось желающих пропуском поделиться», — доложила мир.
— Что это значит? Как поделиться? А Акварии или Болидии в ваших бронзовых лесах-чудесах не водятся? На «вороном» астероиде, кто из них хозяйствует? Природой, кто заведует? Как вы тут, вообще, зародились? Бог за вас отдувался? Папка-Творец, Отец-огурец? — опешил я от сногсшибательных утренних новостей.
— О чём ты? Вы? — снова перепугался дедуля.
— Докладывай! Как мне твоего деда пропуском наделить? Это раз, — раскомандовался я.
«Со своего локтя ему отдай единичку. Если не жалко, конечно. Поднеси и ткни. У тебя отнимется, а у него моментально появится. В нашем мире так устроено. Пропуска у каждого смертного, как бы, вживлены, но до поры не активированы. Было так устроено».
— Ну-ка, старый моряк – с печки бряк. Сейчас же за уравнивание параллельных галактик примусь. Ей-ей, не убоюсь. Готов в детские игры поиграть? Покойницу свою двоюродную проведать и с близнецом-смутьяном встретиться? Можем сокрыться от их глазу. Это как пожелаешь. И не трясись. Чай, не на тот свет зазываю и сватаю. А на ликбез космический, — поволок я Павла обратно во двор.
«Что ты задумал?» — встревожилась Сёма-кулёма.
— Как же это? Меня в инопланетники записывать? Как же это? А хата? А дочки? Я же завещание ещё не оформил. Руки не доходили, — запричитал контактёр обречённо.
— Обойдёшься. И ты обойдёшься! У сестры или у брата всё узнаешь. Мы к ним. Не в курсе, где Нюрка живая? Или не будем пока бабок до греха доводить?.. А есть, где они оба ещё живые?.. Туда и напросимся потом. А сей момент нас на Фортштадт-гору.
«Ладно. На гору, так на гору. Пусть на первый раз зажмурится», — согласилась Семалия.
— Просит, чтобы ты прищурился. Но тогда весь полёт проспишь. Ты же хочешь узнать, как мир твой устроен? Перед тем, как в норку кладбищенскую прятаться? Ещё смену себе выпестуешь. Охламонов Охламоновичей о семи годах. Сам их выберешь, но лучше тех, конечно, кто после зимнего солнцестояния нарождён. На первой неделе после двадцать первого декабря. В самые тёмные дни года. Я попозже придумаю, как их тоже пропусками наделить.
…Деревня. Глухомань. Армавирские когаи, как мой папка ругается. Нас не ждали, а мы припёрлись, — разошёлся я не на шутку, а дед окончательно впал в полуобморочное состояние и потерял дар речи.
«Разреши ему глаза закрыть. Хотя бы на первый раз. Его ещё придётся в пещеру силком запихивать. Ой, чует моё ядрышко. Беда с тобой у нас поселится», — заголосила Семалия, испугавшись моих планов на их ближайшее мирное будущее.
— Ладно-ладно. Жмурься. Портки побереги. Через… Минуту тебе даю! Слышала?.. Через минуту вдвоём на Фортштадте будем, а там я тебя наделю пропуском, — отмахнулся я от обоих.
Дед обречённо закрыл глазки, а Семалия подхватила нас и понесла с ветерком.
— Сокрыла? И в капсулу. Что это за тайные перемещения, если дед облысеет от ветра? Хорошо, что треух уже потерял, — побурчал я для порядка, а мир сразу же исправила ошибку.
— Отворяй очи. Давно на правобережье Кубани был? — приступил я к обучению и приобщению Павла, как только наши ноги коснулись бордовой травки.
— Господи, помилуй! — вскрикнул обучаемый и повалился на колени, после чего начал судорожно креститься.
— Вот поэтому и нужно с самого малолетства ко всему приучать. Но у меня таких возможностей нет. Так что, извиняй. Когда успокоишься, приступим, — решил я сделать небольшой перерыв, чтобы дед слегка опомнился перед куда большими чудесами с голографиями и детализациями.
Пока Павел справлялся с крупнокалиберными эмоциями и бронебойными новостями, я снова прищурился и огляделся по сторонам. Утренняя Кармальдия уже подбиралась к зениту, поэтому светила намного ярче и желтее. Окрестности Фортштадта, Кубани и окраина Армавира тоже выглядели по-другому. Уже не так коричнево и «болотно». Зелень травы стала похожа на оливково-серые замшевые лоскуты с жёлтыми прожилками. Деревья тоже нарядились в желтовато-зелёные платьица, а вода в Кубани стала цвета выцветшего хаки. Даже многочисленные весенние цветы все, как один, смотрелись ярче и красивее, чем вчерашним вечером.
То ли облаков в это утро было поменьше, поэтому солнце светило по-новому, то ли сам я уже «притерпелся» и ассимилировался к местному освещению, точно не вспомню. Но после этой экскурсии на Фортштадт и далее в пещеру-адресатор, я как-то очень быстро перестал обращать внимание на более красный спектр света Кармальдии, а соответственно более коричневую листву и травушку-муравушку её «детишек». По крайней мере, точно знаю, что через пару дней уже совершенно не вспоминал о разнице между яркостью астр над головою. Возможно, не до того было. Ведь те приключения, которые меня заждались были фееричными и даже «ослепительными».
«Допуском, когда делиться будешь?» — напомнила о себе Семалия и отвлекла меня от разглядывания местной «троюродной» экзотики.
— В устье пещеры. Как только мурашками обзаведётся, так локоть одёрну, — рассудил я, чтобы не подарить лишнего.
«Можешь сразу пару выдать. Для следующего поколения… Как их называть?» — раззадорилась Семалия, а может, умело объегорила меня – недотёпу.
— Мы себя посредниками между мирами называем. У нас целая служба. Ходим по соседям, сами глазеем и мирам своим показываем. Они решают, сохранять разницу промеж собой или уравниваться, — начал я «Повесть временных лет» Александра Летописца – XII. — Но вам же, по всему видать, незачем. Вас у мамки всего-то девять душ. А у нас только в первом круге пятнадцать. Или четырнадцать? Что-то в голове на этот счёт сомнение. Потом разберусь. В общем, следующих кругах количество миров удваивается. Двадцать восемь, пятьдесят шесть, сто двенадцать. Пятый ещё молодой и неполный, так что, в него нас не пускают. Пока не пускают.
Правда, я только во втором круге бывал. И то лишь разок, но мне хватило. Наприключался там до потери ориентации в пространстве и времени. С бедой разок боролся. С одного мира в другой тётенька одна провалилась. Пришлось её, голубушку, под белые рученьки и домой выпроваживать. Долго там мотался. Искал, откуда она к нам загремела. Нашёл. В том и работа наша посредническая заключается.