— Заверните, — велел я, как первый заместитель новоявленного царька.
— Критерий не опознан, — откликнулась Образ.
— Ещё бы. Запомните. Пока запомните, что ваши люди с геоидов к такому распорядку приучены. Или собираются приучиться, — растолковал я машине, не понимавшей ни междометий, ни юмора. — Поднести шарики к деду можно? Пусть активирует их. Может, портрет заодно какой-нибудь предложите для Земли-Семалии? Для временного пользования, так сказать. Потом сами с мирами сговорятся, как именно они причёсываются и какой помадой малюются.
Образ приблизила к деду девять голубых мячиков, построив их вряд, слегка увеличив в размерах, и на восьмом замелькали портреты улыбавшихся миловидных женщин.
— Поздно мне на такое заглядываться. Давайте… Рыжая, говоришь? Или шатенка? Какую мамку ты утром видел? — обратился ко мне самодержец.
— Рыжую. Скорей всего. Но из-за тумана мог не разглядеть. Может, она только своим портреты показывает, а остальным глобусные сарафаны? Потом подберёшь, а сейчас рыжую можно приторочить. Напугаем её грыжей. Как миленькая, станет… Красавицей, — перестал я острить и задумался. — А что будем с символами настенными делать? Пусть дед нажмёт на педали, а вы ему номера зажгите. Сориентируемся мигом.
— Как же это? Какие ещё педали? — оторопел Павел, после того, как указал понравившийся портрет красной девицы, который тут же примёрз к восьмому шарику.
— Активируйте голографии миров, — по-своему попросила Образ.
— Тыкай в глобусы, — перевёл я на понятный язык.
Павел перещёлкал все шарики, начиная с Семалии, а на стене пещеры включились цифры с единички по девятку.
— Погорячились, — понял я, что перебрал с пещерным обучением. — Семалия у нас под первым осталась.
— Мир номер один, — подтвердила Образ.
Почесав затылок, я быстро смекнул, как можно на первое время зашифровать неправильные номера миров, и сказал ученику-пенсионеру:
— Про разведчиков кино видел? Представь, что переврали номера. Засекретили. Ну, из-за шпионов. Запомнишь, что тебе входить в первый, а выходить… Ну, ты меня понял.
— Понял-понял, — вздохнул дед устало и обречённо. — Домой ещё не пора?
— А к Нюрке? Сдулся? Казак называется. Самое главное нагрянуть к соседям. Брови нахмурить, забористым взглядом одарить.
Ладно. Урок окончен. Извините за беспокойство. Можете отключаться. Оставьте нам цифру на стене, и до свидания, — не стал я требовать от старика невозможного и решил вернуться к Семалии, а поэтому попрощался с Образом.
— Всего доброго, — отозвалась ЭВМ и затемнила пещеру, оставив одинокую, мерцавшую фосфором, единичку.
— Дык… — что-то хотел сказать Контактёр, но передумал.
— Жмуримся и шагаем. Помолишься уже в хате, — скомандовал я и, не дожидаясь ученика, пошёл навстречу рыжеволосой хозяйке мира.
* * *
— Запрягайся, красна девица! — позвал я мир, стоя над Армавиром, причудливо разукрашенным в коричневое и бурое, когда расслышал позади шаркавшую походку Семёновича.
«Что-то вы быстро. Вводное знакомство, и всё?» — не обрадовалась нашему возвращению восьмая.
— Не расстраивайся. Завтра… А может, вечерком закинешь нас туда, где Макар телят не пас, — мелькнула у меня озорная мыслишка прокатиться на Америке. — Сокрой и до хаты обоих.
«Собрался перепрыгивать? Я хорошо расслышала», — призналась Семалия.
— Почему нет? — подтвердил я честные намерения. — Хватай нас, и в полёт. И пусть выбирает, красотами любоваться или в обмороке валяться.
— Гоп! — крякнул Павел и выпучил глаза, ангелом взмыв над суетой родного мира. — Сподобился, значит?.. Или преставился?.. Сподобился. Арапчонок, аки сопровождающий… Или таки флагман? — разговорился сам с собой Супердед, пролетая над Кубанью в противоветровой капсуле.
— Зовите меня просто: Головастик Васильевич. Ха-ха-ха! — не удержал я разговор на серьёзной ноте и испортил торжественность момента неуместным хохотом. — Извините ребёнка.
* * *
— Чем тебя, говоришь, кормить надо? — контужено спросил Павел после нашего возвращения, пытаясь занять себя любым делом, лишь бы не обдумывать случившееся.
— Ясное дело. Супчик-голубчик с фрикадельками и отбивную с картошечкой. Могу колбаску домашнюю вместо отбивной схарчить, так и быть. И про компот не забудь. Клубнику с вишенкой вскипяти и сахаром заправь, — попытался вернуть временного ученика из его синей дали, но не получилось.
Дед продолжил топтаться на месте, то хватая руками что-нибудь из кухонной утвари, то роняя на пол.
— Э-эй, пехота. Жрать уже охота, а ты ещё в атаку не сбегал. Может, на рыбалку махнём? До зимы, конечно, далёко, но кого-нибудь уговорим пойматься.
«У нас так непринято. Я вам помогать не буду. Житейские проблемы решайте сами», — телеграфировала Глафира прямо в мою голову, разгорячённую жаждой деятельности.
— Нате вам. Мы под кроватью, — опешил я от мирного заявления. — Твой Контактёр не обязан меня обслуживать. А с руками у него, сама видишь, какая беда. Ну-ка, огласила список добрых дел, которыми мы на недельный паёк заработать можем.
— О чём ты? — очнулся Павел, в очередной раз выронив картофелину и нож.
«О чём ты?» — отозвалась эхом Семалия, ничего не выронив, но и не предложив.
— Вот так лес, полон чудес. Неужели нигде бананы на корню не портятся? Рыба задарма не пропадает по недосмотру? За природой вашей пригляда-то нет. Кабанчика дикого никто не загрыз ради шутки? Антилопу никто не подстрелил? С детства мечтаю жареную Гну откушать. Ха-ха!
Метки мамкины расставлять некому. Значит, у вас полный природный хаос, — ораторствовал я, как бравый природный защитник, а, скорее, оголодавший хищник. — Стихии у вас не в почёте. И мамка ваша, стало быть, с неба видит, как всё зазря пропадает, но сделать ничего не может.
Браконьеров, что ли нет? Нарядила бы нас с дедом динозаврами саблезубыми, да отнесла на место их действия-злодействия. Мигом бы образумили извергов. И в тебе порядок, и нам на стол свиной окорок.
«Не бывать такому!» — категорически заявила мир.
— Обойдёмся. Как-нибудь и без верблюжатины твоей проживём, — отмахнулся Павел и продолжил издеваться над картошкой.
— В моей грозди миры за своими помощниками приглядывают. Нет-нет, балуют, чем Бог послал. Помогают. Но у вас не помощники, а недоразумения. Нет мироустройства, значит, нет и мирового расстройства. Как знаете. Упрашивать не стану. Живите своим умом. А я неприхотливый. Чем угостите, за то и поблагодарю, — высказал я всё, что накипело, и ушёл в тайную комнату.
— Хорошо. Понял. Сделаю. Понял, что… Готовлю. Хорошо, — зачастил дед согласиями и выскочил во двор, где сразу же загремел тазиками, вёдрами и кастрюлями.
— Помочь? — крикнул я в окошко, а в ответ услышал подобие молитвы.
— Помилуй мя Господи! Грех на душу. Знаться с таким… Где же это видано?.. Манна с небес?.. Или кара?
Я не утерпел и вышел из инопланетного убежища с инспекцией назревавших манн и грехов.
— К бомбам готовишься? — спросил, когда увидел расставленную по двору утварь. — Раками грозила закидать? Так ведь май месяц на дворе. К чему тогда твой оцинкованный антиквариат?
А дед вместо ответа запел дрожавшим голосом:
— Летят по небу бомбовозы. Летят! Летят-летят-летят… И как не стыдно бомбовозам. Бомбят! Бомбят-бомбят-бомбят… Батюшки светы!
Вот тут-то и началось светопреставление. Откуда-то сверху, как в замедленном кино, на двор посыпались яблоки, груши, бананы, арбузы и прочие фрукты и овощи. Они начали самостоятельно приземляться в вёдра, выварку, тазики, кастрюли. Но этим Семалия не ограничилась. Прямо наземь упал длинный обрывок капроновой сети с десятком крупных серебристых рыбин. Шмякнулась пара упитанных уток и одна живая, но очень худая корова престранного вида с поломанной ногой и кровоточившей пулевой раной на волосатой шее.
Таких я точно никогда не видел, а потому сразу же представил, что для полного надо мной издевательства Семалия мигом скрестила советского зубра, украв у него голову с рогами, и какую-то худую лошадку, одолжив у той туловище с копытами.
— Господи, помилуй мя грешного! — заголосил Павел и шагнул с ножом наперевес на бедную дёргавшуюся животину, как на воплощение небесного грехопадения.
— Ты что удумал?! — взревел я сиреной и бросился на деда чуть ли не с кулаками. — Добить собрался? А ну, треножь! Я вылечить её попробую. Этаких страшил… Всё одно, живая душа.
— Дык, кровь-то мы остановить сможем. А ногу срастить никак не получится. Скотина с поломанными ногами не… — начал оправдываться новоиспечённый мясник.
— Треножь! А ты, Фёкла Матвеевна, подсоби старому. Пусть животина уснёт, покуда я с вами воевать буду. Но не как рыба, а по-человечески. Пока гипсовать её будем, — вещал и верещал я, перепугавшись, что стану свидетелем смертоубийства безобразной худенькой зубро-лошадки.
«Сам же африканскую антилопу Гну просил!» — начала оправдываться мир.
— Не убийца я. И вам таким не дам заниматься. Кровь остановить можешь или не очень?
«Уже сделала. Но кости срастить никак не выйдет. Она, как только проснётся, так и… Снова… В общем, всё бессмысленно».
— А живой воды у вас что, нет? Ах, да. Ею же природная начальница заправляет, — огорчился и обмяк я в ту же секунду, но потом собрался с духом и скомандовал деду: — Всё равно. Сделай ей перевязку!
— Дык, не ветеринар я, вроде, с утра был. Но да ладно. Лангету так и быть примотаю. Толку-то. Животина зазря страдать будет, — начал бухтеть дед, но в сарай всё-таки пошёл.
— Снеси меня к пещере! Я в Иудин мир полезу с инспекцией. Вдруг, найду там волшебное пойло. Как в вашу потолочную дырку залазить, не знаешь? — примирительно завёл я разведывательные речи.
«Там нет ничего интересного. Только время зря потратишь», — чуть ли не огрызнулась Семалия.
— Должен же быть способ если не мгновенного исцеления, то хотя бы быстрого, — не поверил я в плохое, вот так, сразу, и продолжил кумекать.