— Не удвоила, а удесятерила? Повторяем?
«Повторяем», — согласилась Семалия, и я ещё несколько раз приумножил.
После того, как донышко ведра покрылось неизвестной животворной жидкостью, рыжеволосая помощница перевернула его содержимое в ведро с минералкой и скомандовала: «А теперь брысь отсюда! Зрелище не для мальчиков будет. Подрастёшь – поймёшь».
— Бегу я уже! Бегу, — отозвался Павел из хаты и пулей вылетел во двор.
Антилопа глубоко и по-человечески вздохнула, а потом отворила ничего не соображавшие коровьи глазки. Я замешкался и получил пинок от Семалии, после которого поторопился удалиться в укрытие.
— Пенку!.. Пенку с ухи сними, — прокряхтел мне Павел и начал готовиться к неведомой процедуре исцеления.
Пришлось шагать в натопленную хату с кастрюлей ухи и сковородкой с утиными запчастями под крышкой. Что там дед и Семалия вытворяли с антилопой, я не знал и знать не хотел. Мне хватило того, что слышал со двора, пока потел над дедовой печуркой.
— Пей, зараза!.. Не брыкайся! — причитал дедуля и гремел ведром с волшебной водой. — Так-то лучше. Помычи-помычи. Полегчает…
Далее раздался нечленораздельный лепет самой раненной лошадки, в котором послышалась звериная благодарность, похожая на довольное рычание кота Мурзика. Вот только этот котик был размером с лошадку и не менее центнера весом.
— Всё… Всё! Спи! Спи, рогатая. Чудо-юдо кудлатая, — приказал дед исцеляемой, а дальше всё ненадолго затихло. — Что?.. Развязать?.. Вот так сразу? Дай хоть хлопцу с ней проститься. Ничего страшного. Ну, обделалась. Навоз в хозяйстве сгодится. Не зазнается. Кого-кого пригласишь? А зачем?.. Только на пробу. На пробу, я сказал! Нечего мне тут поликлинику… Понял. Ясно. Вижу…
Эй, антихрист. Иди сюда, ирод. Или таки ветеринар? Посмотри, что сделал с конякой рогатой. Гы-гы, га-га, гы-гы. У ней нема ногы, — вроде как, пригласил меня дед выйти во двор.
— Отправляйте без меня. Не хочу вашим… Её помётом аппетит портить, — ответил я, засомневавшись в целесообразности прощаний с исцелённым чудищем, да ещё и девочкой.
— Как хочешь. Бывай! Быстрее нас забывай. Кудлатый дикобраз, — простился с антилопой Павел и закряхтел, наверное, убирая со двора её пахучую благодарность.
Покончив с готовкой, мы до отвала перекусили вкуснейшей ухой из рыбьих голов и жареной дичью. Наш пир был в завершавшей стадии, когда в калитку Павла постучали.
— Хозяева! — невесело крикнула какая-то тётенька, а Павел, усердно закивав бородой, вышел из-за стола.
— Заходите. Минутку, и он будет готов, — пригласил Павел свою знакомую и вышел к ней навстречу.
«Александр, это к тебе. На испытание», — доложила мне Семалия, а я чуть не подавился жареным крылышком.
— Не понял. Ещё одна кобыла? Или тёлка? Кого там тётенька привела? Свинью? — очумел от неожиданности. — Айболита из меня не получится. Никак не получится. Не дам над собой измываться.
«Зажмурься, Васильевич. Возьми яблочко. Просто, приложишь его к животу одной овечки. Ничего не услышишь. Обещаю. Не пикнет. Удалится сразу же после процедуры. Сделай для меня. Одну историю проверить нужно. Вернее, легенду. Готов?» — заинтриговала меня Семалия.
— Готов. Так мне выходить во двор? Или можно прямо тут… Ладно. С вашими коровами и овцами лучше во дворе дело иметь. Чревато навозной благодарностью, — перестал я умничать и, подхватив парившее посреди хаты яблочко, зажмурился и вышагнул из двери навстречу овечке.
«Остановись и вытяни руку с яблоком. Повыше. Она её на руках держит. Пониже. Так держи. Она в материю завёрнута. Не испугайся. Держи!» — дирижировала мной женщина-мир.
Я послушно выполнил пожелания Семалии и вытянул руку с яблоком вперёд. Через секунду в неё упёрлось что-то дёргавшееся, а ещё через мгновение овечка вырвалась из рук хозяйки и прыгнула наземь.
По крайней мере, я так расценил то небольшое сотрясение земли у себя под ногами, после которого меня развернули, и я пошагал обратно в хату, чтобы продолжить борьбу с утиными крылышками.
— Изверг. Как есть изверг. Такое непотребство с дамами вытворять! — изумлялся чему-то Павел, убирая со стола посуду.
— Её баран? — решил я навести справки, какой такой изверг покалечил бедную овечку.
— Какой ещё баран?.. Ах, этот. Он теперь счастлив будет. Ей-ей. Как новенькая вернётся. Столько ягнят насакманит – в подол не поместятся. Ха-ха-ха! Бу-га-га! — рассмеялся чему-то Павел, а я, грустно отмахнувшись от его невразумительных словечек, задумался о своём ближайшем будущем.
Девятимирье
«Что же делать? Куда податься? Может, по-быстрому ознакомить Павла со всеми его соседями, да и в путь? Рыжая обещала адрес чей-то сказать. Там, видите ли, настоящие отшельники и философы обитают. А что… А кто такие эти философы?.. ЭВМ с объяснениями напрячь, что ли?
Ещё какого-то Айболита из меня сделали. Коровий и овечий доктор-ветеринар. Не захотел антилопу кушать, тогда получи другое поголовье убогоньких. Ещё и не смотри, не слушай. Больно надо.
А окорок, всё равно, прислала. Наверно, от другой зверюги. Отобрала у браконьеров и… И теперь Павел кряхтит-пыхтит в сарае не только над неркой, а ещё и над мясом неведомого зверя.
Льдом где-то разжился. Или Семалия ему наморозила? Могла и с северного полюса кусок айсберга притащить. Сегодня не буду его в параллели засовывать, повременю. Пусть с ярмаркой своей разберётся. Фрукты и овощи со всего белого света в гости пожаловали.
Что же там за календарь такой в южном полушарии? У нас… Здесь у них весна, а там, получается, осень? Бред. Или не бред? В тропиках жара? Жара. На юге… В Антарктиде холодно. Полюса мёрзнут, а экватор от жары изнемогает? Может, для этого земля кружится, чтобы нигде не закипело и не замёрзло?.. Ага. Семалия ошпариться боится.
А если нет в какой-нибудь Афинии Павла с Нюрой? А если…» — перестал я бродить по закоулкам фантазий и опасений, и переключился на вернувшегося деда.
— Старый, а когда ты впервые услышал свою Семалию в голове? — начал издалека, надеясь на откровенный разговор с хлебнувшим чудес дедом.
— Как только у Яшки колдовскую силу забрал, так сразу же и услышал, что наделал, — признался дед.
— Мать честная! А Николай, как же? Пелагеи сын? Он не забрал у Ясеня ту черную книгу? Кошек ты тоже сам ловил? — ошалел я от новостей двоюродного мира.
— Каких ещё кошек? Какую книгу? Меня тот колдун позвал, я и соблазнился. Пришёл и, не разбираясь, за руку его схватил. А он, возьми и пеплом развейся. Это мне и было наукой. Сразу заголосило в голове. В то же мгновение. А потом инопланетники чудные не заставили себя ждать.
Поначалу казалось, что бесы за меня взялись. А после бесед с визитёрами осознал, что не только есть человеки, но и другие калеки. Поумней нашего брата бывают. Потом попривык. Конечно, покуда ты не явился.
— Так ты про Николая ничего не знаешь? Угодника в ваших мирах нет, что ли? — пристал я с расспросами о кровном и наболевшем.
— Как не знаю? Знаю. Христов помощник был, — ответил дедуля, не сообразив, о каком угоднике я спросил.
— А про… У вас в мире сейчас нет такого? Молодой и на мотоцикле? На Харлее американском никто не тарахтит? — продолжил я терять остатки надежды на встречу с параллельным дядькой.
— Знаю, что у Бога помощников много. Но на мотоцикле… Может, бывают и такие.
— Значит, нет дядьки? Не нравится мне это. Угодника нет, Стихии нет, Природы ейной нет. Байка Давидовича тоже нет. Никто православным ни веточкой, ни букашкой, ни светом добра и жизни не помогает. Никто мотоциклетные песенки не распевает…
Страшно становится. Страшно. Даже не хочу дальше расспрашивать, — отмахнулся я от деда с его калечным миром.
— А мне не поведаешь, что там за веточки и свет? — теперь Павел прицепился ко мне.
— Босвеллия такая в Омане, Йемене и Сомали растёт. Из смолы её ладан делают. Или её смола уже ладан? Так вот. Наши миры приспособили те веточки для особых знаков. Ими и через сами миры пробираться можно… В соседские, то есть. И всякие чудеса делать.
А свет из головы людей. Как нимб на иконах рисуют. Такой свет у нашего Угодника из головы сияет. И люди им согреваются. Душами согреваются и делятся им с роднёй, с соседями. А чтобы этот свет Угодника не заканчивался, его к родственникам… К потомкам на побывку пускают.
Он с ними песенки поет, стишки рассказывает, и плацебо… Вместо…
Точно. Это они воду простую пили, а думали, что самогон настоянный на дурмане. Вот чуди-люди. Плацебо и есть… Как он говорил, думают, что это то-то и то-то, а сами воду лакают и хмелеют.
— Так ты что, родственник самого Угодника? Потомок? Он домой к тебе приходит?.. — взорвался Павел от моих откровений.
— Нет, конечно. Я… Слышал о таком. Видел, как с другими происходило. И мотоцикл у него, и костюм чёрный космический. А ты сам, что, никому не помогал? Свет такой из головы не дарил? Может, просто, не видел свой свет? — решил я сменить объект пристального стариковского внимания.
— Куда уж мне, — начал отнекиваться контактёр.
— Руки, где изуродовал? В НКВД пытали?
— Скажешь тоже. В армии… На флоте, точнее. После разборок насчёт школы и молитв, арестовали и на флот отправили. В Петроград. Сначала пушкарём служил, комендором, значит. «БЧ-2» называется. А как прознали, что грамотей и пишу аккуратно, в кутузку и мутузить. Чтобы в секретку после спровадить. У чекистов писарем служить. Отказался. Я же из этих… Ну, ты, наверно, и так знаешь…
— Из дворян. Продолжай. Об этом я в курсе.
— Из них. Потомок Семёна Сопихи. По-нашему Сапеги. Только, как знаешь, у меня другая фамилия. «Ах, ты из польских шляхтичей, значит, будешь Ляшенкой», сказали комсомольцы и пачпорт оформили. Отказался я в писари, значит. И правильно сделал. Там наш брат больше полугода не задерживался. Чуть что не так… Нет, не к стенке, как у береговых, а на корму и расстрелять.
В общем, по рукам прикладом и кованными каблуками постучали. Переломали все косточк