— Ну-ну. И я теперь прикорну. Умаялся… От бессонницы.
— А запирал за каким укропом? Я со своими яблоками в мороках гуляю, а не лунатиком. Как только отдохнёшь, толкай. Начнём десятый… Или уже одиннадцатый шаг шагать, — отдал я распоряжение и, несколько раз зевнув, удалился восвояси.
* * *
Через пару часов мы снова проснулись и занялись завтраком. Сначала, конечно, приготовили его, а потом, под непринуждённую взрослую беседу, уговорили.
— Знаешь, где он обитает? — спросил я деда, поскольку дошла очередь до местожительства Неизвестнейшего, как я окрестил Калику-аборигена.
— Дык, я думаю, рыжая наша подскажет, — ответил Павел.
— Быстро же ты её из родительниц разжаловал.
— Нечего подстраивать мнимые колдовские страсти. Да ещё сорок с вершком лет в неведении держать, — беззлобно, но громко объявил о нежных чувствах пасынок, чтобы и мачеха тоже услышала.
— Не понял? Яшка-колдун был ненастоящим? — опешил я.
— Ясное море, как ты говоришь. Настоящие пеплом не развеиваются. Но, всё одно, поделом мне, шалопаю. С бесами знаться собрался. Самогону глотнул и…
— А если это она тебя напоила, чтобы с ума не сошёл от голосов в голове? Здесь дознание вести себе дороже, — поддержал я заумный диалог, возгордившись донельзя от дедовского «как ты говоришь».
«Ты знаешь, где он живёт. Думал… Когда о нём думал, я подслушала. Под дичкой, что за церковью. Найди его и в моём… Во мне», — не заставила себя ждать Семалия и проинструктировала с утра пораньше.
— Сыщу. А ты хотя бы до церкви нас запульнёшь? — не растерялся и я, начав упрощать себе и деду работу по розыску Неизвестнейшего.
— Ты с миром?.. Говори-говори, — буркнул дед и затих.
«Обойдёшься. Выспался уже? Денег на автобус полные карманы? Что ещё нужно? Кстати, один поедешь. Для отступника другая работа есть. Ха-ха!» — заявила недовольным голосом Кармальдиевна, а потом натужно рассмеялась.
— У вашей блохи от пьяной крови похмелье, а в моей трезвой гриве зуд да веселье? Ваши ворота чужими сватами отваривались, а мы на невесту с грудью из ваты не договаривались! — возмутился я мирному коварству и выпалил пару недетских присказок, которые с самого утра вертелись на языке.
— Сначала товар в анфас и профиль показывайте, а уж потом женихов заказывайте. Кхе-кхе! — поддержал Павел мои заумные взрослые речи, будто услышал, о чём говорила Семалия.
«Эх, мужчины. Одну наметил, другую приветил, а пока сват за третьей умчался, он уже с четвёртой венчался», — не осталась в долгу и Семалия, одарив нас с дедом женским мнением о нашей мужской сущности.
— Хорошо, конечно, что и вы за русский язык радеете, но, всё равно, не буду вам рассказывать стишок про Жучку. А то у вас снежная война начнётся, — с категорическими нотками объявил я во всеуслышание и хотел уже удалиться в сторону дички, как вдруг, получил снежную оплеуху в лицо, а громогласным женским хохотом по затылку.
И дед схлопотал свою порцию мирной нежности-снежности по лбу, рассмеявшись в ответ кашлявшим стариковским смехом, а потом заполировал:
— Не получил бы в тёщу дикую кошку, если бы не сосватал её любимую блошку! Ха-ха-кхе!
Вот так, с рифмами и снежинками, на забавно-комичной ноте начался наш будничный или, скорее, рабочий день.
* * *
Нащупав в кармане один из честно заработанных рубликов, я отправился на улицу Советской Армии, собираясь воспользоваться автобусом.
«У нас, между прочим, троллейбусы есть. Можно с пересадкой до самой церкви доехать», — напомнила о себе Семалия.
— Почему ты такая вредина?.. Троллейбусы. А у нас только-только улицу Шмидта грейдером перепахали. Скоро тоже мимо Вовки-одноклассника, ездить буду.
«И с чего это я вредина, если твой мир в таком малом немного отстал?»
— Будешь приставать с ехидными вопросами, пешком пойду до самого мясокомбината. А потом катапультируюсь. Или в твой братский мир, или, вообще, на Тичарити. Небось, о Гляциодии-Урании слышала? — начал я раздражаться, а поэтому вредничать.
«Слышала. Но не откроюсь, что именно. И не нужно так реагировать. Хочешь, подвезу? Или подкину? Мне Павла нужно было в одно место отправить, а тебя в другое. Так что, никаких злых помыслов у меня не было».
— Подкинь тогда до Гутенёва или Гутеневской. Забыл уже. А к дичке я и сам дойду. Надеюсь, хулиганы ещё дрыхнут, — сменил я гнев на милость, намекнув о неусыпном пригляде за моей инопланетной персоной, потому как остался невооружённым всеядной двустволкой.
Семалия, в своей неторопливой манере, потихоньку перенесла меня в знакомое место за церковь, где я был приземлён на улицу Гутеневского, и уже через пару минут браво вышагивал в сторону старой знакомой груши-небоскрёба.
«Сейчас я тебя оставлю. Сам справляйся. Мне за старым… В общем, ты самостоятельный», — промямлила мир и затихла.
— Так в подозрения и кинуло. «Сам справляйся». Что это значит? Сюрпризы? Надеюсь, не слишком страшные, — подбадривал я себя, подходя к цели путешествия.
Поравнявшись с искомым двориком с дичкой, свернул к воротам и решился позвать хозяина, потому что имени Калики так и не вспомнил, а кричать на всю улицу фамилию постеснялся.
— Хо-зя… Вакх! — захлебнулся от неожиданности, когда увидел за забором Калики Неизвестнейшего Байка Давидовича собственной мото-персоной. — Слава Богу! Вот, в чём сюрприз!.. Хозяева!
— Кто там? Приспичило, что ли? — ругнулся знакомый голос Угодника, а через минуту и сам он вышел на свет божий с недовольным лицом отвлечённого от дела человека.
— Здравствуй, дядя Николай Григорьевич! — выпалил я, как полноправный племянник и, чуть ли, не запрыгал от радости.
— Какой Николай? Какой Григорьевич? Не знаю таких. Вам, молодой человек, кого надо? Здесь только я проживаю, — без тени иронии выговорил дядька и вышел за калитку. — Ты что-то напутал, малец.
— Хватит издеваться! Я твой племянник. Брата Василия сын. Ты что, забыл? — ошалел я от такого поворота семейных дел, а потом рассмотрел, что у этого Николая на лице оказалась пара старых шрамов от осколочного ранения. — Дядя Коля, вы ничего не помните? Вы же меня на Харлее Давидовиче катали.
— Ну, я много кого катал. Только на Ковровце. Мог и тебя прокатить, конечно. Но меня Петром зовут. Пётр Иванович Калика. Я тут у брательника обитаю, пока он на крайнем севере в командировке. Но он тоже не Николай, а Илья. Так что, ты напутал. Ну, да, не беда. С каждым могло случиться. Прощай, — кратко рассказал о себе старший Григорьевич и засобирался обратно во двор.
— Вот уж дудки! Никуда от тебя не уйду, пока не признаешься! — взорвался я праведным гневом, обращаясь и к дядьке, и к затаившейся Семалии. — А ну! Пусти во двор! Разберусь сейчас и с тобой убогоньким, и с твоей укропной амнезией!
Угодник так и раскрыл рот, заморгав глазками, как наш с ним любимый Буратино, а я, пока он замешкался, крейсером вплыл в незнакомый двор, сразу прицелившись в небольшой крестьянский домик с зелёным небоскрёбом над крышей.
— Ты-то что за инспектор? — более-менее примирительно спросил Николай, затворив калитку.
— По рубероиду и женской морали, — на полном серьёзе заявил я родственнику и, не получив разрешения, вошёл в дом.
— Что-что? Моральный?.. Кто? И куда ты собрался? — заторопился дядька следом за мной.
— Выворачивай карманы! Покажи тузы и дамы! Где фотографии с братом? А с отцом? С мамкой? Кому сухари в ползунки крошишь? Нашего брата не облапошишь. Или особый фото-пожар случился? Только твои фотокарточки сгорели?.. Признавайся, как на духу. Как перед Богом. Не то, мигом вразумлю! Ты мою силу знаешь. Ещё узнаешь, — разошёлся я не на шутку, меча громы с молниями, всё ещё надеясь на скорое объяснение.
— Дык, сглаз на мне. Фото со мной, как есть все испорченные. Там, где я, засвечивается и плёнка, и бумага.
— Что-нить поумнее… С головой-то всё в порядке? Не стукался? Память не подводила? С какого года себя помнишь?.. Дай, угадаю. Пару лет, не больше? — начал я следствие по делу о невразумительных амнезиях и сглазах.
— Откуда знаешь? Пару лет тому… Пьяным подрался и получил по затылку бутылкой. Память, как рукой сняло. Шрамы на роже от того, что клюнул лицом в дорогу. Паспорт тоже потерял. Очухался… В общем, никого не угадал. А потом так ничего и не вспомнил.
Теперь не пью. Ковровца своего на эту зверюгу сменял. Всё по закону. Один мериканер обменялся. Понравилось ему, что мой мотоцикл стоял на подножке и тарахтел почти бесшумно. Руки-то у меня золотые. Всё могу сделать и отремонтировать. Даже усовершенствовать. Давно бы рационализатором был, если бы не пил.
Вот и миллионщику этому кой-какой секрет самодельный открыл, а он на радостях байк презентовал. В смысле, подарил. Потому, как власти не разрешили долларами разбрасываться. Мол, в казну давай, а в руки гражданину, то есть мне, шиш.
Я тогда только-только в Москву на Ковровце приехал. Захотелось, а с чего, сам не знаю. Так он самолётом его выписал из самой Америки! Сказал, что чёрный колосс или монсер… Во! Монстер.
— Складно завернули. Не подкопаешься. Не успел языком брякнуть, да извилиной скрипнуть, а они уже и мериканера, и Давидовича. Но… Теперь можешь обо всём этом забыть. Готовься к правде от Правдолюба. Сейчас я с твоим миром сниму с тебя порчу. Всё разом вспомнишь. Только плацебо отхлебнуть надо. Есть в доме водка? — решил я вылечить амнезию алкоголем, а проще говоря, вернуть то, что затуманили миры, не доверив человеку страшной тайны его необъяснимого бессмертия.
— Чудак. Какая водка? Я же… Мне же… И хватит мною командовать! Кто ты, вообще, такой? — ошалел дядька от моих планов на его счёт.
— Обо мне потом вспомнишь. Сейчас мы о тебе толкуем. Дурят тебя… Почитай, лет тридцать.
— Мне всего-то двадцать четыре. Шутник малолетний! Иди к мамке. Мне бумаги на Харлей переводить надо. На английском вся документация, ещё и заумными техническими терминами. Словарей-то таких нет. Может, пойдёшь уже? Где твой дом? Отвезти могу.