остановку, невиданного мною, троллейбуса.
— Только, я на них не ездил, если что. Какой номер в город ходит?.. Да не переживай. Рубли у меня имеются. Куда хочешь заедем. Билеты же по пятаку? — волновался я и болтал, не переставая.
Потом продолжил молоть языком уже в новеньком просторном троллейбусе с длинными рожками, общаясь с попутчиками-пассажирами:
— Через Сенной переедем на нём? Вот и славно. А до дома пионеров?.. Нет? Нам в сторону военкомата. Оттуда пешком. Что, и в станицу автобус есть? А номер?.. А билет?
Не знаю, почему, но только мы с Николаем как-то неестественно быстро оказались в центре Старой станицы на конечной автобусной остановке. Как в ускоренном кино. Кадр, второй, третий, и мы у перепутья.
— Ну и куда дальше? — покосился с подозрением дядька.
— В табор, куда же ещё. К главному цыганскому барону. По тропке вверх пойдём. А сперва я в магазине лимонадом разживусь. Жажда замучает, пока до стартовой площадки поднимемся.
Мы посетили скромный станичный магазин и купили пару бутылок ситро, после чего, прихлёбывая прохладный лимонад, пошагали в дальний поход к бабкиной пещере. Дядька ступал бодро, но неустанно озирался, ожидая моих смуглых родственников, затаившихся в засаде, готовых с криками и улюлюканьем вот-вот выскочить нам навстречу.
— Табора я не вижу. Надурил? Или пошутил? Куда карабкаемся? — приступил он к расспросам, успокоившись окончательно.
— Только вперёд. В сказку. Сейчас узнаем у тётеньки ЭВМ, как твою амнезию вылечить, — уклонился я от подробностей, собираясь провести полноценный инструктаж уже у пещеры с последующим вручением пропуска-допуска.
«Тридцать шесть минус восемнадцать. Осталось восемнадцать. Отдам один — семнадцать на остатке. Сойдёт», — сверил я бухгалтерию и на скорую руку обдумал план обучения.
— Сейчас найдём ракушечную пещеру, потом ты её хорошенько проверишь, и всё ощупаешь. После говорить будем. Что, как, куда, зачем, почему, и так далее. Как только согласишься лететь, впаяю тебе допуск к секретам, а потом отправимся к солнцу. Ну, или к антихристу, как Павел высказывался, когда я его в первый раз украл из этого мира и в подземелье засунул.
— Чудно глаголешь, ой, чудно. Сам-то себя слышишь? Кто в такие небылицы поверит? — поддержал беседу Угодник, допивая остатки лимонада.
— А кто Христу верил? Верующие верили, а остальные потом локти кусали.
— И то верно. Но на его роль ты не дотягиваешь. Мелковат, — почти согласился дядька.
— То сын Божий, а я твой племянник. Сравнил тоже. Пришли. Ступай в пещеру. Ищи цыган-пройдох или иной подвох. Я тут обожду, — скомандовал я, остановившись у входа в красную норку.
Угодник осторожно заглянул в «преисподнюю», а потом, уже смелее, вступил внутрь для осмотра отсутствовавших достопримечательностей.
— Пустая. Пещерка, как пещерка. Ничего примечательного. И ракушка больно крупная и цветная. На кой её выкопали? Подземный ход, что ли, строили, а потом передумали?
— Точно. Подземный ход и есть, — поддакнул я и приступил к ликбезу. — Построили её в приснопамятные времена, когда разумная жизнь только-только зародилась.
…А теперь, дяденька, садись на травку и послушай сказку. Не о тебе. Ты сейчас, вроде, спящей красавицы, а я пришёл тебя разбудить от морока. Извини, но целоваться не будем. Начинаю.
Жила была звездочка по имени Солнце. Родилось у неё пятеро планет дочек и четверо сыновей. Общим числом девять. Но я сейчас не о Марсах и Венерах, а о земле. О девяти близнецах-землях. Назвала она их по именам, как и полагается. Вырастила, выучила. Обзавелись они природой, людьми. А мамка так и присматривала за ними, так и подсказывала. И сейчас она на них смотрит и не моргает. Сам же видишь её на небе.
А людишки… И девчонки, и мальчишки, все одинаковые. На всех планетах почти, как зеркальные отражения…
— К чему небылицы твои? Куда дальше шагать? Где дверь в ад? Я парень взрослый, так что, выворачивай что-то там и… Предъявляй. Всё равно, я сейчас сам не свой. Мне не до сказок. Память же от них не проснётся, — раскомандовался Николай, не пожелав слушать мой инструктаж.
— Можно и так. Сценарий, как ты говорил, позволяет, — покончил я со сказкой и начал обучение. — У меня в левом локте допуск с пропуском на восемнадцать этажей. Сейчас тебе один передам, и мы пройдём сквозь стену пещеры. Да-да, не улыбайся. Окажемся на астероиде, который у самого солнца. Чёрный Во́рон называется. Там ничего интересного, если, конечно, не включить ЭВМ. Круглая пещера с дымоходом, и всё. Как туда прибудем – продолжим сказку. Договорились?
— Валяй. Домой уже пора возвращаться. Надоели твои шуточки. Ну, да, сам повёлся, как наивный ребёнок, — нехотя согласился Угодник.
— Сейчас у тебя волосёнки подпрыгнут, и мурашки врассыпную бросятся. Скуку, как рукой снимет. Подставляй левый локоть, — приказал я и закатал свой рукав.
— На. Паяй, чудо цыганское. Сказочни… Как ты это сделал? — вздрогнул дядька, что-то почувствовав, а я, по запарке, взял и, как всем Павлам, впаял ему пару пропусков вместо одного.
Ткнул два раза кряду, а только потом опомнился.
— Ёшеньки-кошеньки. Шестнадцать осталось. Чумичка дырявая! Ладно. Что сделано, то сделано. Почувствовал прилив сил? Зашевелилось всё на свете? То-то же. Готов к труду и обороне? — торжественно провещал я, гордясь собою. — Сумел родного дядьку до пещеры привесть. Хоть одна благая весть. Пошли? Или пропитаешься неведомыми чувствами?
— Точно всё дыбом. Но отчего так? — выпучил глазки мой ученик.
— Почувствовал пещеру. Всем существом почуял. И она тебя признала. Теперь пропускать будет. Куда сам пожелаешь. Ко всем девяти мирам по первому требованию. К девяти близнецам из моей сказки про солнце, — сказал я и пошагал в пещеру. — Сейчас все чувства с ума сойдут. Не пугайся. Все так и должно быть. Делай, как я. Зажмурься и иди. Через десять шагов я тебя встречу и остановлю. Уже внутри с тобой окажемся. Договорились?
— Д-да. Да. Готов к… Готов, — еле выговорил Григорьевич старший и последовал за мной в неизвестность.
— Жмурься. Смотреть нельзя ни в коем случае. Топай и шаги считай. Делай, как все инопланетники и земляне, — подбодрил я Николая и шагнул в ракушечную стену.
Самопожертвование
«Объект Раз» оказался пустым и неприветливым. Никакими Павлами в нём и не пахло. Мои надежды на быстрое выздоровление Угодника начали таять, а сам Николай не спешил со своей материализацией. Задержался почему-то десятый последователь. То ли испугался моего волшебного исчезновения, то ли побоялся оказаться в настоящей преисподней, мне было не ясно.
Я замер посреди ракушечного безмолвия, не обнаружив никого из бородачей-разбойников, на которых возлагал врачебно-лечебные надежды на помощь в возвращении памяти Угоднику. Но, видно, снова злые и тёмные силы сыграли со мной добрую шутку.
— Это Александр Скефийский из миров Кармалии-Светлидии. Включаю Образ в работу! — крикнул я громогласно, разгоняя дурные предчувствия, и поймал себя на мысли, что уже не впервой назвал себя новым мирным прозвищем.
Как это ни странно, но пещера не отреагировала на команду и после извергнутых мною молний не включилась.
— Что за новости? Сломалась, что ли? Отключили на техобслуживание? — испугался я внешне, но в душе остался спокойным. — Выход и сам найду, конечно. Вот только внимательней нужно, если, вдруг, в соседний шлюз…
Прервал я разглагольствования, так как услышал знакомый звук опускавшегося лифта, а потом вздрогнул всем существом от мгновенно наступившего сумрака.
— Обслуживающий персонал пожаловал? Они хоть на людей похожи? — подбадривал себя вопросами, пока тьма от тени спускавшегося цилиндра не начала рассеиваться.
Лифт приземлился, а я, дрожа всем телом, подошёл к его дверце, собираясь познакомиться с неизвестными инопланетниками, бесцеремонно выключившими мою двоюродную ЭВМ из космической розетки.
Дверца распахнулась и… Никого в кабинке не оказалось.
«Зайди!» — прочитал на белом листе бумаги, приклеенном на внутренней стороне кабины, и задрожал ещё сильнее.
— Мать честная! Почерк-то мой. Я написал? Но когда?
Конечно, никто мне не ответил. Пришлось набираться мужества и входить в кабину, клацая зубами от дрожи, как пресловутая Жучка после купания в проруби.
Лифт захлопнулся, тронулся в путь, а я почему-то сразу же успокоился. Будто, действительно, не впервой, вот так, поднимался незнамо в какую астероидную неизвестность.
Через положенное время дверца распахнулась, а я, оказавшись во всё том же стандартном белом коридоре, пошагал вперёд, увидев на одной из дверей следующий листок с надписью «Твоя».
Представившись, как обычно, левым локтем, вошёл в личные апартаменты. Ничего необычного. Всё то же самое. Диван, спящий экран теле-окошка и дверь в коридор с входами в ванную и на кухню.
Обессилев от нервного перенапряжения, упал на мягкий диван, решив недолго посидеть, подумать обо всём случившемся и не случившемся, начиная с бегства Угодника, но мне не дали. Окно включилось. Не просто по-весеннему зазеленело, а именно включилось.
«Здравствуй, Александр Скефийский, — бодренько, так, с огоньком, поздоровался я из телеэкрана. — Всё понимаю. В шоке. Я это ты. Только, я немного умней, потому как, с помощью Образа, взял и состряпал для себя будущего эту запись».
Я не поверил собственным глазам. И ушам. И всему, что было с собой в тот момент из супового набора чувств.
На меня бесцеремонно глазело моё полное отражение и вещало, как заправский диктор Центрального Телевидения. Пришлось собираться с силами и слушать самого себя, только на несколько дней моложе.
«Повторяю, ты же, скорее всего, отвлёкся.
Семалия, по какой-то радостной для неё причине, сыграла с тобой очередную и очень злую шутку. Лишила памяти. И, кстати, не единожды. Ты уже восемь раз к ряду разыскивал Калику, а находил Угодника. Восемь раз! Стало быть, именно столько раз одаривал его пропусками и допусками.