— Тогда дайте слово не вмешиваться в дела вашего Пещерыча, которого вы же и вооружили знаниями. Да, что там знаниями. Именно вы надоумили его создать точно такой же скафандр и выкрасть вас из дома. Куда он, по-вашему, умчался сломя голову? Правильно. Искать ваш мир и вашу гроздь.
А о чешуйках, волосках, так называемых ДНК, вам наплели. Тот скафандр к вам приручали по ночам. Но, разумеется, не отдали. Так как? Сообразили, почему не вмешиваться? Да потому что вас тогда не украдут, и ничего, связанного с тем происшествием, не случится. Обождёте, когда всё, что нужно, произойдет, а потом решите, как реагировать. Договорились?
Витаете в облаках? Как своевременно. Мне же ещё поручение нужно сделать, так что, поскорее приходите в себя, — разволновался спокойный Бикмеюшка, обескуражив напоследок так, что я не только потерял дар речи, но и вывалился из своей иллюзии, оказавшись в затхлом подземелье, еле освещённом мерцанием кубического Скафандра Васильевича.
— Где мы? — только и смог я выговорить, когда пришёл в себя.
— А вы, как думаете? На чужой планете? Мы всё там же. На Земле. Чем слушали о древнем Византийском подземелье для отшельников? О православном монастыре наверху и турбазе «Романтик»? Кавказ это. Северный. Между Чёрным морем и вашим Армавиром. За истиной далеко ходить не нужно. Она рядом. Помните о Боге? Не пройдите мимо.
А теперь вы должны меня покинуть. Мне ещё кое-что нужно сделать, — возвратил меня Ротарик в обыкновеннейший мир, а я попал в бесконечный кошмар.
— Что-то ещё нужно? Насчёт чего вы там поручить хотели? — промямлил я, взяв в руки негасимый факел в лице кубика-скафандра.
— Спасибо за напоминание. Попрощайтесь от моего имени с миром. Поблагодарите за всё. Поймёте, что я имею в виду. И сами попрощайтесь, на всякий разбито-коленный случай. Всё на этом. Не поминайте лихом, как у вас говорят, — выговорил Ротарик уже на атласарском и исчез прямо на моих глазах.
— И меня не поминайте вашим инопланетным худом. Спасибо за науку. Всего вам доброго в вашем божественном отшельничестве, — провещал я в сгустившуюся тьму и пошагал неизвестно куда.
Почуял ли сам, где находился выход из подземелья, надоумил ли скафандр, или сам Ротарик, так и осталось загадкой. Только спустя четверть часа после начала прогулки по извилистому лабиринту, украшенному барельефами сказочных лиц полулюдей – полузверей не совсем православного происхождения, я увидел свет в конце тоннеля.
Поспешив к выходу, всё равно успел разглядеть множество надписей на прокопчённых стенах. Я оттуда, мы тут были, привет из Майкопа, Саратова, и так далее, понаписали туристы со всех близлежащих, и не только, краёв и областей, осквернив «Памятник Культуры», как гласила мраморная табличка перед входом в лабиринт.
— Здравствуй, Семалия, — заорал я в небо и чуть не свалился с крутого склона.
Оказалось, что вход в подземелье был посреди обрыва. Сверху его не разглядеть, а снизу заросли деревьев и кустов сгущались до непролазного состояния.
«Спрятали вход», — решил я и поспешил вскарабкаться, как можно выше, потому что Семалия не откликнулась, а меня так и подзуживало облачиться в кубик и проскользнуть в гости к Образу, нарушив тем самым своё обещание.
Кое-как забравшись наверх, оказался посреди настоящего монастыря, о котором рассказывал Ротарик. Точнее, турбазы, поселившейся в старинных строениях, кое-как приспособленных под нужды пеших путешественников.
Никто на меня, девятилетнего карапуза, внимания не обратил, и я спокойно проследовал на выход и далее по дороге, неизвестно куда и неведомо зачем.
— Семалия! Как меня слышно? Как меня видно? — повторял я, снова и снова. — Это Головастик Васильевич. Катализатор! Племянник дядьки Угодника! Алло! Отзывайся, пока мамку Кармальдию не потревожил.
В ответ тишина. Пришлось останавливаться, надевать волшебный скафандр и скользить в сторону Армавира в невидимом и нереальном состоянии.
Куом и его обитатели
— О как! Инопланетник пожаловал? Здравствуйте, здравствуйте! — затряс стриженой бородёнкой Павел, увидев меня, сидевшим на Америке и ожидавшим материализации после использования скафандра.
— Здравствуй, дед. Вижу, ты бодрый и весёлый? Неужели не соскучился по мне? — поздоровался я по-молодецки.
— Вот же, чудные создания. Знают, что мы их речи не воспринимаем, но всё одно поют, — подивился чему-то дед, а потом продолжил: — Атласарий, моя твоя не понимать. Айда во двор, покуда народ не распугал своим кваканьем. Айда, тебе говорят!
— Дед, ты в себе? Какой ещё атласарий? Я, что ли? Был цыганом, а стал… — растерялся я от очередного сюрприза, но взял себя в руки и чуть ли не бегом помчался в хату, чтобы заглянуть в зеркальце над умывальником.
— Туды его растуды. Кубик свой на лавке забыл? Опять, что ли, невменяемый визитёр пожаловал? Эх, Нюра, ведёшь себя, как дура, — запричитал Павел и поплёлся следом за мной.
Как я и ожидал, из зеркальца на меня вытаращился, не кто-нибудь, а Бикмеюшка, собственной подростково-тюркской персоной.
— Хоть не синенький человечек, и то, слава Богу, — вздохнул я с облегчением и в ту же секунду вспомнил, как во время нашей с Ротариком полудрёмы, прямо перед тем, как мне, ни с того ни с сего вдруг захотелось убедиться, что мой собеседник не спит, отшельник изрёк: «Ненадолго сменю твой облик и язык. С помощью… Ладно, не буду об этом, чтобы не смущать. Так для дела нужно. Поблагодаришь потом».
— Обморок отменяется? Нервные какие визитёры пошли. Слова им не скажи. Эй, пехота. Держи своё имущество, — ткнул дедуля кубиком в моё инопланетное величество.
— Извини, старый. Я тут атласаром заделался. Скорее всего, временно. Спасибо за скафандр. Не поминай лихом, дед. Как-нибудь свидимся… Не дай Бог, конечно, — попрощался я с Павлом, Армавиром и Семалией, а потом, для вежливой наглядности, поклонился в пояс и ушёл в сарай, где мигом влился в скафандр и, пока дед бормотал что-то невразумительно-прощальное, уплыл в сторону Фортштадта.
* * *
Спустя пару минут после достижения цели, уже знакомым всё проникавшим пещерно-ракушечным способом, снял скафандр и начал коротать минуты собственной материализации.
— Ну, здравствуй, красивая, — крикнул я на неведомом языке Образу, и так же громко представился: — Временно исполняющий обязанности старшего атласарского величества Бикмей Александр ибн Василий. Всё ещё из мира Скефий астры Кармалии-Светлидии. Алле, оп!
Молнии, как и положено, сверкнули малиновыми зигзагами, а через пару секунд явилась ЭВМ в своём непредсказуемом женском обличии.
— Очень приятно снова увидеться. Вы, как я вижу, последовали моему примеру? Сменили имидж, а потом пошли ещё дальше, и заменили родной русский языком атласаров? Похвально, похвально. Ожидаю вашу команду.
— И вам, здравствуйте. Угодник убыл по назначению? На Ревелию? — первым делом поинтересовался я о дядьке.
— Ещё нет. Где-нибудь проходит курс самостоятельной реабилитации. Возвращение памяти очень длительный процесс, связанный с волнениями и переживаниями, а узнать и вспомнить всё то, что выпало ему… Никому не под силу. Из нормальных людей. Надеюсь, мои уроки помогут с трезвым осознанием и принятием своей личности в таком виде, в каком она оказалась по воле случая или капризу судьбы.
А вы уже научились путешествовать в скафандре? Растёте на глазах. Где же пропадали три недели?
— Меня Ротарик-VII так подрастил. Язык и скафандр – тоже его рук дело, — признался я старой знакомой. — И эти три… Недели? Ого! В общем, гостил у него.
— Вы с ним встретились? И как его отшельничество? — оживилась Образ.
— Он же всего уже достиг. Просил передать привет Семалии, но у меня на атласарском не получилось. Так что, передайте как-нибудь через дедушек, что он нашёл всё, что искал. Путешествует теперь самостоятельно и без скафандра. Чистит космос от негатива и прочей пыли, — рассказал я вкратце.
— Вообще-то, он его давно уже чистит, а у нас лишь иногда отдыхал и набирался сил. Учеников, опять же, пытался найти из высших отшельников. Значит, вы были последним человеком, видевшим Ротарика-VII живым. Печально. Печально, что так всё закончилось, — огорчилась Образ, будто Ротарик, взял, да и умер по моей вине.
— Эй-эй! Что это значит? Не хороните его. Он и сейчас в подземелье на одной горной и романтической турбазе. Ищет учеников, и так далее, — открестился я от причастности к исчезновению галактического деятеля.
— Не вы ли, случайно, подсказали ему или надоумили на такой поступок? — выжгла в моей душе чёрную дыру тётенька Образ, напомнив разглагольствования о творческой степени отшельничества, что могло спровоцировать атласара на поступок равноценный самоубийству.
— Возможно. Но не специально. Он меня назвал своим учителем. Долго обо всём расспрашивал и сам рассказывал. Всё-всё объяснял. А я-то… Огурец малосольный. Вы обо мне никому не скажете? Чтобы не матерились в спину? — расстроился я и опустил голову, осознав, что в очередной раз послужил ускорителем неведомых событий, и спровоцировал не только масштабные изменения, но и, возможно, чью-то смерть.
— Не расстраивайтесь. Он же не умер. Перешёл в другое состояние, и всё. Возможно, и вы его когда-нибудь почувствуете или услышите голос, — начала успокаивать ЭВМ.
— Он обратил себя в особое вещество или энергию, окружающую нас. Так и сказал: «Я всё равно должен превратиться не в тлен, а в удобрение для следующих, за мной бредущих». Почти так. И он тоже утверждал, что это не смерть, а самое начало какого-то нового пути, — припомнил я слова атласара, но на душе нисколько не полегчало.
— А вы куда-то собрались? Не зря же вооружились устройством для пространственных путешествий, — сменила Образ тему разговора.
— Я-то? Я как раз на Ревелию собрался. Ротарик напророчил, что Ватария ни за какие коврижки с Угодником общаться не будет. Обязательно выставит несусветные условия и прочие отговорки, поэтому мне самому придётся всё улаживать. Так что, потороплюсь.