— Иттить иху, — вздохнул, осознав, что придётся по старинке вызывать Образ к жизни.
После того, как засунул ненавистный наушник в карман брюк, привычным жестом вскинул к потолку руки и произнёс:
— Это самый неразумный гуманоид в галактике. Прошу включить мутуалистов в розетку. А то так кактусов хочется, что мороз по мурашкам гуляет.
— Вот и славно, — почти что вздохнула домомучительница и вымахнула из ниоткуда своей четырёхметровой женской фигурой в приталенном костюме завуча средней школы номер пятнадцать.
Ещё и причёску небрежно так поправила и уставилась на меня смеявшимися голубыми глазами.
— Обморока не будет? Можем продолжить обучение?
— Эвон, — в который раз повторил я дедово междометие и отшагнул подальше от новоиспечённой блондинки с крашеными ногтями. — Творчество, значит. Одобряю. Всё, как у нормальных мотоциклистов.
— К сожалению, не могу похвастаться электронным чувством юмора, но сымитировать его я в состоянии, уж поверьте! — заявила тётя Гуля.
— Точно. Переименовываю вас в тётю Гулю. А то вашу галактическую локомоверацию сложно произносить, а так по-человечески будет, — оживился я и нахально отступил к ракушечной стене. — Продолжаем пикирование. Что я там пропустил о хищных кактусах? О самоубийцах-киплонгцах и их склонности к замораживанию?
— По-видимому, вы не очень внимательно слушали. Или вы лучше воспринимаете информацию через визуализацию? Как бы там ни было, мне нетрудно повторить. Для этого пригласила вас в адресатор, а не для демонстрации нового имиджа. Начнём? Предлагаю видеоряд из истории зарождения цивилизации на Киплонге, — произнесла, как заправская учительница тётя Гуля и… Исчезла.
В то же мгновение передо мной закружился огромный глобус планеты Киплонг, и визуализированное обучение началось.
На мою скудоумную головушку свалилось всё компьютерное знание о мире Киплонг и его выходцах. Я глазел на голографии планеты, на её мелкие во всех смыслах моря и реки. На летнюю зелень всевозможной растительности, на которую с полюсов то и дело наползали морозные зимы с их свирепыми ветрами и снегопадами. А мои зелёненькие человечки метались, куда подальше от этих метелей по бескрайним материкам, будто муравьи от лесных пожаров. По пути они съедали невесть какую живность или ту же ботву растений вместе с плодами или цветами.
Возможно, пониженная гравитация позволяла им носиться с огромной скоростью в поисках еды, а потом и норы, в которой можно проспать бесконечную зиму. Кое-кто в своих путешествиях отъедался до безобразного круглого состояния и дальше катался, как колобок, но так продолжалось недолго. Бедным киплонгцам, всё равно, приходилось останавливаться, закапываться в землю и засыпать, как русским медведям.
А вот когда они научились заворачиваться в паразитов, из исторического фильма было не ясно. Именно это я и собирался спросить у моей учительницы, но оказалось, что посмотрел, всего-то на всего, подобие киножурнала «Фитиль».
— До этого момента всё понятно? Об особенностях планеты? Её вращении вокруг оси и отсутствии океанов? — услышал я ЭВМ и очнулся от голографического наваждения.
— Вроде того. А что, она как-то по-особенному вращается? С океанами ясно, что их нет, а есть озёра и бесконечные речки, болота, — промямлил я, выйдя в центр пещеры.
— Конечно по-особенному. На планете постоянная облачность и туманы, а иначе бы вся жизнь вымерла из-за медленного вращения вокруг своей оси. Я думала, мой видеоряд был достаточно понятным, — чуть ли не обиделась тётя Гуля.
— Понятным-понятным. Никто не спорит. А когда перейдём к их внешнему виду, одежде и колючим паразитам? — напустил я ученическую прилежность.
— Вы хотите перейти к подробностям их быта, культуры, языка, и так далее?
— К мутуалистам я хочу. К паразитам. Кому из них взбрело в голову заняться разведением этих кактусообразных? — признался я, что киплонгская культура с её языками мне ничуть не интересна.
— Хм!.. Или, эвон. Хорошо. Начнём… Нет, не с конца, а с другого края, — сымитировала юмор ЭВМ и продолжила: — Процент выживания после зимней спячки у киплонгцев был очень низок, не более семидесяти из ста, или двухсот пятидесяти из трёхсот шестидесяти, а потому они прибегли к так называемому шаманству.
Общеизвестно, что их знахари на период зимы вверяли себя на хранение особым паразитам-лепёшкам в изобилии обитавшим в природе. Не всем подряд, конечно, а одному достаточно крупному виду, который не был хищным в полном понимании этого слова. Этот вид малоподвижных животных ловил своих жертв, обездвиживал токсинами, после чего захлопывал створки и кормился жировыми накоплениями пленников.
При этом кормлении состояние самих жертв постоянно контролировалось. Обильные дожди позволяли избегать обезвоживания, а неполная герметичность ловушки позволяла дышать. Токсины, впрыснутые в пойманное животное или, в нашем случае, в кровь гуманоида, приводили к замедлению сердцебиения, дыхания и метаболизма, отчего жертва впадала в подобие спячки или анабиоза. После того, как пойманный объект истощался, его будили и изгоняли, напоследок наградив неуёмным аппетитом и жаждой.
Никогда этот вид паразитов не убивал своих жертв. Возможно, из-за особенностей собственного обмена веществ, при котором их организм не способен бороться с ботулизмом, например.
— Батюшки! Из-за знахарей всё случилось или из-за двухсот пятидесятой смертности? А они неразвитые тогда были? Не могли себе хороших нор построить? Чтобы поменьше умирать? — пожалел я первобытных мутуалистов.
— Всё случилось на заре цивилизации, когда киплонгцы полностью зависели от капризов природы. Точнее, погоды. Климата в целом, а холодного времени года в частности. Сейчас это высокоразвитая культурная раса. Но чтобы новорожденные особи могли достичь половой зрелости, которая, кстати, весьма специфична из-за тех же токсинов, приостанавливающих процессы развития организма, сдвигая их в сторону бесперебойного и необдуманного поглощения пищи. Само взросление наступает на двадцать пятый цикл, когда приживленный медицинским способом паразит стареет и отмирает. Только после этого молодые киплонгцы начинают взрослеть и обзаводиться половыми признаками. Достигая указанного возраста и избавившись от мутуалистических отношений с симбионтом, молодые особи, наконец, узнают собственную половую принадлежность.
Вас не шокирует? — спросила меня Образ, и я очнулся от «обучения».
— Хотите снова услышать мой «эвон»? Меня, если честно, всё шокирует. Особенно паразиты, приживленные хирургами-ортопедами. Получается, что они прилипают к этим малолетним мальчикам и больше никогда не отлепляются? Вот, где жуть! Они, что же, бегают с ними по полям, по болотам? А эти панцири им не мешают? И так до следующей зимы?
— Ну, не только мальчикам это точно. Хотя, не буду уточнять особенности анатомии этих существ. И почему, вдруг, ортопеды? Вы правильно поняли, что приживлением «кипов», а паразитов называют именно так, занимаются специальные хирурги. И то, что они прикрепляются на позвоночник, вы тоже догадались. Проблема в том, что этот вид паразитов со временем потерял свои способности к многократному отторжению и новым прикреплениям к своим жертвам. Также атрофировались и утратили свои функции многочисленные щупальца-присоски, что опять же привело к прочным и постоянным связям с единственной жертвой. Атавизмами стали и некоторые другие способности, к самостоятельному передвижению, например. Что, конечно же, вызвало уменьшение мышечной массы кипов, а это уже пошло на пользу киплонгцам.
— Так вы покажете мне молодых анатомий в их бронебойной кольчуге? — надоел мне заумный электронный трёп, и я решил свернуть уроки инопланетного природоведения.
— Обязательно. У меня ещё много видеоматериала…
— А есть ваши фильмы? Ну, как вот эти самые семь Лёшек-лепёшек работали на Греноли? Ели, собирали урожай, а потом заворачивались в коконы и замерзали? — проснулись во мне остатки исследователя непознанного и неизведанного.
— Если вы подождёте официального разрешения на их просмотр, я смогу вам предоставить записи. Опять же, придётся обратиться к старшему…
— Подожду до утра. Если ответа от мистера «Праздника» не будет, покажете то, что сами хотели. А пока я в каюту и под одеяло. Переварю и усвою жирок от мотоциклистов и прочих черепашек с колючими панцирями, — придумал я имя киплонгцу, застрявшему на новеньком астероиде, и затемнил выгон. — Лифт мне, а вам в парикмахерскую. Отбой учебной тревоги.
* * *
Только войдя в каюту, понял, что до вечера ещё уйма времени, и придётся самому придумывать занятия и развлечения, чтобы скоротать его до отправления в гости. Валяться на диване не хотелось, бродить по сферам с зарослями инопланетных яблонь тоже, и я начал с обеда.
Разогрел незнакомую упаковку калорийного завтрака туриста и прикончил её. На душе не отлегло, зато наступившая сытость заставила ковылять в сторону дивана. Что именно случилось дальше, так и не понял. То ли снова посетил морок, то ли приснился обыкновенный цветной сон. В общем, я стал киплонгцем.
Да-да. Самым настоящим зеленокожим гуманоидом. Причём, первобытно-общинным. А потому был без колючего рюкзака-симбионта и мотался по пересечённой местности, по лугам и оврагам, ловил лягушек и ящериц, тут же их съедал и бежал дальше. Залазил на деревья, хватал и совал в рот листья, цветы, завязь плодов, и всё остальное. В животе то и дело урчало, требуя всё больше и больше ботвы, насекомых, птичьих яиц, мышей, жаб. Я, действительно, был всеядным обжорой.
Как долго продолжалось моё насыщение, не знаю, но настал момент, когда начал с трудом переставлять ноги и поплёлся в ближайший лес, чтобы в тени завалиться на один из сотни серых уютных диванов, которые будто росли под деревьями, как грибы.
Просто, собирался вздремнуть часик-другой, после чего с новыми силами продолжить гоняться за ящерками.
Вот тут-то первый попавшийся диван ожил и прыгнул на меня, моментально обернувшись вокруг моего не в меру упитанного всеядного тела.