Успокоившись, я принялся глазеть на леса и луга, ручьи и озёра, в великом множестве «населявшие» планету Нимф. Когда начал угадывать пейзаж, виденный в мороке, скафандр пошёл на посадку в сторону горы-небоскрёба, тоже оказавшейся зелёной от кустов и травы.
— Обманули дурачка-а-а, — невесело вздохнул, вспомнив безжизненный пейзаж, и приземлился на тропу, ведущую к пасти-входу в Коридор Страхов.
По обеим сторонам тропинки красовались женские статуи в развевавшихся непрозрачных одеждах разных оттенков. Причём, все изваяния были в одинаковых позах, с одинаковыми причёсками. Ещё у статуй были одинаковыми цветочные венки на головах и зажмуренные глаза.
Когда подошёл к скульптурам, засомневался, что они неживые. А поравнявшись с ними, вздрогнул, осознав, что все молодые тётеньки оказались спящими красавицами. Только они стояли на невысоких пьедесталах, а не лежали в хрустальных гробах и не сидели в стеклянных аквариумах.
— Этих что, тоже надо будить? — забеспокоился я, когда вспомнил ненавистные яблоки, а Скафандр Васильевич неожиданно стёк вниз на тропу и собрался в кубик.
— А как же! Ха-ха-ха! — напомнила о себе Ватрушка и рассмеялась в самое ухо. — Всё, дорогой божок. Оставляю тебя на растерзание нимфам. Спасибо за весёлое путешествие и за «милый диадикас». Ха-ха-ха!..
Пока приходил в себя от издевательского хохота помощницы Ватарии, та смылась в неизвестном обличии и направлении. Просто, когда услышал, как за спиной затрещали кусты под лапами неведомого зверя, оглянулся и увидел только шатавшиеся макушки деревьев и дорожку из смятой травы, по которой промчалось нечто размером с носорога.
— Прощай, Ватрушка, голова два ушка. Оборотень-подружка, — грустно выговаривал я, поднимая с земли бесценного кубического товарища по имени Мутный.
Собравшись с душевными силами, продолжил путь в Коридор Страхов, до которого оставалось рукой подать. Всё бы ничего, только спавшие нимфы-памятники не давали успокоиться. Казалось, вот-вот очнутся от дрёмы и набросятся с какими-нибудь взрослыми шуточками.
«Что ещё за милый диадикас? И кто такие эти нимфы?» — наконец, предался я размышлениям, напрочь забыв, что разговаривать со мною могли не только Ватрушка и Мутный, но и атласарские бактерии.
«Мило диадикасия – это яблочная процедура. А нимфы – это древнейшие создания. Духи природы. Некоторые цивилизации считают их богинями. Олицетворяют себя девушками-стихиями. Они божества Природы. Именно они умеют всё, что нужно для живой жизни. Способны лечить, заглядывать в будущее, собирать живительную силу космоса. Могут приобщать смертных к тайным силам вселенной. Могут открывать секреты жизни и смерти. Или поведать о древней мудрости Богов.
Сейчас ты разбудишь самую главную из них. Мудрейшую Клеодору. Остальные, давшие обет Сопора, то есть, полного оцепенения, сами очнутся, когда почувствуют волю к жизни. Она к ним обязательно вернётся с Возрождением Пифии», — прочитали мне заумную лекцию атласарские помощники.
— Братцы, вы точно не шутите? Наговорили тут… Я сам теперь в полном Сопоре. Ни укропчика не соображаю. А кто тогда моя родная Стихия? Вампир или этот ваш Сопор?.. Тьфу, ты. Или нимфа? Ну-ка, быстренько признались, пока снова не отхлестал себя по щекам.
«Она и есть нимфа. Причём очень и очень сильная. Но родилась не на этой планете. Она Наяда, Дриада и Ореада в одном лице. Разве ты не знал? Она и есть Дух Природы. Её Божество, её хозяйка.
Да, иногда их называют вампирами. Но это неправильно. Да, они питаются энергией жизни. Силами космоса, эмоциями всего живого, но возмещают её многократно. Заботой, лечением, созданием новых существ.
Только они способны на чудеса жизни. Только они ощущают Жизнь и её Время. Они знают, как пользоваться их законами. Только они, а не астры и миры с бесконечными детализациями.
А Клеодора – их признанная Пифия. Бессмертная нимфа Нереида. В её роду есть языческие боги. Ты ещё узнаешь об этом. А сейчас попроси кубик стать факелом. Как только засияет, смело шагай в Коридор Страхов!» — ошарашили меня всезнайки-бактерии, и ошарашили до потери ориентации в пространстве.
Пока приходил в себя, прошёл мимо всех замерших нимф и оказался у входа в знакомый лабиринт. Кубик, не дождавшись команды, самостоятельно вытянулся до размеров полуметровой палки с набалдашником на конце. Набалдашник заискрил и включился, как факел или нечто напоминавшее лампу с мерцавшими бегавшими язычками пламени. Привычно протиснувшись сквозь пролом нижней челюсти-входа, я приготовился к пугавшим видениям прошлого.
Видения не спешили навстречу, и мне пришлось энергично чеканить шаги, поторапливаясь, куда подальше от новых открытий с нимфами, временем, космической энергией, жизнями, эмоциями и прочими туманными откровениями, которые только предстояло осмыслить, постичь и принять.
Когда у меня появится перерыв между подвигами или ответственными поступками, я и понятия не имел, а потому торопился разделаться с очередной загадкой – с Возрождением неумирающей нимфы Клеодоры.
Лабиринт кончился, и я отважно шагнул к распахнутой двери в знакомую пещеру. Считал, что в знакомую, а оказался в новой параллели. Вернее, пещера была всё та же, с теми же гобеленами по периметру, с треногами и высоким кубическим аквариумом для спавшей водоплавающей Клеодоры, только с разительными отличиями.
Во-первых, Клеодора оказалась девчушкой с короткой стрижкой волос, но всё в том же праздничном красном платье, только маленьком, и в том же прозрачном коробе. Правда, на дне стеклянной клети не было бесконечных седых волос её прошлого воплощения.
Во-вторых, на трёх высоченных треногах восседали три женщины с лицами школьных директрис. Властные такие, почти злые, но с мудрыми взглядами.
В-третьих, на диванах и креслах восседали десятки мужчин и женщин в пёстрых широких балахонах, смахивавших на цветастые простыни.
Все обитатели мигом устремили на меня заинтересованные взгляды и начали перешёптываться.
«Влип», — промелькнула в голове одна-единственная мысль, что мне не помешало ввалиться в святая святых и почти вежливо поздороваться.
— Привет честному собранию. Здравствуйте товарищи нимфы и… И товарищи нимф, — не придумал я, как можно было назвать мужчин, сидевших на диванах. — Я Александр Галактический. Прибыл для побудки вашей обновлённой Клеодоры.
— Каков нахал! — донеслось до ушей неласковое восклицание неведомого товарища нимф.
— Что есть, то есть, — вздохнула с высоты своей треноги одна тётенька-директриса.
— Извините, что не в праздничной простыне. По дороге не было подходящего магазина, — смутился я, заподозрив, что стал нахалом из-за не соответствовавшего празднику обмундирования.
— Это тоги, неуч! — раскричался всё тот же товарищ.
— Не спорю. Тоги, значит, тоги. Сари, значит, сари. А я Головастик Васильевич. Можно я разбужу вашу Клеодору и удалюсь? Мне ещё на ангела анализы сдавать надо. Потом домой добираться. Надоело уже бродить по вашему кластеру. Пора к мамке… — выложил я цель визита, поторапливая надменных товарищей и их улыбавшихся подружек.
— Ты думаешь, это так просто? — возмутились почти все присутствовавшие и вскочили с диванов и кресел, продолжая негодовать. — Возомнил себя Богом? Ровней? Кто ты, букашка? Мы ждём настоящего Бога! Это он её возродил и вот-вот придёт!
— Да, я букашка. Но ещё я Надежда Ваших Надежд. Кроме меня, никто к вам не придёт. Если сами не можете разбудить Пифию, позвольте мне. Никаких благодарностей не потребую. Просто, сделаю то, что должен, и улечу, — поддал я жару честному собранию болтливым язычком-жалом.
— Молчать всем! — крикнула одна из тёток, сидевших на треногах. — Пусть делает то, зачем пришёл. Пусть познает себя. Это именно то место, где люди и боги узнают о себе правду. Чувствует в себе силы, значит, сильный.
— Ещё скажете, чувствует себя Богом, значит, Бог? — снова возмутились все нимфы и их товарищи.
Поднялся невообразимый шум, женские и мужские крики сплелись в единый нескончаемый гул. Все жестикулировали и размахивали тогами, а тётеньки, восседавшие на треногах, никак не могли успокоить разбушевавшихся взрослых женских божеств и их друзей-товарищей.
Обо мне все забыли, и я спокойно, безо всякого приглашения шагнул к гобелену, скрывавшему нишу с колпаком и часами Клеодоры. Отвернул расшитую материю и…
И ничегошеньки не увидел. Ниши, украшенной красным деревом, не было и в помине. Отвернул соседние коврики, и снова ничего.
Пока мужчины и женщины рьяно выясняли, кому можно будить Клеодору, а кому заказано, я смутился и вернулся к первому гобелену. Просто, почувствовал, что нарвался на очередную загадку с пещерной невидимостью, и решил повторить попытку поиска колпака, только теперь зажмурившись.
Влез за гобелен всем телом, закрыл глаза и протянул правую руку, собравшись, ощупать внутренность стены. Ничего не получилось. Положил негасимый факел на пол и попробовал проделать то же самое, только двумя руками. Результат тот же. Стена оказалась монолитом.
— Что теперь? Как вытащить из стены её колпак с часами? — обратился к задремавшим прото.
«Незачем совать туда грешные человеческие руки!» — откликнулись атласарцы.
— А как тогда? Часики-то тяжёлые. Их аккуратно нужно…
«Ты уже взвёл их. Всё сделал в своём мороке. Иначе бы она не стала ребёнком», — испугали меня верные помощники.
Причём, испугали до дрожи в коленцах. Пришлось настроиться на неведомый подвиг, а для совершения оного уточнять у всемогущих подробности:
— Что делать? Как тюкнуть по макушке это устройство, чтобы кристаллики осыпались в лейку? Чтобы начали просеиваться через дырочку в конусе, а не висели вверху?
«А кубик на что?» — чуть ли не засмеялись в лицо физиономические Протосы.
— Так-так, факел. Превращайся в молоток. Сейчас протиснешься в стену и чмокнешь стеклянную пирамиду по темечку. Только не разбей. Тихонечко, но чтобы кристаллы отклеились и упали вниз, — проинструктировал я Мутного, а тот сразу же изменил свою форму, превратившись в разбойничью дубину с заострёнными сучками на оголовке