Нильс опустил голову на руки, спрятав лицо. Он особо и не сопротивлялся, когда она затаскивала его под телегу, хоть был и выше, и крупнее. Вспомнив, что Томас говорил о его состоянии, Дэйра пригляделась и поняла, что донзар еле дышал. От него веяло таким жаром, будто она лежала рядом с костром.
— Простите, — прохрипел он. — Не думайте, что я не благодарный, госпожа, и что жизнь свою не ценю. Слышал, вы сильно из-за меня рисковали. И коня даже отдали. Но мне в Аладжик надо. Сильно надо, понимаете?
— Во-первых, эта телега никуда отсюда не едет, ее привезли, а не увозят, а во-вторых, ни черта ты не благодарен, потому что иначе лежал бы в кроватке, пока разрешают, и не строил из себя героя, — от гнева Дэйра на миг даже вонь перестала замечать. — К Дженне своей собрался?
Последние слова были лишними, они прозвучали ядовито, зло и ревниво, как никогда не любивший человек может говорить о чужой любви, не веря в нее и завидуя ей одновременно.
— С телегой ошибся, — Нильс вдруг закашлял, но сумел их не выдать, зажав рот руками. — Я тут уже три часа лежу, думал, что пропавшую рыбу выбрасывать повезут, а ее, оказывается, продавать будут, — добавил он, отдышавшись. — Я вам жизнью обязан, клянусь, отплачу, как только смогу. Хоть, чем отплачу, той же жизнью, но только не сейчас. Да, мне к Дженне надо, она в беде, и только я могу ей помочь.
Дэйра скривилась. Она не любила, когда люди клялись жизнью, тем самым, обесценивая ее. И вообще, не нравился ей этот глупый, влюбленный донзар, который даже убежать толково не мог. Тем не менее, она спросила, стараясь, чтобы голос не звучал слишком кисло:
— Что там у твоей Дженны? Мне, конечно, плевать, но, если ты сейчас убежишь, тебя поймают на следующий день и повесят под моими окнами, а весь замок будет еще долго смеяться над глупой Дэйрой, которая решила сохранить жизнь такой неблагодарной скотине, как ты. И громче всех будет смех Амрэля Лорна — того типа, который велел тебя утопить. А так как мне этот Лорн очень сильно не нравится, я бы не хотела его радовать. Поэтому ты мне сейчас все расскажешь.
— И вы поможете Дженне? — обрадовался парень. — О, Белая Госпожа, я даже и не надеялся.
— Еще раз назовешь меня Белой Госпожой, язык оторву, — прошипела Дэйра. — Лучше, если бы ты вернулся к Маисии немедленно, но, похоже, тебя так быстро не успокоить. Поэтому давай рассказывай, но учти, что у меня всего две минуты, чтобы тебя выслушать. Я, видишь ли, тороплюсь.
Нильс покосился на растрепанную Дэйру, попытался было понять, почему маркиза в праздничном платье лежит с ним под телегой, но быстро сдался и прошептал:
— Дженна — моя сестра. И она — шестая, к тому же, девчонка единственная, младшая. Мать при родах умерла, а отец в тот же день под лед провалился, мы с братьями одни тогда остались, решили, что сестру надо спасти, ну, и скрыли ее. Долго скрывали, то в землянке с ней в лесу жили, то по друзьям прятали. Девчонку скрывать легко было, а как выросла, поняли, что в Лаверье оставлять ее нельзя. Сосватали сестру в Бардуаг, в Аладжик, к знакомому донзару-охотнику, пришлось, конечно, доплатить за шестую, да еще и за беглянку, но мы не поскупились. Креп ее туда в телеге с пушниной повез, как раз в Бардуаге ярмарку играли. Только вот Креп вернулся лишь через два месяца, пешком, весь в ранах и один. Странную историю рассказал, никто кроме нас с братьями ему не поверил. У самого Аладжика на Крепа медведи-оборотни напали. Телегу перевернули, Крепа в одну сторону погнали, а Дженну нашу — в другую. Так, Креп до самой границы с Эйдерледжем бежал. Он парень бывалый, в лесах родился, охотник, выжил. Говорит, пятеро зверей было — не меньше. Уверен, что медведи Дженну к себе забрали. Барон наш после этого случая уперся, никого из поместья не выпускал. Мы с братьями решили, что нельзя сестру в беде оставлять, стали думать, как сбежать, но Амирон от нашей семьи давно отвернулся — может, из-за Дженны, может, еще чем не угодили, кто их, богов, знает. На прошлой неделе братья в бане сгорели. Думаю, убили их, потому как не понимаю я, как четверо здоровых мужиков не смогли дверь выбить. Заперли их там, и даже знаю, кто. Мельница наша многим покоя не давала, старосте прежде всего. А я в ту ночь у барона был, печь топил, о смерти братьев только под утро и узнал, когда все дотла сгорело. Сестру мог выручить только я, да вот барон бы меня никогда не отпустил. К герцогу обратиться монах один надоумил, он же и сказку про невесту сочинил. Знал бы, чем все обернется, то просто сбежал бы, небось, к границе к Бардуагу сейчас подходил.
Для неграмотного донзара Нильс говорил весьма складно. Если бы еще на грудь ее в декольте так не пялился, Дэйра бы, может, от его истории даже всплакнула. Рыбаки оставили у телеги фонарь на земле, который хорошо освещал весь дворовый мусор, бледное лицо Нильса и ее грудь в мятых кружевах.
Шестая донзарка была обречена. Если шестым рождался мальчик, его отдавали жрецам или священникам Амирона на обучение, но шестая девочка считалась проклятием семьи, и таких обычно убивали. Странно, что братья после стольких несчастий с их родителями решили ее оставить.
Нильс снова закашлялся, пряча лицо в руках, и Дэйре пришлось ждать, чтобы задать следующий вопрос. Из всей истории больше всего ее заинтриговали оборотни. В них она не верила, но, вот, банда разбойников в медвежьих образах казалась весьма правдоподобной.
— Может, то были не медведи, а разбойники в шкурах? Тогда твоя Дженна сейчас либо в Горане, либо в Нербуде, там, кажется, у нас черные пираты похищенных в рабство покупают.
— Может, и разбойники, — сипло сказал Нильс. — Я тоже Крепу не поверил сначала, но тот парень здравый, никогда ничего лишнего не болтал. Клялся, что именно оборотни, все здоровые, в два раза выше него, а он верзила. Словно медведи на задних лапах. Даже если к людям плохим сестра попала, я ее в беде не оставлю. Хоть до Горана пойду.
— Правильно сделал, что к герцогу пошел, — неожиданно для себя подбодрила его Дэйра. — Если бы сбежал, давно в петле под моими окнами бы висел. Назови хоть один случай, когда у нас донзары убегали.
— В прошлом месяце двое из Ингула.
— И что с ним стало?
— Повесили.
— И с тобой то же было бы. А отцу еще и Амрэль помог бы тебя искать. Исключительно ради развлечения. С Амрэлем целая свита профессиональных воинов, все гончие, да ты за ворота замка не вышел бы.
— Я охотник, следы запутывать умею, — гордо заявил мальчишка, но встретив суровый взгляд Дэйра, потупился. — Простите за бахвальство. Вы умная, зря про вас в народе болтают.
Она прекрасно знала, что про нее болтали, поэтому решила не обижаться.
— Вы мне поможете? — с надеждой спросил Нильс. Хорошо, что Белой Госпожой не назвал.
Дэйра склонила голову набок, оглядела его и, ругая себя за то, что собиралась сделать, произнесла:
— Заключим сделку. Ты вернешься в замок, встанешь на ноги — скажем, дня за три, а потом сделаешь все возможное, чтобы стать лучшим оруженосцем Эйдерледжа во все времена. И будешь работать для этого так, как никогда в жизни не работал. То, что должен мне, отплатишь преданностью моему брату. Я же обещаю подумать, как тебе помочь. Уверена, что твоя Дженна жива. Она нас дождется, страдания закаляют человека, не думаю, что шестую донзарку способны сломить такие неприятности, как встреча с оборотнем.
Нильс прищурился, пытаясь понять, издевается над ним Дэйра или нет, но она глядела серьезно.
— Хорошо, — наконец, кивнул он. — Дайте мне этот цветок. Я буду хранить его как залог вашего слова.
Палец донзара указывал на подарок графа Георга, который Дэйра сунула в нагрудный карман плаща, да и забыла о нем. Алая головка цветка в стеклянном плене выглядела сиротливо и печально, словно прося разбить хрустальную тюрьму вокруг него.
Наглый. Смелый. Любит сестру и готов рискнуть ради нее всем. Именно из таких получаются самые преданные слуги. Томас еще благодарить ее будет. Дэйра вздохнула и вытащила цветок. Он ей и нравился, и раздражал одновременно. Лучше, если они побудут друг от друга на расстоянии.
— Держи, — она положила цветок в грязь и подтолкнула его к Нильсу. — Это ядовитое растение, поэтому делай выводы сам. Постарайся не разбить стекло, а за стебель голыми руками не берись. Возьми его через ткань. И не спрашивай, как оно у меня оказалось. Не отвечу. Но травить никого не собиралась, честно.
Она не знала, зачем оправдывалась перед этим донзаром, который был никем, но почему-то ей вдруг стало важно, чтобы этот Нильс Бесфамильный не подумал о ней плохо.
— Все, что делает Белая Госпожа — во благо людей, — с жаром фанатика ответил Нильс и выбрался из-под телеги раньше, чем Дэйра успела фыркнуть. Цветок он обернул грязным платком и понес на вытянутой руке, гордый, словно добыл сокровище.
Надо было предупредить его, чтобы никому не показывал, запоздало мелькнуло в голове Дэйры, но Нильс уже скрылся в темноте двора. Чувствуя, что натворила нечто такое, за что придется расплачиваться, девушка мрачно посмотрела в сторону башни, где находились покои Амрэля. Дурное предчувствие подсказывало, что идти туда не стоило, но когда она к нему прислушивалась?
Стараясь не пыхтеть от усилий, Дэйра с трудом отодвинула тяжелую дверь, которую, вероятно, открывали лишь создатели тайного прохода. Их с братом любопытства хватило только на то, чтобы пробежать винтовую лестницу, скрытую в стенах гостевой башни и кончающуюся узким коридором с дверью. Дальше начинались покои гостей, а так как большую часть времени они пустовали, дети герцога завершали приключение у двери, возвращаясь к более интересным тайным ходам замка — например, в подземелье или в главном донжоне. Став взрослой, Дэйра про этот лаз и вовсе забыла, и сейчас только удивлялась, почему никто из ее родни или замковой прислуги ни разу не подсматривал и не подслушивал за гостями. Судя по обилию паутины, здесь не ходили очень давно.
Она опоздала. Бабушка София разговаривала с ней редко, но всегда выбирала для этого неподходящие моменты. Едва Дэйра начала трудный подъем по лестнице, неровные ступени которой явно строили садисты, как бабушка принялась ругаться и требовать, чтобы Чокнутая вернулась в свои покои. Старая герцогиня была вспыльчивой и эмоциональной натурой, а смерть явно не улучшила ее характер. Дэйра всегда была для нее только Чокнутой, а их разговоры — вернее, монологи — проходили на повышенных тонах. Самое неприятное в таких моментах было то, что Дэйру бабуля не слушала или не хотела слушать и могла кричать и ругаться в голове внучке до тех пор, пока Дэйра не выполняла требование. Последний раз они ругались прошлой зимой, когда юная маркиза на спор с Томасом прыгнула в ледяную прорубь Марены Пармы. А так как тот прыжок закончился весьма интересной находкой — деревянным кубком с красивым узором, который выглянул ей на встречу из ила — сегодня Дэйра тоже была намерена довести начатое до конца.