— Давай вешай, — приказал хозяин поместья, который, похоже, получал удовольствие от лицезрения людей перед смертью. Но вся его свита, уже не скрываясь, стучала зубами, подпрыгивала и хлопала себя по плечам. Не помогали ни бочки с огнем, ни дополнительные одеяла, которые вынесли слуги.
Палач, стоявший все это время истуканом, к огорчению Дэйры, не окоченел. Вздрогнув, он встрепенулся и с охотой взялся за веревку. Ему предстояло потрудиться, хотя Дэйра сомневалась, что вес исхудавших донзаров станет для него тяжестью.
А вот с ней ему предстоит повозиться. Ей казалось, что она вросла в землю, проросла в ней корнями, и сдвинуть ее с места теперь можно, разве что отрубив ноги.
Рыба Амрэля все-таки ожила, прошептала София в ее голове. Дэйра и без нее это знала. Она давно пыталась пробудить в себе хоть толику магической силы, которую надеялся найти в ней брат короля. Воображала, как посылает огненные шары в толпу вабаров, как с неба падают молнии, как раскрывается бездна под ногами, и враги падают прямо к дьяволу в пасть. Чего только не попробуешь ради того, чтобы выжить. Все ее магические фантазии ограничивались знаниями, полученными из донзарских сказок про волшебников. Те именно так и поступали в трудных ситуациях — бросали молнии во врагов, опрокидывали на их головы горы и ледяные глыбы, кидались огненными шарами. А еще можно было превратить вабаров в кроликов или прошлогоднюю листву, наслать на них проклятие и заразить смертельной болезнью. Или попытаться что-то сделать с собой. Например, стать великаншей, отрастить себе крылья, щупальца, зубастую голову или хвост с ядовитым жалом. Да что угодно, лишь бы не чувствовать, как петля затягивается на твоей шее.
Мороз погладил ее по щеке, превратил в лед слезу и успокоил боль в распухшем глазу. Дэйра набрала воздух в легкие, встала на цыпочки, вытянулась в струну, насколько возможно. Потом опустилась на пятки обратно. Петля затянулась, но лишь крепче обхватила шею — в воздух Дэйру никто не поднимал.
Вабары сидели неподвижно, также недвижимо стояли слуги и приговоренные донзары. Женщину со сломанной ногой, которая все-таки упала, больше никто не поднимал. Солдат, нагнувшейся к ней, так и замер с согнутой спиной — словно кланялся своей жертве.
Дэйра скосила глаза на палача. Жирдяй стоял с поднятыми руками, в которых еще была зажата веревка. Он как будто удивлялся.
Замерли служанки с пустыми корзинами. Их пальцы, сжимающие плетеные бока, сияли в темноте ослепительной белизной.
Потом стоячие стали падать. Рухнул палач, отломив одну руку, которая ударилась о землю, попадали слуги и вабары из свиты, покачнулся и завалился хозяйский сынок, разбив при падении лицо и пальцы, навсегда легли беглые донзары, чьи страдания, наконец, были закончены. Один лишь барон остался сидеть на своем кресле-троне, возвышаясь горой посреди ледяного царства мертвых.
Замерзли лошади солдат, ожидавшие у ворот; собака, чесавшая за ухом и навсегда замершая в предсмертной позе; ворона, сорвавшаяся с ветки в дурном предчувствии. «Мороз и железо рвет и на лету птицу бьет», — гласила одна мудрая донзарская поговорка.
Казалось, что в мире замерзли все — все кроме Дэйры.
Какое-то время девушка неподвижно стояла, прислушиваясь к ощущениям и ожидая, что превратится в лед. Но пальцы ног в сапогах двигались, намятые бока и глаз болели, живот ныл… от голода. Это чувство было столь неожиданным, что Дэйра очнулась и принялась вертеться, пытаясь освободиться. Помог холод. Веревки на запястьях намокли от пота и крови, а когда ударил мороз, мокрая материя заледенела, став хрупкой. Повозившись, Дэйра разорвала путы.
Вытащив кляп изо рта, она согнулась пополам, ожидая, что ее стошнит. Но, постояв на коленях и отдышавшись, поднялась и, не оглядываясь, побежала к воротам. Нужно было скорее увидеть, что мир там, снаружи, остался прежним, а не превратился в мертвый лед, который до конца жизни будет преследовать ее в кошмарах.
В воротах замер мальчик-слуга с вязанкой хвороста за плечами. Но он был живой — дышал. Как же хорошо, что барон отправил этого мальчишку ночью в лес за дворами, подумала Дэйра. Хотел наказать, а получилось так, что спас ему жизнь.
Парень стоял, открыв рот, и с глазами, полными ужаса, смотрел на приближающуюся Дэйру. Бежать он и не пытался. Маленький донзар был смышлен не по годам — разве можно зимой убежать от холода?
— Видал? — спросила Дэйра, кивнув в сторону баронского двора.
Мальчик кивнул и сделал шаг назад, но она схватила его за плечо, удерживая на месте.
— Расскажешь кому-нибудь? — ей достаточно было прищурить глаза, чтобы парень едва не упал в обморок.
— Нет, никому, до конца жизни молчать буду, — отчаянно замотал головой донзар.
Дэйра кивнула и, тотчас забыв о мальчишке, медленно побрела по дороге в темноту. Она знала куда идти, ведь Копра была рядом. Голоса в голове ей об этом сказали.
В Копре была кровать. И еда. И кареты с быстрыми лошадями, которые завтра доставят ее на бал к герцогу Морту Бардуажскому. Там, на празднике в честь приезда высоких гостей, она встретиться со многими интересными людьми. В том числе, и с Фрамосом Петэрским, с которым ей нужно было решить один вопрос.
— Клянусь, я никому не скажу, что видел вас, Белая Госпожа, — донеслись до нее слова, и Дэйра остановилась на обочине леса, наполовину скрытая мраком. Парень все еще маячил в воротах замерзшего поместья. Только он опустился на колени и уткнул голову в дорожную пыль, не решаясь поднять на Дэйру глаза.
Она не возражала. Знала, что нить, которая начала рваться после того, как за ней закрылись двери Эйдерледжа, теперь оборвалась окончательно. Пусть люди называют ее, как хотят — госпожой или безумной. Кажется, она только что сделала шаг по дороге, которая раньше была для нее невидимой. Нет, Дэйра не поедет в Хальмон. Лечить людей — это призвание, с которым рождаются. Она, кажется, родилась со способностями иного толка — приближать смерть, а не отодвигать. К тому же, у нее только что появилось одно важное дело в Бардуаге, да и, пожалуй, в столице ей будет, чем заняться.
Если Фрамос Петэрский был птицей, то Лорны были куском железа. Как говорила мудрая донзарская пословица, мороз рвет и то, и другое.
В Копре было мирно, спокойно и сонно. Охранники на воротах крепко дремали, и даже лязг петлиц не прервал их здоровый сон. Дэйра скользнула во двор, словно Черная Тень из донзарских сказок. Тень приходила к тем, кто не плотно закрывал двери на ночь. Она многое, что могла натворить — чаще всего, дурного. Но сейчас Дэйре просто хотелось спать.
По дороге она заглянула к оврагу, куда собирались прыгать донзары, и бросила туда остатки разорванной тряпичной куклы, которую подобрала у ворот в поместье. Ей не нужен был еще и голос дьявола в голове — разноголосицы у нее там хватало. Река, по-прежнему с грохотом катящая куски ледника, приняла подношение жадно, и Дэйра решила, что обиды не будет. Однажды она забрала у реки Нильса, теперь, вот, донзаров. Каждая подобная ошибка дорогого стоила. Впрочем, за донзаров она будет платить еще долго — с этим пришлось смириться.
На кухне Дэйра нашла яйца, принесенные для завтра, и выпила пять штук, закусив их коркой хлеба, забытой на столе. Легче не стало. Подхватив кадку с водой, приготовленной для мытья посуды, она выволокла ее на улицу и вылила на голову пару ковшей, оттирая грязь и кровь с кожи. Поплескала на руки и шею, не чувствуя ни холода, ни чистоты. Вода тоже не помогла. Опрокинув на себя остатки из ведра, Дэйра вернулась в дом, звеня льдинками на волосах и одежде. Постояв в тени под лестницей и убедившись, что стражники в коридоре тоже спят, она прокралась к своей комнате и плотно закрыла за собой дверь.
Марго лежала в той же позе, свернувшись калачиком под грудой одеял, и громко храпела. Заканчивалась очередная ночь на постоялом дворе, которая лично для служанки прошла хорошо — никто ее не будил и не гонял с поручениями.
С трудом стащив с себя задубевшую одежду, Дэйра разворошила угли в камине и кинула туда тряпки, присыпав их сверху пеплом. Утром слуга бросит на них дрова, и возможно, ей не придётся отвечать ни на какие вопросы.
Она зря себя утешала. Конечно, вопросы будут. Потому что если царапины и синяки, можно замазать, то заплывший глаз на лице замаскировать не удастся. Забравшись под одеяло, Дэйра отодвинулась на другой конец кровати, чтобы не разбудить Марго прикосновением своего холодного тела. Ей казалось, что она вся ледяная — и даже кровь текла по венам, словно та река с глыбами льда на дне бездны.
Было плохо, очень плохо. В кровати, под одеялом, вся ее решимость испарилась, растаяла, превратив ее в размякший хлебный мякиш. Что она натворила? Была ли тем магом, которого искал Амрэль? Она не знала. Все вышло совсем не так, как хотелось. Побег не удался, а неожиданный приступ безумия на краю оврага привел к смерти людей. Она понимала, что донзары и так погибли бы, прыгнув в бездну, но это случилось бы без ее участия. Было глупо отрицать очевидное. Страшный мороз, превративший поместье барона в ледяное царство, был как-то связан с ней, Дэйрой, но его природа была ей так же непонятна, как и его внезапное появление. Выдумывая магические беды на головы врагов, Дэйра и не думала про мороз. Он пришел сам.
Мысль о том, что ей помогли, была здравой, но ни герцогиня София, ни какой другой голос не подтвердили свою причастность к случившемуся. Мороз не тронул только Дэйру и того мальчишку, который стоял за воротами. Обдумав мысль о том, что незнакомый донзар мог оказаться магом-доброжелателем, девушка ее отбросила. В случившимся была виновата только она. И если смерть барона и его свиты не вызывала у нее душевных страданий, то вот донзары, которые могли быть сейчас живы, запомнятся ей на всю жизнь.
В лесу Дэйра была полна решимости разобраться с Лорнами за то, что они позорили честь вабаров тем, что допускали подобные преступления. Барон творил самоуправство не первый год, герцог Бардуажский закрывал на это глаза, а Лорнам и вовсе не было дел