Ситуацию спас Нильс.
— Да, плащ бы пригодился, — поддакнул он. — В комнате нет другой одежды, а в этом Дэйру точно заметят, — он скользнул взглядом по полупрозрачному шелку туники и поспешил отвести глаза.
Марианна была готова отдать и плащ, и сапоги, и вообще всю одежду, лишь бы ее скорее отпустили. Дэйра и сама была рада, когда она исчезла в темном проходе. Шаги девушки слышались за стенами на удивление отчетливо, но биение ее сердца звучало еще громче. Когда Марианна, наконец, совсем скрылась, Дэйру накрыло понимание того, что она на самом деле от нее хотела — не снадобья, не секрета про ночь любви, не сочувствия о нежеланном браке. Нет, больше всего она желала ее сердца — горячего, трепыхающегося, еще живого. Чтобы кровь текла по пальцам, и умирающая жизнь пульсировала, отдаваясь толчками через ладонь в ее собственное сердце.
— Нильс, — Дэйра уткнулась лбом в грудь оруженосца, — кажется, я схожу с ума. Или меня все-таки отравили. Я чуть ее не убила.
— Знаю, ты становишься сильнее, — пробормотал он, но в объятия заключать не стал. Быстро отстранился и сунул ей в руки плащ, не глядя в глаза. — Нам надо спешить. Хранилище где-то рядом. Ты чувствуешь его, а оно — тебя. Нельзя отвлекаться.
— Да, — согласилась Дэйра. — Ты пойдешь со мной в храм Ганзуры?
Нильс растерянно опустил гобелен, который любезно приподнял, чтобы она могла пройти.
— В этом храме сейчас толпы народа, в городе полно старых капищ, к Ганзуре давай заглянем завтра.
— Я все равно туда пойду, — упрямо сказала Дэйра. — С тобой или без тебя. Но я бы очень, очень хотела…
Она не договорила, не найдя подходящих слов. Так легко было признаться в едва не совершенном убийстве, но так трудно было открыть человеку свое сердце. Впрочем, Нильс давно знал, что она к нему чувствовала. Проблема была в том, что ничего не чувствовал к ней он.
— Значит, ты думаешь, что хранилище там? — спросил, наконец, Нильс, придав своему голосу ненужную строгость, которая была сейчас неуместна.
— Нет, я так не думаю, — прямо заявила Дэйра, решив, что она устала от всех этих словесных игр. — Я просто хочу провести эту ночь с тобой. Я не собираюсь бегать от Лорна по всей стране, когда времени не осталось. Мы все чем-то жертвуем. Если найдется мужчина, который захочет воспеть славу Ганзуре вместе со мной, что ж, пусть так и будет. Марианна права, это очень хорошее решение. Король не меня хотел наказать браком с Амрэлем, а его, женив на мне. Поэтому, когда я стану недоступной, то он переключится на кого-нибудь другого. Мне нужно совсем немного, чтобы найти хранилище — два или три дня. Но в эти дни я хотела бы не бегать от королевской стражи, а спокойно заниматься поисками. Кстати, как там Том?
— Собирается бежать вместе с принцем. Я не стал его отговаривать.
— Плохо, нельзя чтобы их поймали. Тогда и мне рикошетом достанется. Либо помоги им сбежать наверняка, либо уговори подождать. Два дня — большего не прошу.
— Не ходи туда, Дэйра, — вдруг вспылил Нильс. — Ты хочешь отомстить Лорну, но это глупо. Риск слишком велик.
— А какое тебе дело? — тоже не выдержала и перешла на повышенный тон Дэйра. — Отправляйся коротать ночь к Марианне или еще к какой симпатичной девице и не мешай мне. После того как найдем хранилище, наши пути разойдутся, и ты меня больше никогда не увидишь. Поэтому не смей судить, глупо я поступаю или нет.
Она развернулась и, накинув на голову капюшон, стремительно ворвалась в затхлый коридор потайного прохода. Острое зрение выхватило из темноты клочки паутины, порванной головами Нильса и Марианны, влажную каменную кладку, толстых личинок, забившихся в трещины, и пару крыс, с любопытством глазеющих на нее из стенной расселины.
— Дэйра, стой, подожди, — во мрак коридора врезалось световое пятно, отбрасываемое свечой в руке Нильса. Он быстро догнал ее, но касаться снова не стал. Его рука зависла над ее головой, словно он хотел поправить капюшон и погладить ее по плечу, но в последний момент передумал. Возможно, Нильс знал, что делал. Белых Господ лучше было не трогать.
— Я пойду, — хрипло произнес он, не глядя ей в глаза. — Пойду с тобой в храм Ганзуры.
— Почему? — спросила она и наклонила голову, перехватывая его взгляд.
— Не хочу, чтобы ты проводила эту ночь с другим мужчиной.
Он врал. В его голосе сквозили неискренность, и кое-что еще. Это «еще» владело им с того момента, как он зашел в комнату, но если в присутствии другого человека — Марианны, Нильс еще справлялся с собой, то наедине с Дэйрой в темном коридоре хорошо подавляемое чувство глубинного страха выползло наружу. Очевидно, ему стоило больших усилий сказать «да». И если движущей силой, способной заставить его преодолеть страх, была не любовь, то оставалось только гадать, что за страшная тайна скрывалась за его поступком.
Дэйра ничего не ответила и, развернувшись, побрела в темноте.
Последний храм Ганзуры расположился в гротах Седьмого утеса Майбрака, выступающего далеко в море. Давно минула полночь, но до рассвета было еще далеко. Полная луна нежно улыбалась, серебря и волнуя воду. Коней пришлось оставить у подножья рядом с другими лошадьми, которых за дополнительную плату охраняли жрицы Ганзуры. Среди них Дэйра не заметила ни одной молодой.
Стареющие, с распущенными волосами, украшенными проседью и белыми лентами, в свободных теплых платьях, скрывающих располневшие фигуры, женщины производили неоднозначное впечатление. С одной стороны, они напоминали ей вечно обкурившуюся журависом Ирэн, а с другой — серьезные глаза жриц не вызывали желания расслабиться в их присутствии. Постоянно улыбаясь, женщины ласково приветствовали прибывших и указывали дорогу — тропинку, вившуюся вверх по утесу. Чтобы спуститься в подземелье, нужно было подняться на вершину. Дорогу украшали те же белые ленты, что и волосы прислужниц. Они были обмотаны на голых ветвях акаций и багульника, густо облепивших тропинку. Вдоль дорожки были расставлены красные свечи в стеклянных колпаках, указывавшие дорогу и напоминавшие о жертве, которую каждый пришедший должен был отдать Ганзуре.
Ночь была на удивление теплой. Сначала Дэйра решила, что она привычно не чувствовала мороза, но, глянув на Нильса, и поднимающуюся впереди парочку, увидела, что люди буквально обливались потом. И не от усилий, а от жаркого настырного ветра, который дул с моря. Еще одна странность бросилась в глаза и осталась навсегда запечатленной в памяти. Всю акваторию Майбрака давно покрывал лед, но бухта Седьмого утеса была чистой. Темно-синяя вода плескалась в ночи, не потревоженная ни зимой, ни ее морозом.
Нильс оглянулся и подбадривающе улыбнулся. Она кивнула в ответ. Они не разговаривали с тех пор, как покинули замок. Нильс был прирожденным шпионом и провел ее сквозь охрану, даже ни разу нигде не задержавшись. Никогда он не казался ей прекраснее, и Дэйра много раз пожалела, что позвала его с собой. Чувство беды неотвратимо преследовало ее, оно шептало голосом дьявола, предупреждая, что смерть человека, которого полюбила Белая Госпожа, неизбежна.
Свечи привели их на вершину нескоро. Путники вынуждены были долго петлять, блуждая в колючих зарослях, пока тропинка не выводила на каменную площадку, утыкающуюся, казалось, в саму луну. С самой высокой точки утеса диск светила выглядел необъятным и готовым растворить в себе любого, дерзнувшего подойти ближе.
Жаркий ветер усилился, заставляя забыть о том, что внизу лютует зима и лежат сугробы. Он пах свежими цветами и тонкими благовониями, однако Дэйра уловила тщательно спрятанную нотку журависа. Ганзуре служили люди, а им, в свою очередь, служил дурман.
— Нам туда, — тронул ее за руку Нильс, потому что Дэйра направилась совсем в другую сторону. На вершине тропинка разветвлялась. Перепутать правильное направление было невозможно. Несмотря на то что дорог было две, горящие свечи обрамляли только одну из них — ту, что вела к пещере, украшенной венками из цветов и лампадками с горящим ароматическим маслом. Должно быть их благоухание было слышно и в самом Майбраке, который с вершины казался замершем в засаде пауком, раскинувшим лапы. Тысяча огней были похожи на паучьи глаза, а ноги насекомого напоминали дороги, протянувшегося от королевского замка ко всем сторонам света.
Дэйра знала, куда нужно идти, но не выдержала искушения, потому что в луне отражалось ее лицо. Те же витые шрамы на лбу, странные глаза, прямой, доставшийся от герцога нос, и полные губы, в которых угадывалась Ингара. Дэйра пересекла каменную площадку и остановилось на краю утеса, впервые собой любуясь. Протянув руку, она погладила гладкую, молочно-белую кожу лунного отражения и вдруг ощутила, как под капюшоном, скрывающим ее голову, что-то зашевелилось, приподнимая ткань плаща и щекоча шею. Одновременно ее позвали. Обычно голоса пели хором, этот же был, несомненно, солистом. Он мог быть, как мужским, так и женским, но красивее мелодии Дэйра не слышала. Сердце рвалось из груди, а ноги мечтали сорваться с утеса и прыгнуть в студеную воду, чтобы охладить полыхающие внутри нее чувства. Даже возвращаясь в Эйдерледж после путешествия по дальним землям, Дэйра никогда не ощущала такой сильной тоски по дому, какая накрыла ее сейчас. Одиночество, служившее крыльями многие годы, сгорело в очищающем пламени, облегчившем ей душу. Она была дома.
— Это здесь, — Дэйра оглянулась на Нильса, который замер в паре шагов от нее, не осмеливаясь приблизиться, но явно готовый прыгнуть и задержать, если прыгнет она. Что за смесь чувств бурлит в тебе человек, спросили ее глаза, пристально рассматривая своего спутника.
Она ожидала вопросов или возражений, но Нильс коротко кивнул и тяжел вздохнул, будто приблизился к самому важному моменту своей жизни. У него был такой торжественный вид, что Дэйра наверняка решила бы, что он смеется, если бы знала, что смеяться он не умел.
— Слава… — Нильс прервал себя на полуслове, а ей так хотелось узнать, какому богу он воздал бы сейчас молитву.