ми, стянутыми высоко в хвост на затылке, он был похож на причудливую птицу, занесенную на чужбину злыми ветрами. Остановившись на возвышении, Айбак протянул руку в сторону моря и громко сказал что-то другим чагарам, отличавшихся от него разве что меньшим количеством украшений. Ханы довольно загалдели и подняли вверх короткие кривые сабли, с лязгом обнажив их из ножен. Очевидно, Айбак пообещал им Агоду.
В следующий момент Дэйра уже не спрашивала разрешения у дерева Роша. Если с дождем получилось, то и землетрясение она устроит. Древний не сопротивлялся, и если бы не сила, которую она впитала из его захваченных корней, то можно было решить, что он давно умер. Однако, если магия и услышала Дэйру, торопиться она не желала. Вчерашний дождь пришел с опозданием на несколько часов, а значит, ничего не получится. Вряд ли Айбак будет долго оставаться в разоренном городе.
Как вскоре выяснилось, в королевский дворец он явился со вполне определенной целью. Ханы расступились, освободив площадку, куда выволокли растрепанного Сандро, двух генералов, лже-принца и несчастную Модэт, обреченно прижимавшую к груди орущего младенца. Тогда Дэйра и пожалела, что не умела закрывать глаза.
Когда отрубили голову Сандро, она забрала всю силу из корней Роша, но почувствовала лишь легкий толчок земли, от которого разве что свалился небольшой камешек с одного из подоконников башни. Когда ее корни вонзились изнутри в ствол дерева древнего, пробив его насквозь, земля пошатнулась ощутимей, и ханы испуганно заозирались, хоть и успели к тому времени зарубить генералов.
А потом Дэйра поняла, что она никогда никого не спасала. Не спасет и на этот раз. Белая Госпожа способна подарить разве что иную смерть. Она остановилась, успокоила свои корни и взмолилась всем древним, кто мог ее услышать, потому что вдруг поняла, что наделала. И от этого осознания ей стало хуже, чем, когда она увидела мертвое тело Нильса у своих корней. Тогда Дэйра не знала, что может быть так плохо. И лучше бы никогда не узнала.
Ханы не убили человека, назвавшего себя принцем, и Модэт, которая так и не стала королевой. И младенца ее не тронули. Все грязное дело за них сделала Дэйра.
Древний вулкан, мерно спящий под Майбраком, однажды уже просыпался. Год назад он всего лишь потянулся, вернувшись обратно в вековую дрему, но это стоило городу немалых разрушений. Сейчас же его грубо трясли за плечо, лили на него холодную воду и гремели над ухом в барабаны. Как и Дэйра, он просыпался с трудом, но голос Белой Госпожи был ему ненавистен, он раздражал и приводил в ярость. Вулкан проснулся сразу и будучи сильно не в духе.
Сначала закипели волны. Над Майбраком еще не рассеялся дым после пожара и осады города, поэтому мало кто заметил пар, поднимающейся из бухты. Вода бурлила недолго. Словно не выдержав саму себя, она резко отхлынула от берега, оголив вспухшие вены лавовых жил, собравшихся на дне моря. Отлив унес остатки кораблей, которые ждали не успевших убежать вабаров, а может, и королевскую семью. На обнажившемся морском дне стали скапливаться огненные лужицы, а в небо уже летел не только водяной пар, но и тучи пепла. Вода вернулась также внезапно в виде гигантской волны, выше которой были только звезды, изредка мелькающие среди темных клубов пара, пепла и грязи.
Я боялась пожара, но кажется, меня убьет вода, равнодушно подумала Дэйра, когда волна ударила в Город на Семи Утесах, сминая на своем пути дома, усадьбы, сады, храмы и замки — все, что устояло после чагаров, но было не в силах выдержать гнев природной стихии. Дерево Дэйры успешно противостояло самым свирепым зимним ураганам, но вода вырвала ее из земли так же легко, как если бы она была соломинкой, воткнутой в пыль. Она врезалась в стену башни, которую снесло еще раньше, и почувствовала, как ломаются ветки и отрываются корни. Больно не было, но смерть никогда не дышала так близко. Стена не задержала Дэйру надолго, вода подхватила ее израненный ствол и забросила на один из утесов, перекинув через бухту, в которой хозяйничал сам Дьявол. Пролетая над бездной, Дэйра заглянула ему в глаза, но не удивилась, когда вместо страшной морды увидела лицо белой женщины с белыми волосами.
Она застряла между двух валунов, которые вздыхали и ворочались, не в силах оторваться от материнской скальной породы, державшей их в аду, творившимся вокруг. Так их вместе и засыпало. Дерево, от которого осталось одно бревно, да камни, чудом удержавшиеся под напором воды и ветра. Пепел накрыл их непроницаемым одеялом, которое становилось все тяжелее и тяжелее.
Когда вес черного покрова стал невыносим, земля еще продолжала содрогаться, но Дэйра уже ничего не чувствовала. Вспомнив, что по-настоящему не спала почти год, она сомкнула глаза и погрузилась в царство кошмаров, которые были хуже творящихся наяву ужасов.
Дэйра всегда просыпалась трудно, а когда ее никто не будил, пробуждение было почти невозможным. Смутно она помнила, как тянулась куда-то вверх, преодолевая толщи земли и пепла, огибая препятствия и прорастая сквозь мертвецов, чья плоть давно сгнила, а кости стали такими хрупкими, что их легко пробивал тонкий росток, тянущийся к солнцу. Это был очень упорный росток, который все-таки пробился наружу. Правда, солнца там не было. Над черной долиной реял жаркий ветер, закрывающий небо непроницаемой пеленой пыли и пепла. Ничто не росло в этой долине смерти, и росток сник, быстро погибнув без воды и света.
Вторая попытка была такой же неудачной. Ей казалось, что прошла вечность, когда от мертвого ствола отделился новый росток. Ему потребовалось еще больше времени, чтобы пробиться к поверхности, которая оказалась дальше, чем в первый раз. И снова над землей носился черный ветер, а тучи пепла закрывали солнце. Не было ни моря, ни гор, ни рек, ни озер. Если здесь когда-то и стоял город, черная долина никогда бы в этом не призналась.
В третий раз ее позвали. Дэйра слышала этот голос с детства, но не могла вспомнить, кем именно был его обладатель. Голос то ругал ее, то хвалил, ласково уговаривал и угрожал смертными муками, просил и приказывал. Наконец, она его вспомнила и не удивилась. Старая безумная герцогиня, жившая в голове дочери герцога Эйдерледжа с младенчества, вполне могла найти внучку в загробном мире, чтобы, наконец, высказать ей претензии.
— Пора, Дэйра, уже можно, — говорил скрипучий голос, тревожа ее покой. — Я жду тебя, просыпайся.
Неосознанно Дэйра снова потянулась к свету. Росла медленно, уверенная, что зря тратит остатки силы, каким-то образом сохранившиеся в ее древесном теле. Но когда слабый росток врезался в водяную струю, пробивавшую себе путь в еще черной земле, родилась надежда, которая крепла по мере того, как земля теряла вкус пепла.
Наконец, слабый белый росток нащупал свет, который буквально вытянул его из земли. Какое-то время Дэйра бездумно нежилась в лучах солнца и жадно пила воду из всех родников, до которых смогла дотянуться. Потом открыла глаза и долго разглядывала преобразившуюся долину. Всю поверхность до горизонта покрывала нежная ярко-зеленая трава, среди которой выглядывали древесные ростки, подобные тому, что вырастила из себя Дэйра. Кажется, мир затягивал рану, хотя рубец обещал остаться страшным.
Голос не исчез, а продолжал разговаривать с ней, неся всякую чушь. Дэйра мало слушала его, занятая тем единственным, что умела в последнее время — ростом. Когда созрела первая полная луна, к ее огромному диску тянуло раскидистые ветки первое дерево, выросшее в долине. У него была белая кора и такие же ослепительно белые цветы, которыми оно покрылось, празднуя второе рождение.
В течении следующих шести лун в жизни новой Дэйры ничего не происходило. Она привычно росла, глубже вгрызаясь корнями в черную землю, пыталась общаться с птицами, которые стали прилетать к ней из-за холмистого горизонта, а также помогала расти маленьким деревьям, в которых не текла древняя кровь, отчего их рост был почти незаметен.
Старая герцогиня болтала без умолку, но Дэйре все труднее было понимать человеческую речь. «Я близко» — эти слова голос в голове повторял чаще всех, отчего она их и запомнила, но не придала значения, пока однажды на горизонте изумрудной долины не показалась движущаяся точка. Сначала она приняла ее за животное, ведь пока только птицы нарушали покой молодого леса.
Точка увеличивалась очень медленно. Прошли сутки, когда Дэйра со своей немалой высоты смогла разглядеть лошадь и всадника. Она изумилась настолько, что надолго погрузилась в меланхолию, отчего цветы, задержавшиеся на целых шесть месяцев, опали, покрыв землю белыми лепестками. Будто снег, подумала Дэйра и задалась новым вопросом: какое же сейчас время года? Слишком долго царила весна в изумрудной долине.
Наконец, фигура всадника обрела детали. Мужчина был смутно знаком, но Дэйра точно знала, что это не Нильс, а других людей ее память хранить отказывалась.
— Ну, как ты? — спросил человек, спешиваясь, но не смея нарушить круг из белых лепестков, рассыпанных вокруг гигантского дерева. И тут же в ее голове прозвучал голос герцогини: а вот и я.
Дэйра могла забыть человеческую речь и лица людей из прошлого, но отличить мужчину от женщины еще была в состоянии, поэтому изумленно уставилась на гостя, повернув к нему оставшиеся на вершине цветы.
— Я похудел, — человек, будто извиняясь, одернул грязнул сюртук, сидевший на нем мешковато и некрасиво. — А еще болею немного. Дэйра, это же я, Карлус.
Дэйра долго скрипела ветвями, пока из памяти не всплыло имя домашнего капеллана Карлуса Рейнгольда, с которым было связано что-то важное, но такое неуловимое.
— Мы расстались в Мволе, помнишь? — спросил человек, не особо надеясь, что дерево ответит. — И, если бы не Рош, все могло быть иначе.
Капеллан вздохнул и осмелился пересечь границу из лепестков. Он шел робко, будто опасаясь, что Дэйра в любой момент проткнет его своими корнями. Или это ее воображение рисовало такие картины? Она не желала прошлого, и похоже, он это чувствовал.