Сага о халруджи — страница 347 из 429

— Сам у него спроси, — огрызнулась Мианэ, которая, кажется, начинала понимать, чем Регарди отличался от всех других учеников имана, в том числе вассханов. — Будешь продолжать в том же духе, встретишься с ним очень быстро. Он убьет тебя. Я сама слышала, как Тигр это пообещал.

Пожалуй, это были самые правдивые слова Мианэ за всю их встречу.

— Та девчонка, что от тебя сейчас вышла, чем она тебе не угодила? — спросил вдруг Арлинг.

На миг старуха задумалась, а потом усмехнулась.

— Учуял, да? Молодая выскочка — вот кто она. Принесла мне несвежее молоко и думала, что я не замечу. Сейчас собственные кишки в кустах выплевывает, так ей и надо. Если в живых останется, узнает кое-что об уважении к старшим. Таких учить на словах бесполезно, только делом и опытом.

Это Арлинг и хотел от нее услышать. Не то чтобы он размяк с годами, но с Нехебкаем в голове убивать людей стало сложнее. Он свернул ей шею, пожалев только об одном. Такая смерть для отравительницы, которая привыкла отправлять людей на тот свет в муках и страданиях, была слишком милосердной. Отодвинув ковры, устилающие песчаный пол шатра, он наспех вырыл яму и, закопав тело, вернул подстилки на место. Жалеть можно было только животных, которые наверняка отравятся, когда раскопают старуху. Арлинг не стал утруждать себя глубокой могилой. Впрочем, всегда можно было надеяться, что старой угостится гремер.

Возвращаясь к загону с верблюдами, Регарди был собой недоволен. Ничего нового узнать не удалось, а после общения с Мианэ он чувствовал себя грязным. О том, что иман убьет его, если он спустится с Гургарана, Арлинг знал и раньше. Как догадывался и о неприятностях, в которые угодил Сейфуллах. Вероятно, иман просто не оставил Аджухаму выбора. Вряд ли, мальчишка согласился на этот переход добровольно. Какую такую слабость Сейфуллаха нашел Тигр, чтобы его заставить? Может, он шантажировал его Тарджей-Терезой? Но Хамна рассказывала, что большой любви у этой пары не получилось. Иман не стал бы рисковать.

А еще Арлинг чувствовал, что крепко угодил в паучьи сети учителя, и можно было только догадываться, как далеко они простирались. Возможно, уже за пределы Сикелии. И как бы он ни старался сидеть тихо, иман уже знал о его появлении на своей арене. Столкновение было неминуемо, потому что Регарди тоже давно превратился в паука.

Глава 13. Друзья

Арлинг задержался, но все сделали и без него. Молодые кучеяры закопали тела столь тщательно, что даже Регарди, принявший еще утром настойку ясного корня, усиливающую его обоняние до предела, не почуял могилы. Хамна и Аллен не задавали вопросы, Арлинг не спрашивал их, но, кажется, им всем не мешало заново совершить омовения. От всех пахло кровью и смертью. Не обошлось без казусов. Один из погонщиков невовремя для себя проснулся, и Хамна его убила. Нехебай вопил в голове Арлинга, что так нарушать божьи обеты не смел еще ни один мерзавец, когда-либо родившийся на сикелийских землях, но потом, видимо, вспомнил, что Арлинг чужак, а Хамна его халруджи, и погрузился в скорбное молчание.

Дурное предчувствие, которое охватило Арлинга, когда они возвращались к камням, где оставили Магду, приобрело устойчивое ощущение беды. Оно превратилось в уверенность, когда Аллен сообщил, что не видит Фадуну. Сердце Регарди скакнуло, но себе он еще верил. Магда была там, просто лежала на песке, скорчившись в узкой полоске тени за камнями. От палящего зноя это не спасало.

Его бросило сначала в жар, потом пробило ознобом, затем Регарди спрыгнул с верблюда, который все равно не хотел идти быстрее, и вот он уже поднимал Магду, которая была в сознании, но получила все мыслимые травмы от солнца, какие можно было представить. Ее кожа раскалилась, будто Арлинг касался не человеческой плоти, а тех самых камней, что весь день пролежали под палящим пустынным светилом, вбирая в себя адский зной. Губы Магды потрескались, покрывшись запекшейся коркой, а дыхание едва тревожило воздух. День клонился к закату, но остывать Карах-Антар начнет лишь тогда, когда солнце исчезнет с горизонта.

Схватив камень, Арлинг импульсивно хотел швырнуть его себе в голову, чтобы хоть как-то достать обманувшего его Нехебкая, но винить можно было только себя.

«Ты обещал позаботиться о ней!» — бросил он в пустоту. Когда Индиговому отвечать не хотелось, он замолкал надолго. Сзади послышались звуки борьбы — то Аллен решил броситься на Регарди, чтобы наказать его за Видящую, но вмешалась Хамна, повиснув на етобаре, и кучеяр вскоре взял себя в руки. Арлинг кивнул им. Наказать себя сильнее, чем он сам, вряд ли кто бы смог.

Вот и была поставлена последняя точка в споре с самим собой о божественной природе Магды. Арлинг и не заметил, когда стал относиться к Фадуне как к Видящей, а не как к своей Магде. Горькая правда была в том, что самым больным из их компании безумцев оказался он. Излечив тело, кажется, он окончательно погубил свою душу. И разум вместе с ней похоронил. Поверить в то, что человек продержится на раскаленных камнях под солнцем без воды и укрытия, мог только самый последний псих. Его Магда всегда была человеком. Будто бабочка у огня, она постоянно обжигалась, когда пыталась оказаться к Арлингу ближе. Сначала темный солукрай Регарди повредил ее голову, а теперь Арлинг едва не убил ее, принеся в жертву пустынному солнцу. Хотелось сорваться на каждом, включая себя, но самобичеванием сейчас заниматься было нельзя. Разве что придумывать разные формы пыток для Нехебкая, который его обманул, рискнув жизнью Видящей.

— Я о ней позабочусь, — сказал Регарди угрожающим тоном, но больше к нему никто не лез. В полном молчании они погрузили Фадуну на верблюда Арлинга. Мазь от ожогов и вода, которую Регарди вливал в нее весь путь до каравана, сотворили волшебство, вернув Магду в чувства. Обычно после теплового удара так быстро в себя не приходили, но прошло полчаса, и Фадуна уже пыталась отстраниться от Арлинга, толкая его тонкими руками. С таким же успехом можно было стучать по каменной глыбе, которую они оставляли позади себя, чтобы никогда к ней уже не вернуться.

Магда упрямо срывала с головы платок, который Арлинг возвращал с таким же упрямством. Етобары старались их возни не замечать, ученики, наоборот, пялились с любопытством. Регарди начинал терять терпение.

— Да, я сделал все по-своему, — прошипел он.

— Больше ни кровинки, — ткнула она ему пальцем в грудь. — Обещай!

— За нами давно следят волки, — фыркнул Регарди. — Если они нападут первыми, я их убью. А так как с голыми руками на зверя не ходят, буду стрелять или достану нож. Без кровинки никак.

— «Если он отвернет свой лик от пустыни, воцарится тьма», — пропела Магда фразу из старинной кучеярской песни про Индигового бога песков и самума.

— Только его давай вспоминать не будем, — поморщился Регарди. — Договорились. Сегодня и завтра — ни кровинки. И ты наденешь платок.

Он еще хотел добавить: «и будешь вести себя хорошо у Сейфуллаха», но не смог определить, что значит «хорошо», когда речь шла о Магде.

Фадуна кивнула, и Арлинг облегченно выдохнул. «Грешить» в ближайшие дни он не собирался, но непредвиденные ситуации случались всегда. Конфликтовать с Магдой тоже хотелось меньше всего. Особенно перед разборками с Аджухамом. А в том, что они неминуемы, Регарди не сомневался.

Их встречали на высоком бархане салей за двести от лагеря. Почетный караул сопроводил их до каравана в полном молчании, а у первого же шатра Арлинга приветствовал Сейфуллах в компании трех стражей. Охранники не сводили глаз с етобаров и держали руки на поясе, готовые выхватить кинжалы из ножен в любую секунду. Исчезновение наемников из боевых школ уже должны были заметить, но в пустыне бродит много врагов. Если Арлинг прочитал все верно, то вид у Аджухама был озадаченный. Тому явно хотелось спросить Регарди в лоб, но у кучеяров ведь так не принято. И Арлинг, прикрываясь кучеярской вежливостью, рассыпался в витиеватых приветствиях, благодаря друга за приглашение и поздравляя с великим праздником.

Аджухам так и не нашел что ответить — а это уже было нетипично, и тоже прикрылся традициями. Махнул рукой, и гостям поднесли напитки. Хамна принюхалась было, но Регарди решил, что с порога их травить вряд ли будут, да и в напитке не чувствовалось яда. Подавая пример остальным, он осушил кубок и вернул его приветливой служанке. На губах растекся вкус меда с молоком — традиционного новогоднего угощения кучеяров. Примеру Арлинга последовали и остальные, правда, у Магды Регарди кубок отобрал, так как хорошо помнил слова отравительницы о ядах «без вкуса и запаха». Он уже решил, что на пиру у Сейфуллаха Фадуна ничего есть и пить не будет. Арлинг покормит ее потом, когда все закончится. Что именно «все», он еще и сам не знал. Просто чувствовал, что впереди их ждал не только обещанный праздник.

Аджухам старался не коситься на его спутников, но, пока вел всех к шатру, старательно изображая радушного хозяина, то и дело поглядывал на Магду. К виду наемных убийц он был привычен, поэтому етобары и ученики имана не вызывали столько удивления, сколько Видящая. Регарди злился от того, что на нее пялились, но поделать ничего не мог. По человеческим меркам Магда выглядела… странно. Без волос, худая, как скелет, с узкими зрачками и желтыми глазами, шипящей речью и теперь вот с обгоревшей на солнце кожей, она походила на ведьму песков — персонажа из кучеярских сказок, которым пугали детей. Арлинг прижимал ее к себе и поворачивал голову в сторону любого угрожающего взгляда. Репутация помогала. О Регарди в лагере Аджухама знали многие, а после загадочного исчезновения некоторых наемников люди предпочитали закрывать лица платками или прятаться в шатрах, чем попадать в поле «особого зрения» слепого. Небезызвестная Хамна и смертник Аллен, покрытый с головы до ног татуировками, ощущения безопасности тоже не вызывали. Люди заметно нервничали, явно не согласные с тем, что на праздник пригласили «таких» гостей.

Тем временем последние лучи солнца блеснули и скрылись за бархатными складками пустыни, став манифестом уходящего года. Столько боли, смертей, крови и грязи Арлинг давно не переживал и с трудом сдержался, чтобы не сопроводить исчезающие минуты года отменным плевком презрения. Сдержался из-за Магды, которая, кажется, позабыла свои обиды на него и льнула тем теснее и ближе, чем больше людей появлялось из палаток, чтобы пировать и веселиться. Сначала они с изумлением и отвращением смотрели на Фадуну, потом в страхе на етобаров и высокого Арлинга с повязкой слепого на глазах, затем — уже с оторопью — на учеников имана, пускающих слюни и показывающих всем языки, и спешили перейти к другим шатрам, подальше от странной компании, один вид которой уже портил праздничное настроение.