Сага о халруджи — страница 99 из 429

Арлинг бежал так, словно за ним гнались пайрики. Тело со свистом рассекало воздух, горячие поцелуи сикелийского солнца пролетали мимо, кровь громко стучала в висках, а ноги едва касались земли. Бежать быстрее у него бы не получилось. Однако его скорости все равно не хватало. Шелковая лента, привязанная к шее, легко развивалась по ветру, но ее кончик по-прежнему задевал старые булыжники крепостной стены. Шелк почти неслышно царапал потрескавшийся от времени кирпич, но ему казалось, что скрипело его сердце. Еще рывок, и оно тоже покроется трещинами и выбоинами, как эта древняя стена, по которой он бегал каждое утро. А ведь иман грозился сделать ленту еще длиннее тех десяти салей, что летели сейчас за его спиной. В таком случае, ему точно придется отрастить крылья.

Иногда Регарди казалось, что он бегал по этой стене целую вечность. Сколько прошло лет на самом деле, он не помнил — два, три, а может четыре года, но стена появилась в его жизни уже на следующее утро после того памятного дня, когда иман разрешил ему стать пятым учеником.

Арлинг был собой недоволен. Впереди чувствовалось приближение сторожевой башни, у подножья которой заканчивался маршрут его утренней пробежки, а он так и не добился желаемого результата. В голову пришла мысль сделать еще один круг, но на главной крепостной стене уже менялся караул, а значит, ему пора было возвращаться в школу.

— Двадцать! — прокричал Гасан и кинул в него камень. Его смена приходилась на утренние занятия Регарди, и он давно стал его постоянным зрителем.

Камешек упал с высоты в десять салей, коснулся стены в трех местах и, отскочив от земли, забился в трещину кирпичной кладки, на вершине которой стоял Арлинг. Кучеяр мог бы и промолчать. Двадцать касаний — это было слишком много. На прошлой неделе лента опускалась у него всего восемь раз.

Вот если бы иман разрешил ему заниматься на другой стене — той, на которой несли службу стражники из крепостного гарнизона, — шелковая лента ни разу бы не коснулась поверхности. Ведь нестись по гладким камням было куда легче, чем по дряхлым булыжникам.

Арлинг не знал, зачем кучеяры оставили старую стену после того, как внутри нее возвели другое, более прочное ограждение. Новая стена была в два раза выше старой и состояла из нескольких слоев кладки, соединенных поперечными ограждениями. Ее внешняя сторона была укреплена массивными камнями, привезенными из соседнего Шибана. Старая линяя стен, составляющая внешний круг обороны города, была построена древними еще до того, как крепость заселили кучеяры, и выглядела игрушечной на фоне своего гигантского брата.

И хотя иман говорил, что она служила серьезным препятствием на пути к главной линии обороны, Регарди без колебаний разрушил бы ее до основания. Прошел не один месяц, прежде чем он смог пробежать первый круг, не споткнувшись и не ободрав колени о каменные выступы.

Позже иман заставил его выучить не только расстояние между сторожевыми башнями, которые пересекали внешнюю стену каждые тридцать салей, но и ширину рва, окружавшего крепость. Прыгая по выбоинам и неровностям, Арлинг старался не думать о том, что будет, если он споткнется и упадет. Несмотря на то что высота внешней стены была небольшой, от трех до пяти салей, падение обещало быть неприятным. Пространство между стенами было утыкано острыми кольями, а жидкая грязь, заполнявшая ров вокруг крепости, не оставляла шансов выбраться из нее самостоятельно. С внутренней стены ров почти не был виден, и разглядеть с нее человека было трудно. Тем более, услышать его крики. Наверху оглушающе свистел ветер.

Арлинг не знал, зачем понадобилось возводить такие стены. Те племена керхов, которые грабили караваны, вряд ли когда-нибудь решились бы напасть на Балидет. Для этого им не хватало ни численности, ни знаний, ни осадной техники. В соседнем Шибане давно правила дружественная династия. Может, Империя опасалась вторжения Песчаных Стран? Отношения с ними были натянутыми, но вот уже много лет «песчаники», как их называли в Согдарии, были погружены в гражданскую войну и вряд ли могли представлять серьезную угрозу. К тому же, история Сикелии служила ярким примером того, что местные купцы всегда были склонны к мирным переговорам, предпочитая откуп, а не военные действия.

Впрочем, если бы на Балидет действительно напали, то две стены его вряд ли бы защитили. Несмотря на то что в Жемчужине Мианэ был расквартирован целый гарнизон регулярной армии, Регарди не верилось, что крепость смогла бы оказать сопротивление. Боевой дух и дисциплина ее защитников давно превратились в песчаную пыль. Солдаты регулярной армии больше времени проводили в тавернах, чайных, игральных и домах любви на Багряной площади, чем на службе. За свою охрану горожане предпочитали платить наемникам или выпускникам военных школ, оставляя солдат без подработок, что не улучшало отношения между служивыми и теми, кто учился в боевых школах.

Пока Арлинг спускался с крепостного вала, Балидет успел проснуться и затянуть свою привычную песню. Стонали утренние молитвы жрецы, нараспев призывали отведать бодрящего напитка продавцы чая, приглушенно гудела толпа прохожих, расплывающаяся по Балидету, словно пятно жира на тонком шелке. Иман говорил, что с приходом к власти Аджухамов, которых комиссия Канцлера все-таки оставила править крепостью, Жемчужина Мианэ изменилась в лучшую сторону, но для Арлинга город оставался прежним. В меру ленивым, в меру торопливым, с привычным шумом игристых фонтанов, шелестом песчинок, занесенных ветром из пустыни, и благоуханием вечно цветущих садов.

Но сегодня среди знакомых запахов и звуков выделялись другие. То прибыл караван из соляного города Муссавората. Он принес с собой ароматы странствий и отголоски других миров, а вместе с ними его друзей — Финеаса, Сахара, Ола и Беркута. Сейчас Арлинг уже не боялся этого слова, так как года, проведенные вместе на Огненном Круге, не прошли бесследно. И хотя лучший друг у него так и не появился — и вряд ли когда-то мог, — одиночество перестало быть его врагом. Арлинг подписал с ним долгосрочное перемирие, которое, как он надеялся, когда-нибудь перейдет в прочный союз.

Регарди услышал болтовню Беркута, когда пробегал над Северными Воротами. В тот момент караван как раз входил в крепость, неспешно вливаясь в могучие потоки ее жизни. Он возвращался из Муссавората, Белого Города, где, по словам имана, даже дома строились из соли. Когда однажды Финеас попросил у учителя разрешения навестить больного отца, с которым у него долгое время были напряженные отношения, мистик не только отпустил его на целый месяц, но и отправил вместе с ним Беркута, Ола и Сахара, чтобы они могли познакомиться с крупнейшим городом Сикелии. За исключением Финеаса, который там родился, ни один из «избранных» в Муссаворате раньше не был. Не был в нем и Арлинг, но времени для путешествия у него не было. Так считал иман, и Регарди ничего не оставалось, как принять волю учителя.

Сейчас он уже не мог представить свою жизнь без ежедневных занятий на Огненном Круге, уроков в кабинете мистика на Смотровой Башне и работы в саду или на кухне Джайпа. Это была жизнь совсем другого человека, и Арлинг из прошлого никогда не узнал бы Арлинга настоящего. И не только потому, что его глаза скрывала повязка слепого, волосы потускнели под сикелийским солнцем, а кожа покрылась темным загаром, делающим его похожим на кучеяра. Регарди по-прежнему не верил в себя, зато научился доверять другим. И прежде всего, учителю, который не переставал удивлять его, открывая новые горизонты. О существовании многих из них Арлинг не подозревал, даже когда был зрячим.

Прошлое осталось мутным пятном грозового облака за порогом нового дома. Он наглухо закрылся от него, оставив себе лишь малую часть, которая значила для него больше всего на свете. Магда поселилась в его сознании, став неотъемлемой частью новой жизни. Он бежал по крепостной стене — Фадуна летела за ним на крыльях игривого ветра; он возился с Тагром, пытаясь вычесать из него репейник, — Магда сидела рядом и плела венок из сухих стеблей чингиля; Арлинг играл с другими учениками в кости — она бегала вокруг, подглядывая у всех, чтобы сообщить ему, как лучше ходить. Фадуна не всегда была рядом, прячась от него, когда Регарди был противен самому себе, но такое случалось все реже. И хотя зрение к нему не вернулось, жизнь не казалось невыносимой, как много лет назад, когда Абир привез его к жарким берегам Сикелии. Он все еще хотел пройти Испытание Смертью, но время уже не пугало, как раньше. В его распоряжении была вечность. Он научился ждать, и Магда тоже.

Несмотря на то что Арлинга еще терзала досада от того, что иман не отпустил его в путешествие, настроение улучшалось с каждым шагом, приближающим его к школе. Финеас с ребятами уже должны были вернуться, и ему не терпелось услышать их голоса. Некстати вспомнились незаконченные дела, и он заторопился. Хотелось пообщаться с друзьями, но ему еще предстояли двухчасовая тренировка на Круге и урок по географии Сикелии с нудным шибанцем, который плохо говорил по-кучеярски, но, по мнению имана, был лучшим в своем деле.

Он еще не дошел до ворот Школы, когда почуял запах пустыни, который принесли на лапах верблюды. Болтал Беркут, ему вторил Сахар, что-то поддакивал Ол. Похоже, рассказ уже начался, и Арлинг поспешил, боясь пропустить самое интересное. Наверное, Финеас докладывал учителю в кабинете Смотровой Башни, потому что его голоса слышно не было.

Регарди влетел в ворота, как запоздалый теббад, и легонько хлопнул по плечу зазевавшегося Итамара, который стоял ближе всех. Мальчишка дернул себя за щеку, показывая, что Арлинг — дурак, а он совсем не испугался, но Регарди был уверен. Кучеяр вздрогнул от неожиданности.

— Тсс! — прошептал ему Арлинг и стал подкрадываться к Беркуту, который был увлечен рассказом о том, как им пришлось откупаться от керхов, напавших на караван на обратном пути. Подобрав с земли камешек, Регарди собирался бросить им в Шолоха, но сюрприз испортил Ол, который, заметив его, громко произнес без всякого чувства юмора:

— Здравствуй, Арлинг. Зачем ты взял этот камень? Он слишком мал, чтобы причинить Беркуту вред, и слишком велик, чтобы он его не заметил.

Регарди замер, не зная, как отреагировать на подобное приветствие, но тут его, наконец, заметил Шолох и обнял так горячо и крепко, словно они не виделись целый год, а не один месяц. Арлинг в который раз поймал себя на мысли, что был рад тому, что мистик до сих пор никого не выбрал себе в преемники. И никого не допустил к Испытанию Смертью. Расставаться с друзьями не хотелось.

— Привет, — просто сказал Шолох, но в его голосе послышались странные нотки. Беркут еще не успел умыться с дороги, и Арлинг хорошо чувствовал запах его пота, который подсказывал, что кучеяр был чем-то взволнован. Впрочем, чувство было объяснимо — Шолох любил школу больше всего на свете, потому что если бы не иман, прозябать бы ему рабом на иштувэгских рудниках до конца жизни. О себе Регарди мог сказать то же самое. Если бы не учитель, его голодную смерть на улицах Балидета никто бы и не заметил.

И все-таки что-то было не так. Арлингу казалось, что за минувшие годы он хорошо изучил тех, кого считал друзьями, но теперь с удивлением замечал в них перемены. Беркут был болтлив и общителен, однако поток слов выливался из него не так свободно, как прежде, словно он тщательно подбирал слова, прежде чем выпустить их на волю. От Сахара, как всегда, пахло благовониями, но, пожалуй, чуть сильнее обычного. Будто кучеяр хотел перебить ими другой запах, который Регарди никак не давался. Страх, тревога или просто волнение от возвращения в школу после долгого путешествия? Ол и вовсе вел себя странно. Невпопад вставлял целые предложения и постоянно оглядывался на Сахара с Беркутом, словно опасаясь сказать что-то лишнее.

«Эй, что вы там увидели в Муссаворате, о чем не можете сказать своему слепому товарищу?», — хотел крикнуть им Арлинг, но решил дождаться Финеаса. Уж кто не станет ходить вокруг да около, так это лучший ученик имана. Осталось только его найти.

— Фин с учителем? — спросил он Беркута, провожая его к Дому Утра.

— Эээ, — протянул мальчишка и остановился. — Нет.

— Нет? — переспросил Арлинг, удивленный столь кратким ответом. Обычно при общении с Шолохом дополнительных вопросов не требовалось, но, возможно, кучеяр просто устал от перехода по пустыне и стал невнимательным. А возможно, Регарди цеплялся за любую причину лишь бы не допустить плохое предчувствие, которое дышало в затылок и наступало на пятки.

— И где же он?

Беркуту потребовалось целых пять секунд, чтобы ответить.

— Финеас с нами не поехал, — медленно произнес он. — Слушай, Арлинг, я, честно, не знаю, что на него нашло. Это сложно объяснить. Из-за этих керхов у меня с утра даже крошки во рту не было. Давай я перекушу, а когда встретимся на Огненном Круге, я все тебе расскажу. Фин остался в Муссаворате, остальное потом.

Слово «честно» не вязалось с тем, что подсказывали Регарди его слух и обоняние. Интонации голоса, запах пота — все говорило о том, что Шолох лгал. И хотел выиграть время для придумывания лжи, более убедительной.

— Ты и иману так скажешь?

— А мне ему нечего говорить, — с неожиданной злостью ответил Беркут. — Он и так все знал, еще до того как мы прибыли. Дьявол, до чего ты упрямый. В общем, у Фина заболел отец…

— Я об этом знаю, — напомнил ему Арлинг, — иначе вы бы в Муссаворат не поехали.

— Не перебивай меня, или ничего рассказывать не буду, — пригрозил Шолох, отводя его с дороги, чтобы пропустить группу учеников. Очевидно, не хотел, чтобы их подслушали. Или затевал какую-то игру, правил которой Регарди пока не знал.

— Учитель собирался объявить об этом сегодня вечером, поэтому рано или поздно все бы узнали, — проворчал Шолох. — Когда мы выезжали из города, Фин еще оставался с отцом, потому что тот не поправился. Он обещал догнать нас у Холустайского ключа. Но так и не появился. Мы предположили, что он остался, потому что думать о том, что с Фином что-то случилось по дороге, не хотелось. А когда прибыли в Балидет, учитель сказал, что получил от него письмо. Фин сообщал, что отец скончался, и ему нужно остаться с семьей, чтобы уладить дела. Сможет ли он вернуться в школу, никто не знает. Иман предположил, что Финеасу, возможно, придется пойти работать, чтобы расплатиться с долгами семьи, в том числе, и за лечение отца. Вот так. Ничего хорошего.

Слова Беркута звучали слишком убедительно, чтобы в них не поверить. Арлинг прислушался к удаляющимся шагам мальчишки и задумался, а не спросить ли имана до того, как будет сделано объявление. То, что рассказал Шолох, было слишком не похоже на Финеаса. Лучший ученик школы имел много выдающихся качеств, но сыновней почтительности и привязанности к семье среди них не было. Хотя, что ему, Арлингу, было знать о семейном долге? Его собственный отец остался в далекой Согдарии, и у него не было ни малейшего желания знать, как он жил теперь. Правда, если бы с Канцлером что-то случилось, об этом говорил бы весь мир. С неожиданной четкостью ему вспомнилась та ночь, когда он пробрался в спальню отца, чтобы выкрасть карты для принца Дваро. Ему пришлось наклониться за ключом, лежавшим на груди Канцлера. Даже тогда, не имея такого острого обоняния, как сейчас, он почувствовал в его дыхании яд, оставшийся после попытки недругов свести Бархатного Человека в могилу. Наверное, тот яд до сих пор терзал старика. А впрочем, какое ему было дело. Прошлое исчезло, будущее никогда не наступит. Оставалось только настоящее, и в этом настоящем было очень странное исчезновение Финеаса, с которым он собирался разобраться.

— Арлинг! — послышался голос Джайпа, и Регарди поморщился. Он совсем забыл о своих новых обязанностях, о которых ему напомнил повар, прокричав на всю школу:

— Если не отожмешь масло до обеда, ужинать будешь похлебкой из помоев! Я тебе это обещаю.

В том, что Джайп выполнит обещание, сомневаться не приходилось. Арлинг поспешно направился к кухне, однако дорогу ему преградил Пятнистый Камень. От нарзида, как всегда, пахло сладостями. На этот раз — халвой и айраном.

— Ты снял слизней с капусты? — спросил он, выплюнув шелуху от семечек Регарди под ноги.

Конечно, Арлинг забыл о мерзких тварях, которые в этом году народились в огромных количествах, напав на огород школы. Но нарзиду он ни за что бы в этом не признался.

— Разумеется, — солгал Регарди, намереваясь пройти мимо, но Пятнистый Камень был ловким малым, несмотря на то, что в его штаны могло поместиться трое таких, как Арлинг.

— Значит, они воскресли, — хмыкнул садовник. — И если ты не уберешь их до того, как младшие ученики придут на прополку, то я уберу их сам. Но в таком случае, к твоей похлебке из помоев добавится немного мяса. И я лично прослежу, чтобы ты съел всех слизней до последней личинки, понял?

Звучало противно, и Арлинг не удержался от гримасы. До чего неудачным получался день. Сначала Финеас не вернулся, потом Джайп вспомнил про масло, которое Регарди должен был отжать еще на той неделе, а тут еще и Пятнистый Камень со своим огородом. А ведь он хотел провести время на Огненном Круге, потому что, когда завтра иман захочет посмотреть, научился ли Арлинг протыкать пальцами стенку корзины, набитую камнями, ему придется что-то показывать. А так как сегодняшний день он проведет на кухне или огороде, то завтрашняя демонстрация, скорее всего, закончится печально. Он сломает себе палец сам, или это сделает учитель. Однако и нарзида с Джайпом нельзя было игнорировать. Если они пожалуются мистику, Регарди могут вообще освободить от тренировок и отдать в недельное рабство этим пайрикам в человеческом обличье. С чего же начать — со слизней или масла? А может, сходить к иману и спросить о Финеасе?

— Арлинг, ты тут? — послышался голос Атреи, и Регарди решил, что на него навели порчу. Ее общество было приятно, но сейчас он предпочел бы заняться делами. Ему даже захотелось присесть на пятки, чтобы скрыться за разлапистым кустарником, но Атрея его уже заметила.

— С каких это пор учитель должен бегать за учеником? — набросилась она на него, оттеснив Пятнистого Камня в сторону. — Если ты думаешь, что у меня много свободного времени, то глубоко ошибаешься. В другой раз я не стану тебя ждать и уйду по своим делам. И это будут твои проблемы, где выучить шибанский горный танец, потому что показывать его я больше не буду, а начну сразу спрашивать. А так как ты вряд ли изобразишь что-нибудь толковое, то твой следующий день начнется с участия в Церемонии Приветствия Солнцу в Храме Семерицы. Там прислуги всегда не хватает, а я обещала жрецам, что буду делиться нерадивыми учениками.

При мысли о ненавистном ритуале Арлинг похолодел. Один раз Атрея уже поступила с ним подобным образом, и ему пришлось полдня изображать верующего, приплясывая вокруг алтаря вместе с безумцами, которые делали это добровольно. И почему он не остался бежать по стене еще один круг? О Финеасе он узнал бы в любом случае, а вот встреч с Джайпом, Пятнистым Камнем и Атреей мог бы избежать.

— Эээ, мне надо масло отжать, — сказал Регарди громко, чтобы нарзид его тоже услышал. Из трех зол он выбрал меньшее. По крайней мере, с этой работой он справится за час, а вот со слизняками и горным танцем можно провозиться до вечера. Последнее занятие вообще не вызывало у него энтузиазма.

Он слышал, как нарзид набрал воздух в грудь, собираясь объяснить, почему Арлингу не стоило так быстро отказываться от слизняков, но его с легкостью опередила Атрея, за которой всегда оставалось последнее слово:

— Масло и слизняки подождут, — угрожающе сказала она. — А вот я нет.

С женщиной, а тем более, с сестрой имана, спорить было трудно. Джайп не выдержал первым, скрывшись на кухне, Пятнистый Камень еще покряхтел, но и ему пришлось сдаться. Регарди же деваться было некуда. Значит, танцы, невесело заключил он, направляясь за кучеяркой.

Танцы появились в его жизни на следующее утро после того, как иман объявил о том, что он стал пятым учеником. Регарди хорошо запомнил тот день. Потому что с тех пор его жизнь разделилась на две половины.

В одной он оставался слепым сыном купца из Шибана, которого мистик взял в школу в память о друге, погибшем при налете керхов. Этот Арлинг не отличался способностями и усердием, посещал обязательные занятия по географии, математике и кучеярскому языку, выполнял работы по школе и ходил на рынок вместе с другими учениками. Он не стремился пройти Испытание Смертью и познать тайны серкетов. Арлинг Двора-Заид изучал ритуальные танцы и в будущем должен был стать служащим при храме Семерицы — при условии, что он справится с обучением. Всем любопытным иман объяснял, что не ждет от слепого мальчишки-драгана выдающихся достижений, поэтому до сих пор не допустил его ни к одному из летних экзаменов, которые были обязательны для всех школ Сикелии. Официально Арлинг оставался вечным учеником младшего класса Школы Белого Петуха, и если у имана и были из-за этого неприятности с властями, то Регарди об этом не знал.

О второй жизни Арлинга знали немногие — Атрея и несколько учеников, которые так же, как и он, хотели пройти Испытание Смертью. В этой жизни Регарди жил на Огненном Круге, используя для тренировок каждую свободную минуту, занимался в кабинете имана на Смотровой Башне, познавая тайны восприятия мира, обучался у приглашенных учителей языкам народов Сикелии, а также изучал другие дисциплины, которые, по мнению мистика, должны были подготовить слепого драгана к Испытанию. О многих из них Арлинг слышал впервые. Так, например, один странный человек по имени Мут, приехавший откуда-то из дельты Мианэ, учил его определять погоду по движению воздуха, и Регарди понятия не имел, где это знание могло ему пригодиться. Но с мистиком он не спорил. Если тот считал, что Арлингу нужно было уметь угадывать приближение песчаной бури, значит, так и должно было быть.

Регарди собирался сделать все возможное, чтобы оправдать доверие имана, пятым учеником которого он стал. И хотя летних экзаменов у него не было, проверок ему хватало. Иман устраивал их для него на Огненном Круге каждые три недели. Всегда по ночам, чтобы у обитателей школы не возникало вопросов. Если Арлинг проваливал такую «проверку», ему предстояло несколько бессонных ночей подряд до тех пор, пока учитель не оставался доволен. Вопрос о «неофициальности» подобных испытаний Регарди задал лишь однажды, на что мистик ответил просто: «Доверяй мне». Больше они об этом не вспоминали. Арлинг верил — когда он будет готов, иман ему скажет.

Танцы относились к тем странным урокам, цель и польза которых не обсуждалась, но была ему непонятна. Зачем будущему воину Нехебкая, как звала его сама Атрея, уметь исполнять кучеярский свадебный танец? Или похоронный? Или, еще того хуже, ритуальный? Последних было особенно много. Если драганам было достаточно одного Амирона, то кучеяры поклонялись дюжине различных божеств. Атрея уделяла внимания всем, заставляя Арлинга учить ритуальные танцы, предназначенные для бога торговли и путешествий Омара, богини жизни и воды Семерицы, домашнего бога Затуты и многим другим, имена которых не всегда удавалось запомнить с первого раза. Нехебкая они пока не вспоминали, но Регарди подозревал, что сестра имана оставила его напоследок.

Однако до конца ненавистных уроков было еще далеко. Сейчас Арлинг встречался с Атреей почти каждый день, и для этого им уже не приходилось прятаться в чайных. На Огненном Круге была устроена специальная площадка, где ученики Школы Белого Петуха познавали искусство танца. Атрея считала, что танцующий человек должен обязательно чувствовать под ногами землю, поэтому в любую погоду — будь то буря или редкий в этих местах ливень — проводила занятия только на Круге, хотя в Доме Неба для ее уроков была отведена просторная комната.

В тот день им не мешал ни дождь, ни ветер, но шибанский горный танец у Регарди получался плохо. Атрея злилась, ругая его за невнимательность, но он ничего не мог с собой поделать. Новость о решении Фина остаться в Муссаворате занимала все его мысли. Руки не слушались, ноги заплетались, а ритм не чувствовался. В конце концов, кучеярке это надоело, и она заставила его заниматься растяжкой. Как и ее брат, Атрея питала слабость к подобным упражнениям, требуя от Арлинга чудеса гибкости. И хотя, по его мнению, на такое были способны лишь люди с врожденным уродством суставов, он послушно пытался принять указанную позу, чувствуя, как стонет и сопротивляется тело. Время потекло еще медленнее и мучительнее, но Атрея была непоколебимой.

— Перестань думать о том, что ты изменить не в силах, — сказала она ему, как всегда, с легкостью читая его мысли. — У каждого свой путь. И у Финеаса тоже.

— Ты говоришь так, будто его нет, — фыркнул он. — С ним что-то случилось, верно?

— В мире постоянно что-то случается, — уклончиво произнесла Атрея, нажимая ему на плечи. Регарди втянул в себя воздух, чувствуя, как напряглись связки. Если она хотела, чтобы он потерял способность разговаривать, то у нее это получилось. Он уже давно перестал удивляться силе ее рук. Иногда ему казалось, что она могла играючи сломать человеку руку — одними пальцами.

— Ты хочешь пройти Испытание Смертью, а значит, люди и их поступки должны волновать тебя в последнюю очередь. Я не знаю, почему Финеас остался в Муссаворате. Иман ничего не объяснил. Возможно, он решил, что нам не нужно об этом знать. Есть вещи, которые должны остаться в тайне. Финеас сделал выбор, и это его право. Но я хочу, чтобы ты кое-что запомнил. Когда человек идет по пути воина Нехебкая, он не ищет других идеалов. Ты можешь слушать об иных дорогах, но при этом идти только по собственному пути. Не сворачивая. Потеря друга ничто по сравнению с тем, что грозит всем нам, если время Нехебкая истечет. Иман говорил тебе о Втором Исходе, ведь так?

Арлинг даже не успел ничего подумать, как она ловко перевернула его на землю, с легкостью скрутив ему руки и ноги, словно он был тряпичной куклой, лишенной воли и жизни. Если Регарди думал, что ему было больно раньше, то он ошибался. Единственная мысль, которая у него осталась, была о том, как бы ни закричать. Финеас, палящие лучи солнца, голоса учеников на других площадках, Джайп и Пятнистый Камень остались где-то далеко, вытесненные безжалостными пальцами сестры имана. Эта женщина знала, как сделать так, чтобы думали только о ней.

— Очень хорошее упражнение, полежи так немного, — произнесла она, не обращая внимания на его попытки освободиться. — Я знаю, что Тигр рассказывал тебе об Исходе. Но подумай вот о чем. Есть сказки, есть мифы, а есть то, что следует принять настолько близко к сердцу, насколько это возможно. Чтобы пройти Испытание Смертью, нужно заниматься тренировкой не только своего тела, которое у тебя, кстати, похоже на дерево. Ты должен чувствовать этот мир душой, уметь держать свои слепые глаза открытыми. Скажи мне, о чем сегодня говорят в городе?

— О разном, — просипел он, понимая, что если не ответит, кучеярка оторвет ему ногу.

— Дурак, — обозвала она его, но злости в ее голосе не было. — Люди говорят о страшных знаках, о вещах, которым нет объяснения, о странностях, которые пугают даже старейших. Самумы приходят тогда, когда их не ждут, и туда, где их никогда не было. Степи превращаются в пустыню, а оазисы исчезают. Караванные тропы, которые существовали тысячелетиями, бесследно пропадают, а колодцы и родники засыхают. Мир меняется не просто так, Арлинг. Идет гроза, и в будущем все будет только хуже. Жрецы и оракулы могут ошибаться — они ведь люди, но ветер никогда не лжет. Ты разве не чувствуешь, как он изменился? У меня нет такого острого нюха, как у тебя, но даже я чувствую в нем смерть. Не повторяй ошибок моего брата. Не отворачивайся от Изменяющего.

— Но Белая Мельница…

— Что? — она ослабила хватку, и Регарди смог втолкнуть в себя воздух, чтобы просипеть:

— Белая Мельница следит за Гургараном. Я верю иману.

— «Белая Мельница следит за Гургараном», — передразнила его Атрея. — Что ты знаешь о Белой Мельнице, мальчик? Единственное, что они могут хорошо, так это считать деньги в своих кошельках. Никто из этих сомнительных стражей не был за Гургараном, а их охрана кончается там, где начинаются Белые Пески. Что творится в Карах-Антаре и у Царских Врат, даже последние серкеты не знают. Но знаки видят все. Однако люди упорно продолжают находить им объяснения — одно чуднее другого, хотя правда проста. Подобный окреп настолько, чтобы начать Второй Исход. И когда он его начнет, Белая Мельница, охраняющая Гургаран, покажется мышью, пытающейся остановить падающий со скалы камень. Подобный раздавит нас, даже не заметив.

Наконец, пальцы Атреи разжались настолько, что у Регарди появилась возможность расслабить мышцы и вздохнуть. Он ненавидел танцы, ненавидел растяжку, но еще больше Атрею — за тот страх, что слышался в ее голосе. Такая сильная женщина не имела права бояться.

— А что там за Гургараном? — спросил он, пытаясь вернуть жизнь в занемевшие конечности. — Кто-нибудь из людей вообще там был?

Атрея ответила не скоро.

— За Гургараном конец мира, — задумчиво произнесла она. — Людям не нужно туда ходить. Говорят, перейти их может лишь тот, кто живет так, словно уже умер.

* * *

Мало что в мире могло сравниться с ароматом весенних вишен, поспевающих за зиму в садах Балидета. Пьянящий, сочный, вызывающий — он идеально подходил для утреннего настроения Регарди, который еще чувствовал крылья после вчерашней тренировки на Круге. Ему все-таки удалось одолеть Беркута, хоть тот и не признал поражения. Это случилось уже после того, как с площадки ушел иман, и судить их было некому. Они решили еще раз повторить «Танец Красных Листьев» и — о, чудо! — Шолох оказался повержен. Арлинг всю ночь ворочался, стараясь вспомнить, что именно он сделал, чтобы повторить прием перед учителем, но мальчишка считал, что Регарди просто повезло. Впрочем, свое мнение он мог оставить при себе, потому что Арлинг был намерен закрепить результат сегодня же вечером.

День могла испортить разве что упрямая торговка, которая не желала продавать ему вишни за пять монет, полученных от Джайпа за чистку пяти ведер картофеля. Больше денег у него не было. За выполнение дополнительной работы иман платил вознаграждение, и Регарди был намерен потратить его на еду. А так как большинство блюд кучеярской кухни по-прежнему вызывало у него недоумение, спелая, сладкая вишня идеально подходила, чтобы отпраздновать победу. Если бы не проклятая торговка, которая оказалась упрямее школьного осла по кличке Иска.

— У тебя хороший товар, но этих денег он не стоит, — возмутился он, чувствуя, что начинает терять терпение.

— Плати сто монет, дорогой, или уходи, — повторила кучеярка, отгоняя веточкой мух с горки ароматных ягод, лежащих на блюде.

— Сто монет за ковшик? — переспросил Регарди, не веря своим ушам. — Секунду назад ты просила пятьдесят!

— До полудня полсотни, после — сотня, — буркнула она и закричала ему на ухо. — Вкусные вишни! Покупайте вишни! Лучшие ягоды в Балидете!

— Но еще не полдень! — перебил ее Регарди, не собираясь сдаваться.

— Ты вроде слепой, а не глухой, — усмехнулась кучеярка. — А для кого сейчас жрец молитву пел? Посторонись, парень, не загораживай товар. Есть деньги — забирай, нет — оставь другим. Мои ягоды долго не лежат, такие даже в саду твоей школы не растут.

«И без тебя знаю», — мрачно подумал Арлинг. Все вишневые деревья пропали два года назад после сильного самума, накрывшего город, а молодые саженцы еще не плодоносили. Ему уже и не хотелось никаких вишен, но торговка разбудила в нем что-то от старого Регарди, и покупка ягод стала принципиальной. Может, занять денег у Беркута? У него они водились всегда, и Арлинг никак не мог понять, в чем тут дело. Казалось, что мальчишка работал не больше остальных. Впрочем, деньги у Шолоха никогда не задерживались. Он мог потратить все до монеты на покупку широкополой арвакской шляпы из Согдарии, которая при ветрах Балидета была совсем бесполезной, а на следующий день подарить вещицу Джайпу. Повар от подарков никогда не отказывался.

Вот и сейчас Беркут занимался тем, что проматывал деньги в карты Сахару и Олу. Они играли уже час, ожидая имана перед дворцом Торговой Гильдии Балидета, где мистик встречался с каким-то купцом из Шибана. В городе было принято, чтобы ученики сопровождали своих учителей. Шолох считал, что на самом деле во дворце проходила встреча таинственной Белой Мельницы, но у Беркута на все было свое мнение. Арлинг карты не любил, так как они напоминали ему прошлое в Согдарии, поэтому бесцельно слонялся по Багряной Аллее, охотясь за новыми запахами и звуками.

Но сегодня главная улица города была пустой и спокойной. Недавно из Балидета ушел большой караван, и в городе царило редкое спокойствие. Изнывающие от жары горожане торопливо пересекали улицу, стараясь, как можно быстрее скрыться в тени прохладных дворцов и административных зданий. Раскаленный воздух лениво перетекал из одного конца Аллеи в другой, но даже многочисленные фонтаны, шумевшие перед дворцами, не могли справиться с палящим зноем.

Главная улица разрезала Жемчужину Мианэ на две половины. Дворцы, рынок Мерв и большинство храмов располагались в западной, старой части города, а школы, бани и дома — в восточной. Остальные улочки разбегались от Багряной Аллеи, словно прожилки на листе чингиля. Чужеземцу было так же сложно в них разобраться, как запомнить всех богов, которым поклонялись в Сикелии. Регарди понадобился не один год, чтобы научиться свободно передвигаться в причудливом лабиринте города.

Он втянул воздух и постучал сапогом по каменной мостовой. Иман говорил, что Аллея осталась еще от древних, которые построили город, а потом покинули его задолго до того, как в него пришли первые кучеяры. По словам учителя, у камней был темно-красный цвет, от чего улица и получила свое название. Наверное, так выглядела кровь. Или вишня, которую не хотела продавать проклятая старуха.

— Поступим так, — решительно заявил Арлинг, озаренный новой идеей. — Я даю тебе пять монет, а ты даешь мне пять ягод. Идет?

— Легкого солнца вам над головой, добрый господин! — вдруг запричитала торговка. Регарди не сразу сообразил, что обращались не к нему, а ребенку, который сердито сопел где-то на уровне его пояса. Обругав себя за невнимательность, Арлинг быстро «осмотрел» дитё и, не найдя в нем ничего интересного, вновь повернулся к кучеярке. Но внимание женщины было полностью поглощено подошедшим мальчиком.

— Хранят боги вас и вашу семью, — ласково проворковала она. — Хотите ягодку? У меня вкусные вишни, самые сочные и сладкие. Возьмите, попробуйте!

— Сколько стоят твои вишни, женщина? — серьезно спросил мальчуган, и сердце Регарди громко стукнуло от нехорошего предчувствия. Его ягоды собирались купить! Вскоре он убедился в своей догадке. На мальчишке висело столько золотых украшений, что на них можно было приобрести целый сад вишневых деревьев вместе с хозяйкой. Да и пахло от него не дешевыми благовониями. Впрочем, на Багряной Аллее бедняки не жили.

— Разве ты не видишь, что эти ягоды уже покупают? — сердито сказал он ему, но кучеярка сердито его отпихнула.

— Пошел прочь, попрошайка! — раскричалась она. — Еще чего выдумал! Проваливай отсюда! Не слушайте его, добрый господин! Ходят тут всякие… Какое счастье, что мои вишни вам приглянулись. Три монеты, и я насыплю вам полный ковшик.

Регарди задохнулся от возмущения, но мальчишка уже протянул деньги торговке.

— Плачу золотой за все. Сдачи не надо.

Кучеярка не стала мешкать и, пересыпав ягоды в корзину, с поклоном подала ее мальчику. Рассыпавшись в любезностях, она исчезла с Аллеи быстрее, чем Арлинг успел придумать, как отомстить за уязвленное самолюбие. С тем, что кучеяры предпочитали продавать своим, а с него требовали в десять раз больше, он сталкивался не впервые, но почему-то сегодня было особенно обидно. Неужели из-за маленького засранца, который напомнил ему самого себя в детстве? Регарди криво усмехнулся. Что мог, не задумываясь, купить сын Канцлера, то не мог себе позволить ученик имана.

И все-таки поведение торговки было странным. На ее месте он запросил бы с богатого мальчишки не пару монет, а десяток золотых. Хотя, может, она заранее знала, что ребенок заплатит больше, пожелав похвастаться своим достатком? Проклятые кучеяры! Ему никогда не понять, что творилось в их головах.

— А торговка-то молодец, — заявил вдруг мальчишка, выплевывая косточки Арлингу под ноги. — Я бы тоже не стал продавать драгану.

Какое-то время Регарди боролся с желанием отвесить сопляку хороший подзатыльник, но неподалеку раздавались голоса трех или четырех кучеяров, — очевидно, слуг, — и он заставил себя сдержаться. Наверное, мальчишку несли домой во дворец, когда неожиданно сломалась ручка паланкина, которую сейчас пытались починить слуги. И скучающий маленький богач решил убить время, помешав слепому драгану, который не отличался большим терпением.

Благоразумие приходит слишком поздно, как-то сказал иман, и Арлинг был с ним согласен. Но у него тоже было много времени, которое нужно было чем-то занять. Утереть нос зарвавшемуся купчонку было как раз тем, что требовалось для повышения самооценки.

— Значит, ты настоящий кучеяр? — спросил он, присаживаясь перед мальчишкой на пятки.

— Да, — гордо ответил маленький богач. — И поэтому я покупаю вишни за три монеты. А ты за сто.

— Любишь свою страну и город, верно?

— Да, — снова кивнул мальчишка, еще не чувствуя подвоха.

— Тогда ответь мне, почему ты стоишь перед памятником первому купцу Гильдии с непокрытой головой? Мы ведь на Багряной Аллее, а это сердце Балидета. Обычай требует, чтобы волосы человека, стоящего перед ликом основателя, были закрыты платком. Какой же ты кучеяр, если оскорбляешь своих предков?

— Неправда, есть у меня платок! — возмутился мальчишка, но Арлинг чувствовал, как сильно пахли его волосы, заботливо напомаженные нянькой. Если бы на мальчугане был платок, запах был бы слабее. К тому же, он ехал в паланкине, и слуги не боялись, что солнце напечет ему голову.

— Еще и лгун, — усмехнулся Регарди. — Впрочем, чего ждать от кучеяра.

— Ты не можешь меня видеть, — озадаченно произнес малец, разглядывая его повязку. — Ты слепой!

— Я слеп, но вижу ушами, — Арлинг был готов поспорить, что у мальчишки округлились глаза. — И в отличие от тебя, у меня на голове платок, хоть я и драган. А все потому, что я чту традиции города, в котором живу. Пусть мне и не продают вишни за три монеты. Кстати, разве ты не знаешь, что смотреть в лицо собеседнику — признак невежества?

— А я на тебя не смотрю, нужен ты мне! — фыркнул мальчишка, но глаза отвел.

Запустив руку в корзину, он зачерпнул полную пригоршню ягод и демонстративно отправил их в рот, брызнув соком на подбородок и рубашку. Арлинг хмыкнул и сложил руки на груди, показывая, что уходить первым не собирается. Мальчишка не заставил себя ждать с ответом и, подобрав камень, сердито швырнул его в фонтан. Вряд ли он рассчитывал, что сможет обрызгать собеседника, но его жест пришелся кстати, дав Регарди повод подразнить купченка.

— Я вот не кучеяр, но знаю, что тревожить воду без причины — плохой знак, — сказал он, цокая языком. — Или ты решил помолиться великой Семерице? Тогда простой камень не годится. Любой кучеяр знает, что Богиня Жизни любит золото. На тебе много золотых побрякушек. Кинь одну в воду, может, тебя услышат.

Мальчишка втянул в себя воздух от гнева, но достойный ответ не придумал, и, разозлившись еще больше, в сердцах швырнул корзину с ягодами на камни. Терпкий запах ягод, дразнящий Арлинга уже долгое время, стал почти невыносимым. Высыпавшись на раскаленную мостовую, вишни оказались беззащитными под палящими лучами солнца. Быть красивыми и аппетитными им оставалось недолго. На многих ягодах от удара о землю лопнула тугая кожица, прыснув ярким соком, невидимым на темно-красных кирпичах Аллеи.

Регарди сглотнул и укоризненно покачал головой. Внутренний голос подсказывал, что лучше всего было оставить мальчишку в покое и вернуться к товарищам, но упрямый Арлинг из прошлого, который не желал возвращаться обратно в клетку забвения, выпрямился и, нависнув над мальчиком, насмешливо произнес:

— Ты, наверное, и не одного обычая-то не знаешь, а кучеяр?

— А вот и неправда! — воскликнул юный богач, охотно поддавшись на провокацию. Оглянувшись на слуг и убедившись, что они поглощены паланкином, он запрыгнул на бортик фонтана, оказавшись на уровне груди Арлинга. Очевидно, высота придавала ему уверенности.

— Знаешь, зачем этот тис обвязан тряпками? — мальчишка указал за его спину, но Регарди даже не пошевелился.

— Тис — это дерево Семерицы, — важно заявил маленький кучеяр. — Женщины Балидета привязывают к нему платочки, надеясь, что богиня пошлет им детей, вот!

«Отстань от пацана!», — велел себе Арлинг, но вслух неторопливо произнес:

— Ага, а еще кучеярки обмазывают ствол дерева своим дерьмом, поэтому здесь так воняет. И это не платочки, а лоскуты ткани с их одежды.

Ну что, малой, проглотил? Получай за вишню!

На какое-то время мальчишка и, правда, задумался, сопя носом и тяжело дыша от гнева.

— Да что с тобой разговаривать! — фыркнул он, но признавать поражение не захотел и через минуту атаковал его с новой силой. — А ты знаешь, что это единственный фонтан в городе, из которого можно пить?

Перегнувшись через борт, он окунул в воду лицо и сделал шумный глоток. Вот теперь Арлинг позавидовал ему по-настоящему. В такую жару хотелось забраться в фонтан целиком, но купченок знал, о чем говорил:

— А тебе сюда нельзя, — ехидно произнес он, шлепая по воде ладонями. — Ее можно пить только кучеярам! Если ты коснешься хоть капли, тебя покарает богиня. Или жрецы. Вон они прохаживаются неподалеку. С тебя глаз не спускают.

— Да на здоровье, — ответил Арлинг, подходя к фонтану. — Только настоящий кучеяр не утоляет жажду, как животное. Пить из воды губами — непристойно. Для этого здесь есть ковшик.

Зачерпнув посудиной благоухающую прохладой жидкость, он протянул ее мальчишке.

— И, как истинный кучеяр, ты должен помолиться о том, кто подает тебе воду. Надо сказать так: «О, великая и прекрасная Семерица, пошли этому человеку силу юности».

И хотя Арлинг был уверен, что маленький кучеяр сейчас выбьет ковш у него из рук, тот воду принял.

— Хорошо, драган, — произнес купченок сквозь зубы. — Я возьму эту воду. Правда, моя нянька учила, что, встречаясь с незнакомцами, а тем более с драганами, нужно делать такой знак ладонью, — при этих словах пацан размашисто поводил рукой в воздухе. — Спорим, что про ладонь ты ничего не знал? Она спасает от дурного глаза!

— И что? Теперь ты чувствуешь себя в безопасности?

— Нет, — признался мальчишка. — Нужно еще сказать: «Пятерню тебе в глаз, пусть бог тебя ослепит». Но ведь ты и так слепой, значит, на тебя знак не подействует.

Тут Арлинг не выдержал и рассмеялся. Напряжение от перепалки с юным богачом вдруг лопнуло, растаяв в воздухе, словно мираж. Да что это на него нашло? Спорить с ребенком из-за каких-то ягод! Ни Магда, ни иман его бы точно не поняли.

Мальчишка еще некоторое время дулся, но, так как Арлинг продолжал смеяться, через некоторое время зашелся хохотом и сам. Теперь малец уже не казался Регарди таким наглым, да и вишни, жарившиеся на солнцепеке, давно потеряли свою привлекательность.

— Сейфуллах Аджухам! — раздался грозный оклик, и Арлинг услышал, как в их сторону направился человек, отделившийся от группы слуг, которые все еще возились с паланкином.

— Прошу вас слезть с фонтана, господин, и не оскорблять живородящую Семерицу, — сурово произнес подошедший кучеяр. От него резко пахнуло лимоном и лакричными палочками. Смесь вызывала только одну ассоциацию — так пах отбеливающий крем Атреи, который она всегда носила с собой в жестяной баночке. Бледная кожа считалась у кучеярок признаком благородства, поэтому женщины Балидета пользовались кремом и днем, и ночью. У мужчин такого запаха Арлинг еще не встречал, но выводы пока решил не делать. Кучеяры были полны сюрпризов.

— Да, Майнор, — проворчал мальчишка, сползая с фонтана, но слуга не спешил уходить и перевел внимательный взгляд цепких глаз на Регарди:

— Школа Белого Петуха? — процедил он, оглядывая его форму. — И чему вас там учат? Подавать воду сыну наместника полагается на коленях. Он вас оскорбил, господин?

— Не успел, — скривив губы, ответил мальчишка. — Но вежливости ему бы не помешало.

— Так ты еще и тупой, — трость Майнора стукнула Арлинга по плечу. — Благодари Омара, что господин сегодня добрый. На колени, ученик. Проси прощения у великодушного Сейфуллаха и проваливай.

Арлинг опешил от такой наглости, но ситуацию спас Беркут, который неожиданно вырос рядом, рассыпавшись в любезностях.

— Уважаемый господин Майнор, милейший господин Сейфуллах! Простите моего неучтивого товарища! От имени всей нашей школы просим! Глядите, он же драган, да еще и слепой. Разве можно требовать от северян учтивости? Нижайше просим прощения!

— Оставь их, Майнор, — важно протянул Сейфуллах. — Что там с носилками? Руки у вас не из того места растут, бездари. Я пойду пешком, отец меня, наверное, уже заждался.

Они удалились на приличное расстояние, когда мальчишка повернулся и крикнул:

— Эй, драган! Можешь забрать себе мои вишни. Не хорошо, если они пропадут. Ты же уважаешь наших богов, а вид гнили Великой Семерице противен.

Беркут сжал руку Арлинга, чтобы тот ничего не сказал, но Регарди уже достаточно владел собой и ввязываться в новую перепалку не собирался. И хотя Арлингу из прошлого хотелось запустить корзину вдогонку наместникову сыну, Арлинг из настоящего заставил себя развернуться и молча пройти ко дворцу, где им было велено дожидаться имана. Прогулок на сегодня было достаточно.

— Идиот! — набросился на него Шолох. — В тюрьму захотел? Это же любимый сын Рафики Аджухама и его наследник. Ты меня поражаешь! Не знать, кто такой Сейфуллах! Да одного его слова хватит, чтобы стража всыпала нам плетей или закопала в песок по горло. Мальчишке ни в чем не отказывают, это настоящий пайрик в человечьем обличье. Проклятые дерьмокопатели! Не понимаю, за что учитель уважает этих Аджухамов. А ты, конечно, хорош. Нашел с кем связываться.

— Остынь, Шолох, — попытался успокоить его Арлинг. — Слышал я об этом Сейфуллахе. Кто же думал, что он здесь вертеться будет. На мальчишке не написано, что он сын наместника, а если бы и было написано, я бы этого все равно не увидел.

— «Кто же думал», — передразнил его Шолох. — Ты на Багряной Аллее! В Балидете есть два вида людей — те, кто живут на Багряной Аллее и все остальные. Да здесь не только Сейфуллаха, здесь и самого Рафику можно встретить. Или еще хуже — его брата Сокрана. Вот, кто бы точно тебе плетей всыпал. Эх, учит тебя иман, учит…

— Да, Финеаса из меня не получится, — слова вырвались из Арлинга неожиданно, удивив его самого. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как Фин не вернулся в школу, но отсутствие лучшего ученика все еще ощущалось.

— Нет, не получится, — едко ответил Шолох, и Регарди захотелось его ударить.

— Надеюсь, ему хорошо там, в Муссаворате, — пробурчал он. Арлинг не знал, что заставило кучеяра так поступить, но он считал, что Фин предал школу. И он предал его, Регарди. Потому что ему было без него плохо, хотя Арлинг никогда бы в этом себе не признался.

— Наивный, ты все еще веришь в эту сказку о Муссаворате, — протянул Шолох.

— Да, верю. И буду верить! А если ты что-то знаешь, то можешь молчать и дальше. Мне твои тайны ни к чему.

— Между прочим, кое-что знаю, — сердито заявил Беркут. — Я видел, как его отец приезжал в школу неделю назад. Он не умер и даже не болен. Старик весь вечер о чем-то говорил с учителем, а ночью уехал из города со своим слугой, даже не дождавшись каравана. Я специально за ним следил. Фина в Муссаворате нет, и не было. Знаешь, что я думаю? Иман отправил его в Пустошь на Испытание Смертью, и никому об этом не сказал, потому что этого решения от него ждали очень давно. Может быть, он даже выбрал его Индиговым.

Иман не мог этого сделать, захотелось крикнуть Арлингу, но ответить он ничего не успел, потому что к ним подбежал запыхавшийся Сахар.

— Вы случайно лекарство Ола с собой не захватили? — спросил он, и, поняв по их растерянным взглядам, что ответ отрицательный, помчался обратно. Не говоря ни слова, они бросились вслед за керхом.

Ол лежал в тени статуи Семерицы и пытался разбить себе голову о камни. Приступ случился, как всегда, неожиданно, хотя в последнее время припадки почти прекратились. Арлинг не помнил Ола таким уже давно. Многие в школе считали, что лекарства подействовали, но оказалось, что пайрики, терзавшие мальчишку, лишь собирались с новыми силами.

«Иман расстроится», — подумал Арлинг и тут же устыдился собственных мыслей. Страдал-то ведь Ол, а мистик был далеко, во дворце, и помочь им не мог.

— Голову ему придержи, — велел Сахар, и Регарди поспешно положил лохматую голову Ола себе на колени. Сахар с Беркутом навалились на мальчишку, стараясь удержать его тело в неподвижном состоянии, но с таким же успехом можно было пытаться сдержать взбесившегося коня. Во время приступов Ол становился невероятно сильным. Как назло, Аллея почти опустела, и помощи просить было не у кого. Зной загнал в прохладные дворцы даже редких прохожих, которые показывались до полудня. И хотя обычно припадки Ола сопровождались криками и стонами, на этот раз кучеяр корчился молча — словно боролся с дьяволом, сидящим у него внутри. Беркут догадался всунуть ему палку между зубов, и это было единственное, что они могли для него сделать.

Регарди не знал, сколько прошло времени, прежде чем тело Ола расслабилось и обмякло. Мальчишка оставался в сознании, но никого не узнавал и нес всякую чепуху. Арлинг ненавидел, когда он так делал, потому что порой ему казалось, что устами кучеяра говорила Магда. В последние месяцы перед трагедией она часто витала в каких-то своих мирах, разговаривая сама с собой. Прямо как Ол сейчас.

— Не думай, что мир погружен во тьму, — бормотал мальчишка, хватая за руки Беркута. — А когда будешь искать огонь, не жди, что с тобой поделятся светом. В мертвой воде драконы не прячутся. Их можно найти с дымом, но идти надо осторожно, потому что все мы ходим под Небом.

— Его нужно отвести в школу, — заключил Шолох, оглядывая мальчишку. Наверное, ему тоже было не по себе от странного бормотания.

— Но иман еще не освободился, — возразил Сахар. — А он велел нам его дождаться.

— Нужно достать лекарство, — упрямо произнес Беркут. — Если я буду слушать эту чушь, то сойду с ума так же, как он.

Между керхом и Шолохом быстро вспыхнула словесная перепалка, и Арлинг понял, что плохой день был не только у него.

— Я его отведу, — вмешался он, втискиваясь между друзьями, — а вы дожидайтесь имана. Это будет правильно.

— Ты не справишься, — заявил Шолох, но Арлинг был настроен решительно.

— За себя говори, Беркут, — Регарди сложил руки на груди, выставив вперед подбородок.

— Пусть отведет, а мы подождем, — неожиданно встал на его сторону Сахар. — Ал знает город не хуже нас, а от Багряной Аллеи до школы прямая дорога, здесь недалеко.

— Я пойду с ним, — заупрямился Шолох, но Арлинг ткнул его в грудь.

— Никто со мной не пойдет, особенно ты. Приступ уже кончился. Нехорошо, если мы оставим учителя одного. А если он выйдет с купцами или своим другом, что он им скажет? Вот мои ученики, а там будет только Сахар… Эти слова не против Саха, это мой довод в пользу того, что отвезти Ола может и один ученик.

Звучало не очень убедительно, но Беркут сдался.

— Ладно, хорошо, только остынь, — уже мягче произнес он, видя, что Регарди настроен решительно. — Отведешь Ола и сразу же возвращайся. Если что, встретимся по дороге или на этом же месте.

Регарди махнул ему и осторожно взял Ола под руку. Тот не стал сопротивляться, но вел себя странно. Пялился в небо и спотыкался на ровном месте. Пришлось выбирать дорогу за двоих — для себя, слепого, и для друга, сумасшедшего.

Беркут не сводил с них глаз, пока они не повернули за угол. Регарди вздохнул с облегчением. Еще немного, и он бы затеял с Шолохом драку. Что было причиной его дурного настроения — встреча с сыном наместника, который напомнил ему себя в детстве, или разговор о Фине, судьба которого терзала его неведением, — он не знал, но вернуться в школу было хорошей идеей. Пять кругов по дальней крепостной стене, вынес себе приговор Арлинг и сразу почувствовал себя легче. Несмотря на то что он любил прогулки с иманом в городе, вынужденное бездействие во время подобных ожиданий утомляло сильнее, чем хорошая тренировка на Огненном Круге. Регарди казалось, что, если он остановится хоть на секунду, прошлое догонит его, и тогда ему придется встретиться с ним лицом к лицу. И он не знал, кто выйдет победителем.

Тем временем, Олу лучше не стало. Регарди ускорил шаг, не увереный, что справится с кучеяром, если приступ повторится. К тому же от мальчишки странно пахло. Будто он нацепил на себя шкуру змея, а затем обвалялся в цветочной пыльце. Это была необычная смесь, но Арлинг был уверен, что не ошибся. Запах сикелийских змей он помнил хорошо, так как провел много времени в городском серпентарии, принадлежащем другу имана. У учителя друзья были везде: от нарзидов, чистящих сточные канавы, до купцов и генералов, входящих в совет города. Аромат цветов тоже отчетливо ощущался — словно Ол повалялся в цветочной клумбе.

Наверняка, у запахов было простое объяснение. Например, Ол мог наступить на цветочные благовония, разлитые каким-нибудь ротозеем на площади. И неважно, что раньше Регарди их не чувствовал. Он был занят перепалкой с Сейфуллахом и мог не обратить внимания на аромат, который витал в Балидете повсюду. Запах змей тоже можно было объяснить. Например, ими мог пахнуть пот мальчишки. Иман говорил, что человеческие выделения не всегда имели привычные запахи. От некоторых людей пахло апельсинами, когда им было страшно, или шоколадом, когда они занимались любовью. «Нужно рассказать учителю», — решил Арлинг, стараясь не слушать ерунду, которую нес Ол.

Но не замечать его слов не получалось, потому что мальчишка повис у него на руке и шептал совсем рядом:

— Эта ягода такая красная, а собаки в домах прозрачные, как вода… Зачем они смотрят на меня, Ал? Скажи, что у меня нет денег.

Как же, черт возьми, похоже на Магду. Он бы с удовольствием оглох на одно ухо — с той стороны, где шел Ол. Радовало то, что идти оставалось недолго. Он уже чувствовал благоухание апельсиновой рощи, за которой начиналась улица со школой.

— Души умерших быстро не отпускают, — забормотал Ол с новой силой, и Арлингу захотелось заткнуть ему рот своей повязкой слепого.

— Их там много. Там, на Дороге Молчания. Золотой Король уже проснулся и скоро запоет песню. Но мы ее не услышим. Вокруг меня туман, а тебя засыпал песок. Они похоронили нас, Арлинг Синие Глазки.

Регарди вздрогнул и остановился.

— Что ты сказал? — спросил он Ола, схватив кучеяра за плечо. Раньше так его называла только Магда — в шутку. Но, наверное, он ослышался, потому что Ол из Согдарии не мог иметь ничего общего с девушкой из Мастаршильда. Его девушкой.

Постояв немного и послушав чепуху, который нес Ол, Арлинг решил, что у него разыгралось воображение. В бреде сумасшедшего легко услышать свои сокровенные мысли. Раньше он всегда злился, когда Фадуна его так называла, но сейчас он отдал бы все на свете, лишь бы снова услышать, как она говорит — Арлинг Синие Глазки.

— А ты знаешь, что сокол видит перед собой тысячи птиц, но не замечает ни одной, кроме той, что должна стать его жертвой? — спросил его Ол.

Регарди втянул в себя воздух, с облегчением почувствовав, что они уже в апельсиновой роще. «Ну и достанется тебе, Ол, — сердито подумал он. — Попрошу Джайпа влить в тебя такую дозу снотворного, что неделю спать будешь».

Неожиданно Арлинг понял, где допустил ошибку. «Никогда не забывай о том, что мир только и ждет, чтобы подловить тебя», — говорил иман. И как же чертовски прав он был.

Регарди сделал пару шагов и остановился. Апельсиновая роща благоухала так, словно он оказался в огромном сосуде, доверху набитом лепестками ароматных цветов. Сладкий, нежный нектар призывал окунуться в приятную негу, забыв обо всем на свете. Легкий ветер слабо шевелил тугие глянцевые листья, шепчущие признания в любви каждому, кто оказался под их тенью. Трепетный голос сойки, поющей где-то в глубине деревьев, дополнял картину безмятежности. Но если бы Арлинг был внимательнее и думал о дороге, а не о словах сумасшедшего Ола, то еще до того, как окунуться в апельсиновый рай, заметил бы людей, которые не имели ничего общего с садовниками или любителями природы.

Ученики Шамир-Яффа из Школы Карпов сидели вдоль тропы на пятках, не нарушая тишину сада ни единым словом или движением. Что-то подсказывало — они пришли сюда не за апельсинами. Их было человек шесть, но Арлингу показалось, что он слышал движение и за деревьями, а значит, там тоже могли прятаться «карпы». Возможно, они ждали совсем не его, но так случилось, что в этот день их дороги пересеклись. В этот плохой день, поправил он себя, потому что «карпы» не относились к тем кучеярам, с которыми он нашел общий язык. С их первой встречи на рынке между ними вспыхнула война, которая с переменным успехом длилась уже несколько лет. И Регарди не был уверен, что «карпы» захотят ее сегодня закончить.

«А не повернуть ли мне к рынку?», — подумал он, но было поздно. «Карпы» его заметили и теперь неспешно направлялись в его сторону. Торопиться им действительно было некуда — в округе никого кроме них не было. К тому же, обильная апельсиновая листва загораживала от любопытных взглядов. Роща идеально подходила для тайных свиданий и задушевных бесед. Ни на первое, ни на второе их случайная встреча с «карпами» не походила, и у Регарди заранее испортилось настроение.

— Глядите, два петушка, — насмешливо протянул Фарк. — Один псих, другой слепой! А в вашей школе нормальные есть?

О болезни Ола знали немногие, но слухи распространялись в Балидете быстрее пыли, гонимой горячим ветром. Ол действительно выглядел неважно. У него обильно текла слюна, которая заляпала Арлингу все плечо, намочив рукав. Регарди приходилось его тащить, потому что кучеяр плохо шел сам, еле волоча ноги.

— Уйди с дороги, — угрожающе произнес Арлинг, решив сразу перейти в наступление. Интуиция подсказывала: вежливость с «карпами» была неуместна. И хотя он не любил городскую стражу, которая всегда оказывалась не к месту, сейчас ее появление было бы кстати. Он, «карпы» и апельсины — не лучший расклад.

— А может, это ты уберешься из нашего города, драган? Ты здесь только гость, причем незваный. Если тебя из жалости приютил иман, это не значит, что весь Балидет рад тебя видеть.

— Пошел к черту, Фарк, — огрызнулся РеРРРррромм

Регарди, чувствуя, как в груди закипает злость. Сначала проклятый мальчишка с вишнями, потом ссора с Беркутом и приступ Ола, а теперь еще и «карпы». Эх, ему бы сейчас холодную голову Финеаса. Он никогда не встречался с учениками Шамир-Яффа наедине, и интуиция подсказывала, что самым разумным чувством в данной ситуации был страх. Страх, который почему-то не появлялся.

— Ты носишь одежду ученика, но не сдал ни одного летнего экзамена, разве это справедливо? — Фарк сделал шаг вперед и оказался ближе. Арлинг понял, что его окружали и быстро переместился к дереву, чтобы прикрыть спину.

— Отойди, Фарк, — вдруг произнес Ол. — Ар снесет тебе голову, а мы не сможем пришить ее обратно.

«Ну, спасибо, удружил», — мрачно подумал Регарди, но брошенная искра попала на благодатную почву.

— Сомневаюсь, что этот драган может нам что-то сделать, — протянул Фарк, и его тон не обещал ничего хорошего. — Ты, Ол, пока посиди в тенечке, мы с тобой потом разберемся. Эй, Грасп, сбегай за стражей. Скажи, что мы задержали двух подозрительных типов. Одного пьяного кучеяра из Школы Белого Петуха и какого-то драгана, который выдает себя за ученика имана, не пройдя ни одного испытания. Если мы ошиблись, он покажет нам свои зарубки, и мы извинимся, правда, ребята?

«В этом городе трудно что-то скрыть», — с досадой подумал Арлинг. Зарубок у него и, правда, не было. Этот обычай казался ему диким, но у всех учеников боевых школ на руках были шрамы. По негласной традиции после каждого успешно пройденного экзамена молодые кучеяры наносили себе порезы на внутреннюю сторону плеча. Потом они пересчитывали такие шрамы и с гордостью показывали девушкам.

Арлинг услышал, как один из кучеяров сделал шаг в сторону и тоже двинулся к нему, запоздало сообразив, что повелся на провокацию. Бежать за стражей «карпы» не собирались, а вот окружить его у них получилось.

— Послушай, Фарк, — вздохнул Регарди, понимая, что отступить не получится, так как позади уже слышалось дыхание подкрадывающихся «карпов». — За мной идет иман с ребятами, давай не будем усложнять жизнь друг другу?

— Ты серьезно думаешь, что можешь напугать нас своим учителем? Прости, но его лучшие времена позади. Об этом в Балидете знают все кроме его учеников.

Фарк зашелся хохотом, который подхватили другие «карпы». Арлинг прикусил язык, чтобы сдержать ответное оскорбление, но его опередил Ол.

— Ты подохнешь, как свинья, Фарк, — решительно заявил он. — Захлебнешься в грязи. Знаешь, как у нас говорят? Спелому плоду ничто не грозит кроме падения. Так вот ты давно перезрел.

— Что ты сказал? — процедил кучеяр, надвигаясь на них, словно самум на кибитку кочевника.

— Я сказал, что достойно сожаления, если упущен момент, когда можно почетно умереть, — спокойно ответил Ол. — Ты свой момент упустил.

— Заткнись, — процедил Арлинг, но было поздно.

— Видят боги, не мы первые это начали, — прошипел Фарк, обходя его по кругу.

— Глупая собака громко лает, — вынес вердикт Ол, и опустился на землю под апельсиновым деревом.

Регарди не верил ушам, но его сумасшедший друг сделал все, чтобы в школу они сегодня не вернулись.

— Не бойся, Ар, — сказал ему Ол, сдирая с апельсина сочную кожуру. — Больно будет только вначале. Их много, как волос на верблюде, поэтому тебя побьют. Но как говорит наш учитель, даже если случилось непредвиденное, не следует менять намерения. Ты, кажется, хотел оторвать Фарку голову.

Арлинг сглотнул, слушая, как «карпы» расходятся по кругу. Впрочем, драка в любом случае, была лишь вопросом времени.

— Твой друг знает много поговорок, — процедил Фарк, — Я тоже знаю одну. Лучше быть живым и здоровым, чем мертвым или калекой. Что скажешь, драган?

«Еще можно убежать», — подумал Регарди, но с ним был Ол, и Арлинг почему-то был уверен, что мальчишка останется под деревом. Из чего следовало, что ему предстояло принять вызов дюжины «карпов», проявив смелость — или безумство. Однажды иман сказал ему, что храбрость — это когда только ты знаешь, как сильно ты боишься. Арлинг прислушался к себе, пытаясь отыскать хоть каплю страха, но его не было. Лишь странное спокойствие, равнодушие и отрешенность. Ему было все равно, что случится в следующий миг, который не заставил себя долго ждать.

«Когда противников много, передвигайся так, чтобы они мешали друг другу», — послышался в голове голос имана, и Регарди пришлось напомнить себе, что он не на Огненном круге, а сопящий впереди Фарк — не Беркут с деревянной саблей в руке.

Он напал первым. Бросившись к ближайшему «карпу», Арлинг врезался в него, словно молоток в кусок мяса, из которого нужно было сделать отбивную. На долю секунды ему показалось, что все получится, ведь он учился в Школе Белого Петуха. Но тут раздался крик Ола, и Регарди понял, что допустил ошибку, оставив его без защиты у дерева. Однако назад пути не было — его окружили со всех сторон.

«Делай выпад в сторону, и быстро уходи внезапным поворотом», — подсказал иман. Либо прыгай через руку между двумя противниками. Но как же, черт возьми, все казалось легко на тренировочной площадке. Арлинг не раз сражался в окружении, но в школе было все иначе. Там были Сахар, Итамар, Ол или Беркут, которые так же решительно хотели намять ему бока, как «карпы», но отчего-то сейчас тело слушалось плохо, а ноги путались, как мысли, которых скопилось слишком много.

«Наверное, все дело в незнакомых запахах», — решил он. От благоухания апельсинов кружилась голова, а от карпов пахло гремучей смесью благовоний, пота и еды. Наверное, они успели подкрепиться в таверне, унеся с собой все запахи дешевой закусочной.

И все же первый удар Регарди пропустил, отлетев прямо к Фарку, которого было нетрудно узнать по бряцанью металлических колец в косах. Все «карпы» заплетали волосы в косы, количество которых увеличивалось по мере приближения ученика к концу обучения. У Фарка было целых шесть кос, хотя большинство «карпов» носило по две или три.

К удивлению Арлинга, тело проснулось и среагировало мгновенно — как на тренировках. Пятка Фарка просвистела рядом с его ухом, но цели не достигла. Почувствовав, что кучеяр открылся, Регарди собрался атаковать его в живот, но, услышав движение сзади, резко повернулся и обрушился на ребра напавшего карпа, стараясь бить так, как учил иман — одним ударом. Хруст был едва различим, однако Регарди его уловил. «Выброс крови из печени, сломанное ребро и выход бойца из строя», — предположил он, слыша, как кучеяр сгибается пополам, хватаясь за бок.

Однако радость от победы была преждевременной, потому что чьи-то пальцы схватили его спереди за шею. Тело снова не подвело. Прижав подбородок к груди, он сорвал захват и перегнул пальцы врага в другую сторону. Крик боли был музыкой. Арлинг почувствовал себя богом, но ликование было недолгим. Увлекшись выламыванием пальцев, он пропустил удар по колену, после которого настала его очередь сгибаться и кричать. Карп попал по болевой точке. Сразу вспомнились слова учителя о том, чем просто боль отличается от «ощутимой боли».

Потеряв инициативу, Регарди почувствовал себя деревянным манекеном на Огненном Круге. «Карпы» методично отрабатывали на нем удары, нападая по двое или трое. Торопиться им и в самом деле было некуда. Время стояло полуденное, и зной усмирял любое любопытство со стороны случайных прохожих. Если они и появлялись, то старались скорее исчезнуть, озабоченные мыслью о предстоящем обеде. Арлинг слышал голос Ола, но не мог понять били его, или кучеяр кричал сам по себе. Ему казалось, что вокруг него собрались все «карпы», а мысль о побеге стала навязчивой. И хотя он вертелся из стороны в сторону, стараясь создать защитную стену, как учил иман, уже было понятно, что день закончится для него неудачно. От ударов в нос слепые глаза слезились, костяшки пальцев кровоточили, повязка сползла и болталась на шее, но никто из «карпов» суеверным не оказался. Регарди почувствовал себя рыбой, выброшенной на раскаленную дюну из ручья в оазисе. Больно не было, и страх тоже не появился. Злость заглушала голос разума, мешая сосредоточиться и перейти в атаку.

— Глядите, у него синие глазки, — прозвучал откуда-то голос Фарка, и Регарди показалось, что на него обрушили водопад холодной воды. Как же она нужна была ему раньше.

— Синие глазки, — ехидно повторил кучеяр, и тут Арлинг взбесился. Он и сам не заметил, как из простой, уличной драки потасовка переросла в нечто большее.

Силы нашлись сразу, заставив его воспарить духом. Не попав кулаком в одного, Регарди ударил коленом в другого кучеяра, чудом избежав атаки третьего «карпа» по ребрам. В следующий миг чей-то локоть захватил ему шею, но Арлинг не растерялся и ударил головой, чувствуя хруст зубов. Промахнулся ногой справа, ударил локтем слева… Мир закружился в бешеной пляске, которая закончилась, увы, очень быстро.

Получив коленом в живот, Регарди согнулся, но его тут же распрямили, схватив за волосы. Фарк неожиданно оказался рядом и нанес ему удар в лицо — сначала одним кулаком, потом вторым. Пытаясь защитить лицо, он выкинул руку вперед, но ее тут же поймали, и хруст послышался снова. Наконец, появилась боль, но она была похожа на вспышку молнии, которая исчезла быстрее, чем он успел сделать вдох. И хотя рука больше не слушалась, это было мелочью по сравнению с тем, что ожидало его в следующую секунду.

Земля опасно приблизилась, — Регарди почувствовал насыщенный запах опавших листьев, — а затем врезалась в него, содрав на память лоскут кожи со лба. В голове промелькнула предательская мысль, а не запросить ли пощады, но голос куда-то пропал, уступив место невнятному хрипу.

— Арлинг! — шепнула Магда так близко, что он вздрогнул, пропустив еще один удар в живот.

Фадуна снова что-то сказала, но ее голос утонул в криках «карпов», которые заполнили рощу. Арлинг уловил ее тон, и он ему не понравился. Он был жалобный.

«Не надо жалеть меня, милая, — прохрипел Регарди, и не услышал своего голоса. — Я ведь еще не умер».

Он собирался бороться.

Что там говорил иман? Если на земле враг — добивай его ногами. Но на земле был он сам, а «карпы» пинали его уже целую вечность. «Если на земле ты, — наставительно произнес голос мистика, — тогда поднимайся». Арлинг попробовал, но, перепутав руки, оперся на раненое запястье. Вспышка боли пробежалась по всем частям тела и снова спряталась, поджидая, когда он ошибется в следующий раз. «Если не можешь встать, — продолжал советовать учитель, — то сражайся лежа, отпинываясь и хватая врага». Арлинг попробовал — тоже не помогло. Один из карпов навалился ему на ноги, крепко удерживая их внизу. «Тогда остаются руки, — вздохнул мистик. — Когда ладонь окажется на земле, хватайся за любой предмет и используй его, как оружие».

Этот совет нравился Регарди уже больше. Однажды трюк с песком ему удался. В следующий миг пригоршня земли полетела в глаза навалившегося карпа, который взвыл и откатился в сторону. Однако встать на ноги у Арлинга не получилось, так как на смену кучеяру пришел другой «карп». Упав ему на грудь, он схватил его за волосы, намереваясь ударить затылком о землю. Регарди уже представил свою голову, разбитую о камень или корень апельсинового дерева, но тут мальчишка допустил ошибку, наклонившись слишком низко. «Неужели ты решил, что я на самом деле ничего не вижу», — злобно подумал Арлинг и, уперев ноги «карпу» в живот, перекинул его через себя, заодно разомкнув круг столпившихся над ним кучеяров.

Момент терять было нельзя. Оседлав поверженного врага, он ударил ребром ладони по его лицу в точку между основанием носа и верхней губой. Туда, где находился нервный узел, и носовой хрящ срастался с черепной костью. Он хорошо помнил это место, потому что отрабатывал по нему удары совсем недавно. Правда, не на человеке, а на деревянной кукле Огненного Круга. Попадание получилось точным — болевой шок, сотрясение мозга, потеря сознания. На руку хлынула кровь, которая, смешавшись с его собственной, опьянила так, словно он выпил ведро моханы.

«А теперь беги!» — посоветовал он себе, потому что теперь «карпы» разозлились, бросившись на него все разом. Регарди прыгнул вперед, перескочив через поверженного кучеяра, но далеко не убежал. Апельсиновая роща была не крепостной стеной, а сегодняшний Арлинг был не тем учеником имана, который с легкостью набирал скорость, преодолевая препятствия.

Нож просвистел мимо уха, оставив на коже под глазом глубокий порез, который мгновенно набух кровью. Регарди сглотнул и почувствовал, как исчезает уверенность, уступая место страху, который давно ждал своего часа. Осталось только дождаться появления боли, чтобы встреча с карпами запомнилась надолго. Но ее не было, и это пугало не меньше осознания того, что его собирались зарезать, как теленка на скотобойне.

«Никогда не подпускай близко противника с ножом», — услышал он голос имана, но было поздно. Секущий удар по шее Арлинг отбил, подставив плечо, но прихватить руку с ножом не удалось, так как он услышал движение еще одного «карпа»— справа.

Фарк усмехнулся ему в лицо, обдав запахом чеснока и пота. Регарди перехватил его кисть и даже попытался выбить нож ударом колена, но одолеть лучшего ученика «карпов» ему было не под силу. Умелая подсечка повергал его на землю, с которой он уже не встал.

«Это обычная драка, — попытался убедить себя Арлинг. — Мне не страшно. Я не боюсь смерти». Но лгать себе было трудно.

— Не убивайте, — прошептал он и тут же прикусил язык. Регарди никогда не просят у врагов. Ни о чем.

Последнее, что он помнил, было движение своих рук, которые пытались отвести удар ножа, нацеленного в живот. Не получилось. Лезвие вошло в него со странным свистом, после чего наступила темнота. Уже настоящая.

Забвение было недолгим.

Магда заботливо положила его голову себе на колени, прикрыв ему глаза руками. Они были теплые, и от них приятно пахло дождем и поздними яблоками. Воспоминания — это свернутая в кольцо веревка, соединяющая прошлое с настоящим. Он уже не помнил, кто сказал ему это, но сейчас веревка исчезла, оставив его наедине со смыслом всей его жизни.

— Ты приходишь ко мне так редко, — сказала Фадуна, и ее рука легко пробежала по волосам Арлинга, оставляя на них капли дождя.

Они сидели в поле, спрятавшись в колосьях поспевшей пшеницы. Регарди чувствовал, как жесткие травинки кололи спину, а ветер свободно носился вокруг, словно щенок, засидевшийся на привязи.

Он не знал, что ей ответить. Магда опять лукавила. Разве он не просил впустить его каждую ночь, когда засыпал на своей циновке в Доме Утра? Промолчав, Арлинг попытался убрать с глаз ее ладошку, но Фадуна шутливо стукнула его по пальцам.

— Дай мне посмотреть на тебя, — попросил он.

— Хорошо, — прошептала Магда. — Только ненадолго. Закрой глаза. Я скажу, когда можно смотреть.

Он послушно зажмурился, чувствуя, как она сняла его голову с колен, уложив ее на холодную землю. Арлинг поежился, но стерпел. Ему было интересно, что за игру затеяла Фадуна. Но когда раздались ее быстро удаляющиеся шаги, он встревожился. Зачем она уходила?

Не вытерпев, Регарди сел и открыл глаза.

Ни поля, ни ветра, ни Магды. И яблоками уже не пахло. Вокруг была темнота. Густая, словно разведенная в масле сажа, и безнадежная, словно последний глоток воды посреди бескрайней пустыни. Звуки и запахи тонули в ней, едва попадая в глухую черноту необъятной пропасти. Он рухнул в нее давно и, кажется, до сих пор падал.

Привычная серая мгла, безликая и равнодушная к видимому миру, возвращалась медленно. Так выползал хищный зверь после долгой зимней спячки в берлоге. Голодный и истосковавшийся по горячей крови. Он с жадностью впился в Регарди, разбудив боль, которая крепко вцепилась в него, уже не отпуская. Все попытки стряхнуть ее были напрасны. Боль приросла, словно паразит, избавиться от которого можно было, лишь отрезав часть собственного тела.

Арлинг захлебнулся криком и долго пытался вдохнуть, пока рука имана не приподняла ему голову. Лучше бы он этого не делал. К волнам боли, бушующим в теле, прибавилась необходимость что-то делать с информацией, которая хлынула на него неуправляемым потоком. От запахов лекарств, бинтов, крови и страха его затошнило, но звуки были еще хуже. Чьи-то стоны и крики, лихорадочный шепот, шуршание торопливых шагов, тревожный звон инструментов, небрежно бросаемых в таз с окровавленной водой… Вкрадчивый голос имана, который настойчиво звал его, мешая вернуться к Фадуне. Она исчезла, словно ночной туман под порывами утреннего ветра.

В конце концов, Арлинг сдался, позволив Сикелии похоронить себя в жарких дюнах.

— Где я? — прошептал он, с трудом разлепив непослушные губы.

— В лечебнице, — сказала иман, поднося к его рту стакан с водой. Лязгнув зубами по стеклу, Регарди с наслаждением сделал большой глоток и в недоумении переспросил:

— В лечебнице?

— Тебя ранили в живот, — ответил учитель. — Ты у жрецов Семерицы. Лучше них никто такие раны не лечит. Пока побудешь здесь, а через неделю-другую мы заберем тебя в школу.

Опять жрецы. Сильнее, чем богов, он ненавидел только их слуг.

Арлинг почувствовал, что побледнел от злости и отвернулся, не желая, чтобы учитель видел его досаду. Боль обрадовалась неосторожному движению и вгрызлась в него с новой силой. Но Регарди было не до нее. Его терзали чувства, куда более свирепые, чем огонь, пожирающий тело. Почему его отправили в больницу? Означало ли это временное наказание, или ему предстояло навсегда расстаться со школой?

— Больно? — спросил иман, застав Регарди врасплох. Ему следовало признаться, что все тело разрывается на части, или учитель проверял его мужество, ожидая от него краткого и лаконичного «нет»? Не определившись, Арлинг промолчал, но, к его облегчению, мистик ответа не требовал.

— Нехебкай хранит тебя, — сказал он, размешивая в воде какую-то вонючую смесь. — Если бы удар пришелся на два пальца левее, мы бы с тобой не встретились.

— Долго я тут? — выдавил из себя Регарди, глотая лекарство. Сейчас он был готов проглотить что угодно, лишь бы его вернули в школу.

— Долго, — уклончиво ответил иман, и Арлинг понял, что все серьезнее, чем он ожидал.

— Как Ол?

— Лучше, чем ты, — произнес мистик, вставая. — Выбитый зуб красоты ему не прибавит, но он уже вернулся к тренировкам. А вот ребятам Шамир-Яффа придется лечиться даже дольше твоего. У двоих сотрясение мозга, а третий еще не пришел в себя.

Регарди хотелось стать простыней, потому что иман грозно навис над ним, продолжая безжалостно отсчитывать.

— Скажи, что я упустил в твоем обучении, Лин? Один слепец, а умудрился собрать вокруг себя слепых со всего Балидета. Шамир-Яфф потребовал, чтобы тебя наказали — публично высекли на главной площади. Я потребовал того же в отношении Фарка. В результате, судья признал виновными вас всех, приговорив к месяцу работ на шелковичных фермах. Фарк со своими уже отрабатывает. Ол приступил сегодня. Тебе придется к ним присоединиться, когда поправишься. Как раз попадешь на уборку урожая.

Арлинг впервые порадовался, что не мог встретиться с иманом взглядом.

— Простите, учитель, — выдавил он из себя. — Я виноват… Опозорил честь школы.

— О чести мы поговорим позже, — сухо ответил мистик.

Регарди сглотнул, понимая, что вежливых и нужных вопросов больше не осталось и пора переходить к главному. Драки были запрещены, и мистик имел полное право отказаться от него, вернув на улицы Балидета. Закончив сказку.

Но иман не был бы иманом, если бы не понял, что этого вопроса Арлинг не задаст никогда.

— Когда справишься с уборкой урожая, мы продолжим твои тренировки, — сказал учитель, и в его голосе послышалась улыбка. — Познакомлю тебя с ножом получше. И запомни. Знать одни победы вредно. Иногда надо знать и поражения.

* * *

И хотя иман обещал забрать его через неделю, прошел месяц, прежде чем Арлинг покинул госпиталь Семерицы. Было многое: бессонные ночи, отчаяние, унизительные процедуры, болезненные перевязки и тревожные молитвы жрецов, но тяжелее всего далась вынужденная неподвижность, которая заставила его чувствовать себя деревом, у которого повредили корни. Останется ли его тело покрыто мертвой, бесчувственной коростой, или на нем вырастет новая кожа, способная понимать мир лучше прежней? Обоняние и вкус исчезли вместе с остротой слуха, заключив в плотный кокон слепоты, из которого он выбирался все годы обучения в школе. И хотя учитель обещал научить его летать, крылья сломались, не успев раскрыться.

Регарди надеялся, что поправится быстро, но кости срастались медленно, а швы, наложенные на рану, загноились, вызвав жестокую лихорадку, которая погрузила его в странный мир, собранный из лоскутов прошлого и настоящего. Чувство времени вернулось не скоро и облегчения не принесло. Арлингу казалось, что он сделал гигантский шаг назад, снова оказавшись беспомощным слепцом, потерявшимся на улицах чужого города.

По мере того как его выздоровление затягивалось, мистик появлялся в госпитале все реже. Несмотря на то что к нему приходили слуги, Атрея, другие учителя с учениками и, конечно, Беркут, отсутствие имана было подобно засухе для отростка, привезенного из далекой окраины. Теперь все было именно так. Регарди и не заметил, как Балидет превратился для него в центр мира. Сикелия стала солнцем, а все остальное — пылью, поблекнувшей в его блеске.

Дни пролетали, как песок, гонимый ветром по хребтам дюн и барханов. Жизнь постепенно возвращалась, но Регарди знал. Какая-то его часть навсегда потерялась в апельсиновой роще. Он цеплялся за обещание мистика продолжить его обучение, как корабль за свет маяка, с трудом пробивающийся сквозь шторм. Но волны поднимались все выше, ветер становился сильнее, а корабль — неуправляемее. Его неизбежно несло на рифы отчаяния, а страх, который исчез куда-то во время драки, теперь стал его вечным спутником, нашептывающим предательские мысли. Ты трус и слабак, ты не справился.

Атрея и Беркут уверенно лгали о том, как сильно был занят мистик — подготовка к летним экзаменам, важные встречи, поездки к керхам, совещания в Купеческой Гильдии… Арлинг внимательно слушал, не понимая, что мешало его друзьям сказать правду. Наверное, он смог бы ее понять, ведь иман был многоликим и вездесущим. Учитель мог успеть побывать везде кроме госпиталя Семерицы. Где ему, в общем-то, нечего было делать. Что с того, что Арлинг был пятым? Возможно, иман уже сделал выбор и точно знал, что слепому драгану из Согдарии никогда не стать Индиговым.

Когда однажды жрецы сказали, что завтра он покинет лечебницу, Регарди чувствовал себя такой же развалиной, как и много лет назад, когда Абир привел его в Школу Белого Петуха, чтобы обменять на секреты Скользящих. Теперь Регарди хотелось, чтобы так оно и случилось.

Забирать его приехал только Шолох, но Арлинг воспринял это как должное, молча взяв предложенную трость. Она удобно легла в ладонь, словно всегда была продолжением его руки. Ноги тряслись, в голове шумело, свежий шрам на животе привычно ныл. Тело сообщало о мире только самое необходимое. Никакого богатства запахов и звуков, которое он испытывал раньше. Регарди спускался по лестнице целую вечность, а ведь еще полгода назад он слетел бы по ней, даже не заметив ступеней.

Они шли медленно, но Беркут не спешил, подстраиваясь под его осторожный шаг.

— Тебе нужно время, дружище, — с сочувствием произнес он, и Арлинг с трудом сдержался, чтобы не огрызнуться. Он ненавидел жалость. И время тоже. Они до сих пор не научились жить друг с другом в мире.

А, между тем, в Балидете заканчивалось лето. Ветер-южняк доживал свои последние дни, готовясь уступить место северным братьям. Мостовая еще полыхала от жара, но камни дольше хранили ночную прохладу. Арлинг слышал, как босоногие мальчишки смело носились по Багряной Аллее, уже не боясь обжечь пятки.

«Значит, сейчас полдень, и у детей закончились уроки», — подумал он, радуясь, что сумел вспомнить хоть что-то. Монотонное песнопение жрецов, раздававшееся из Южного Храма Семерицы, подтвердило догадку. Впрочем, чем ближе они подходили к школе, тем больше становилось воспоминаний. Он узнал камни, которыми была вымощена площадь перед храмом Омара, вспомнил запах голубиного помета, которым смердела статуя Основателя Города, услышал знакомое щелканье игральных карт из башни охранного поста и крики разносчиков чая, предлагавших утолить жажду чудесным напитком. Месяц, который показался ему вечностью, пролетел для города незаметно. Балидет жил так же, как и тысячу лет назад, неторопливо созерцая золото пустынных земель, раскинувшихся в одной стороне и серебро бурных вод Мианэ, протекавших в другой.

— Как сегодня учитель?

Арлинг задал вопрос как можно небрежнее, пытаясь скрыть его важность. В воздухе тревожно пахнуло ароматом спелых апельсинов. Они подходили к роще, где состоялась памятная встреча с «карпами». Наверное, пройдет немало времени, прежде чем этот запах перестанет вызывать у него чувство опасности.

— Эээ, — растеряно протянул мальчишка, и Регарди понял, что застал его врасплох. Значит, у него появились шансы узнать правду, потому что, удобную ложь Беркут еще не придумал.

— Занят, — буркнул кучеяр, и Арлинг понимающе кивнул.

— Поехал в гости к друзьям-керхам и остался в пустыне из-за песчаной бури?

Можно было и промолчать, но Регарди больше месяца находился в тишине, потому что жрецы Семерицы были неразговорчивы.

— Потерпи до школы, там все узнаешь, — поморщился Беркут, ускоряя шаг. Его друг не хотел разговаривать, и это настораживало. Либо он был болен, либо что-то случилось на самом деле.

А, может, у имана были неприятности? Почему-то от этой мысли сразу стало легче. В таком случае, исчезновение учителя получало простое и понятное объяснение.

Последние сали до ворот хотелось преодолеть бегом, но Арлинг сдержался, опасаясь, что растянется на виду у всей школы, споткнувшись о порог. Несмотря на то что с каждой секундой, проведенной за пределами госпиталя, к нему возвращалась прежняя острота обоняния и слуха, Регарди по-прежнему сомневался в своем теле. Время, ему нужно было время.

Знакомые камни школьных дорожек подействовали оживляюще. Арлинг расправил плечи, глубоко вздохнул и решительно сунул трость Беркуту в руки. Он пойдет медленно, зато сам. Это была его территория, его дом. Шаги стали тверже, на губах появилась улыбка. Дышалось легко, несмотря на старания солнца превратить все вокруг в жаркое. Ему нравился его свет, который Регарди ощущал всей кожей, словно погрузился с головой в теплое молоко, нравился скрип пыли на зубах, которая проникала в рот даже сквозь платок, нравилось ощущать под ногами мягкий песок. Он и не представлял, как мог жить без всего этого раньше. Еще немного и он услышит голос имана, вышедшего его встречать.

Но полет души закончился с первым порывом ветра. Арлинг замер на пороге, принюхиваясь к незнакомым запахам, которые густо витали по школе. А вместе с ними появились тысячи других деталей, которые он не заметил, воодушевленный возвращением.

На Огненном Круге было непривычно тихо, слуги нервно переругивались, торопливо передвигаясь по школе, учителя старались сохранять спокойствие, но в их движениях и коротких фразах чувствовалась нервозность. Никто не толпился у фонтана и не обсуждал тренировки на площадке перед Кругом. Либо все ученики занимались в Доме Неба, либо учитель отправил их по делам в город. Или к керхам. Или на фермы. Школа Белого Петуха никогда еще не была так безмолвна. Даже псы молчали, хотя Арлинг слышал, как они возились в своих будках. Он подумал было о Тагре, но тут им встретился Джайп, который непривычно радостно приветствовал Арлинга, заключив его в крепкие объятия. Поведение повара только добавило беспокойства. Раньше он никогда не проявлял симпатии к слепому ученику имана. Жалость? Нет, ее Регарди умел отличать хорошо. Похоже, что Джайп действительно был рад его видеть. Или научился притворяться.

Голоса чужаков он услышал не сразу. На кухне часто бывало людно, потому что кучеяры любили поесть, а в школе не возбранялись частые перекусы. Но когда среди привычного диалекта, на котором говорили горожане, послышалось незнакомое звучание новых слов, Арлинг насторожился. Язык, несомненно, был кучеярским, но он не слышал такого выговора даже от купцов, приезжавших с юга.

— У нас гости? — спросит он Беркута, напряженно молчавшего рядом.

— Угу — буркнул тот. — Сохо приехал. Когда он здесь, в школе всегда так. Будто все яду напились и помирать собираются.

Шолох сплюнул, словно ему в рот попал комок грязи, и нехотя объяснил:

— Сохо — это сынок имана. Единственный и неповторимый.

— Понятно, — протянул Арлинг, хотя ничего понятного не было.

На языке вертелась куча вопросов, но Беркут уже вошел в Дом Утра, и, громко протопав к своей циновке, рухнул на нее ничком.

— Не пойду сегодня на тренировки, — заявил он в пустоту. — Вообще никуда не пойду.

«Может, они все заболели?», — предположил Регарди, прислушиваясь к непривычной тишине. Во всяком случае, Шолох был очень похож на больного.

— Привет, Ал, — окликнули его из дальнего угла комнаты. Увереный, что они были с Беркутом одни, Арлинг досадливо поморщился. Пару месяцев назад такой промах вызвал бы серьезное недовольство имана. Впрочем, учителя здесь не было, а голос Ола узнавался с трудом. Мальчишка охрип и почти шептал.

— Здорово, что ты поправился! Я приходил к тебе один раз, но ты был без сознания, а потом учитель меня уже не пускал. Нужно уходить. Дырка в животе — это круто, у меня таких шрамов нет, все по мелочи — колени, плечо. Нужно уходить. Ты еще не был на Огненном Круге? Там новый ров вырыли. Нужно уходить. Тебе точно понравится. Там грязи по самое горло. Уходить надо.

Арлинг потер виски, думая, что ослышался, но Ол еще несколько раз повторил о том, что нужно уходить, и он понял — кое-что в школе осталось без изменений. Кажется, состояние мальчишки даже ухудшилось.

— Заткнись, Ол, — пробурчал из своего угла Беркут. — И без тебя голова раскалывается. Побыстрее бы Сохо сваливал в свои горы. Ненавижу этого надутого пса!

Кажется, причина плохого настроения Шолоха была найдена, но она много не объясняла.

— А где все?

— Зал в трапезной убирают, — ответил Ол, подходя к Арлингу. На миг ему показалось, что от кучеяра пахнуло журависом, но, принюхавшись, он понял, что это была какая-то другая трава. По крайней мере, не от одного Регарди пахло лекарствами.

— Сегодня праздник в честь приезда Сохо, — продолжил мальчишка. — Иман отменил все занятия и велел помогать Джайпу. Правда, мне разрешил ничего не делать. Не знаю почему. А Беркута за тобой отправил. Будет большой пир, хотя надо уходить. Целая куча приглашенных! И как они все разместятся? Трапезная в Доме Неба не так уж и велика.

А вот это уже было необычно. Школа Белого Петуха часто принимала важных гостей, но чтобы ради этого прекращались тренировки — такое случилось впервые. Он не узнавал имана.

— А где сейчас учитель?

— С Сохо, конечно, где ему еще быть, — фыркнул Беркут. — Он всегда с ним, когда этот пес сюда приезжает. Отправились в Гильдию на какую-то встречу. Сохо столько раз переходил Холустайскую пустыню, что я удивляюсь, почему его до сих пор песком не засыпало. Хоть бы в одну бурю попал. Да если бы и просто под землю провалился, уже приятно бы было.

Оставив мрачного Шолоха в компании задумчивого Ола, Арлинг направился в Дом Неба. Страх и неуверенность отступили, уступив место недоумению. Кто такой Сохо на самом деле? Любимый сын? Тогда почему учитель до сих пор не сделал его Индиговым?

Шум из трапезной Регарди услышал еще на улице, а когда распахнулись двери и его едва не сбили два ученика, тащившие тяжелый вертел для жарки мяса, он убедился, что Беркут не солгал. Приезд Сохо был похож не внезапный теббад, обрушившийся на мирно спящий лагерь.

Войдя внутрь, Арлинг прислонился к стене, давая себе возможность привыкнуть к царящему внутри хаосу. Мысли ворочались тяжело и неохотно, а двери чувств открывались медленно и со скрипом. Но вскоре телу надоело сопротивляться, и его едва не оглушило потоком звуков и запахов, ворвавшихся в голову.

Люди — ученики, слуги, учителя и чужаки с незнакомым акцентом — были похожи на огромный шар, перекатывающийся из одного конца трапезной в другой. Иногда он разваливался на несколько кусков, и тогда шум превращался в невыносимый гвалт, равномерно растекаясь по дому. Все толпились, кричали и пихались, охваченные лихорадкой, захватившей школу.

— Пусть отвалятся руки у того, кто вешал этот светильник! — кричал Джайп.

— Нечего было такое барахло покупать! — отругивался слуга. — У него подставка гнилая, что я сделаю?

— Воды, принесите воды!

— Дьявол, пожара нам только не хватало! Ты бы еще моханы налил, до вечера бы тушили.

— Кто запустил кота? А ну, проваливай, тварь хвостатая! Эй, ловите его, у него сыр!

— А сколько сахара сыпать? Всю миску?

Давно в школе не было такой суеты. Громко стучали ножи, кипели и фыркали кастрюли, гремела посуда, на жаровнях скворчало мясо, в гигантских котлах, которые Джайп доставал только по праздникам, пузырился бульон с пряностями. Кто-то распахнул окно, и Регарди нетерпеливо повел носом. Ворвавшийся ветер прошелся по трапезной, выстраивая запахи в стройную линию.

Пахнуло топленым жиром, ему на смену пришел нежный шлейф лаванды и розмарина — наверное, из курильниц, потом все заглушил запах жареного лука с перцем, который вдруг резко сменился вонью собачьей шерсти. Это оказался Тагр. Он сунулся к нему мордой и растянулся у стены, надеясь перехватить в царившей суете что-нибудь вкусное. Арлинг опустился на пятки и почесал пса за ухом, уворачиваясь от мокрого языка, который пах мясной кашей и одуванчиками. Тагр был большим любителем этих солнечных цветов. Внизу и, правда, было лучше. Меньше воняло и легче дышалось.

Послушав еще некоторое время какофонию готовящегося пира, Регарди не нашел ничего умнее, как присоединиться к Сахару, который чистил чеснок на корточках у стены. Керх приветствовал его коротким кивком, давая понять, что приезд Сохо испортил настроение не только Беркуту. Захватив пригоршню чеснока, Арлинг принялся сосредоточенно сдирать с него шелуху, с наслаждением втягивая острый аромат. По крайней мере, он перебивал запахи чужаков, которых в школе вдруг стало слишком много. Люди Сохо вели себя, как хозяева, а Джайп и другие слуги имана послушно выполняли их дурацкие просьбы. Цветы в вазах должны быть только синего цвета, курильницы стоять у восточной стены, а блюда подаваться исключительно в серебряной посуде.

Радовало одно. Обоняние и слух постепенно возвращались, а тело почувствовало себя увереннее. Осталось только дождаться учителя. Скоро он вернется к тренировкам, и все наладится. Возможно, Сохо был не таким уж плохим парнем. В конце концов, он был сыном выдающегося человека, а слуги всегда наводили лишнюю суету.

Арлинг почувствовал имана еще до того, как ворота школы распахнулись, впуская мистика с гостями. Регарди помогал Пятнистому Камню подвязывать фонари к сливам, когда вдруг понял, что сейчас случится то, чего он так долго ждал. Едва не свалившись от волнения с лестницы, он быстро спустился и попытался привести себя в порядок: отряхнул штаны, пригладил волосы, провел рукой по щекам, проверяя, не слишком ли зарос щетиной. Побриться бы не мешало, но придется сделать это позже.

Пока Арлинг гадал, стоило ли ему идти навстречу или скромно дожидаться, пока на него обратят внимание, иман уже вошел в школу, а вместе с ним — много незнакомых людей, среди которых был загадочный Сохо. Не придумав ничего лучше, Регарди присел на бортик фонтана, чувствуя, как заколотилось сердце. Во рту пересохло, руки мелко дрожали, а в боку заныл молчавший весь день шрам.

— Да что это со мной! — разозлился он, слушая, как приветствуют мистика другие ученики. В школе стало еще больше людей, а привычный кучеярский язык был сильно разбавлен странным наречием, на котором говорили слуги Сохо. Несмотря на то что солнце уже село, а по саду прогуливался слабый ветер, Регарди вдруг стало жарко, словно толпившиеся на дорожках люди превратились в горящие факелы.

Различить голос имана в царившем шуме удалось не сразу. Мешали крики слуг и звон в ушах, который появился днем и уже не стихал. Тем временем, учитель пребывал в отличном расположении духа. Шутил, смеялся, громко хлопал в ладони и даже притоптывал. Регарди не помнил, чтобы в последние пять лет иман так искренне веселился.

Услышав, что к мистику подошел Беркут, Арлинг напрягся, но его имени не прозвучало. Поприветствовав имана и пожелав гостям хорошего отдыха, Шолох направился к Огненному Кругу, очевидно, решив сдержать обещание и не появляться в трапезной при Сохо. Про Арлинга он не сказал ни слова. Забыл или решил, что в столь торжественный момент это недостойно внимания учителя?

Голос мистика стал отдаляться, означая, что иман повел гостей в трапезную другой дорогой. Поняв, что мимо фонтана он не пройдет, Арлинг подскочил и рванулся к уходившей толпе, отчаянно толкаясь локтями. Слабость и неуверенность исчезли, а боль в боку мгновенно утихла, испугавшись его решительного настроя. Правильно, пусть боится. Если мистик не собирался его замечать, он сам обратит на себя внимание.

Толпа внезапно расступилась, и Регарди едва не налетел на хозяина школы. Пришлось неловко замахать руками, чтобы не упасть вперед.

— Учитель! — выдохнул он, не в силах справиться с глупой улыбкой, расплывающейся на лице. Выглядеть более нелепо у него бы не получилось, но ему было все равно.

— А, это ты, — рассеяно протянул иман, и это было совсем не то, что собирался услышать Арлинг. — Уже вернулся?

Нетрудно было догадаться, что мысли учителя были заняты совсем другими вещами. «Да, вернулся, а вот вы, кажется, еще нет», — хотелось ответить Арлингу, но момент был упущен. Сопровождавшие мистика кучеяры вновь заговорили все разом, подталкивая его к трапезной, из которой заманчиво пахло разными яствами. Слепой драган был никому не интересен. И хотя Регарди ожидал, что иман, возможно, пригласит его последовать за собой, он снова ошибся.

— Пока уроков не будет, — на ходу бросил ему мистик. — Займись чем-нибудь, но на Круг не ходи. Потом поговорим.

И все. Ни слова больше. Арлинг не успел сделать выдох, как иман уже оставил его, растворившись в царящей суете.

Некоторое время он еще слышал его голос. Учитель засмеялся какой-то шутке, а потом тяжелая дверь трапезной закрылась, спрятав за собой человека, изменившего его жизнь. И продолжающего ее менять.

Регарди внезапно почувствовал себя старым. Он устал надеяться на чудо и верить в людей, которые оказывались просто людьми — со своими слабостями, пороками и недостатками. Иман был нормальным человеком. И, как нормальный человек, он любил своего сына больше всего на свете. Наверное, Арлинг смог бы понять его, если бы захотел. Но и он тоже был обычным, поэтому не знал, что делать со злостью и ревностью, которые его терзали.

«Мы не знакомы с тобой, Сохо, но я тебя ненавижу», — подумал Регарди, направляясь к Огненному Кругу. Плевать на швы. Пусть он умрет на той новой площадке, о которой рассказывал Беркут. Может, тогда учитель его заметит.

— Ты что тут бродишь? — внезапно выросший на тропинке Сахар застал его врасплох. — Все уже давно в трапезной, животы набивают.

— Я не голоден, — фыркнул Регарди, но громкое бурчание в желудке его подвело. Только сейчас он вспомнил, что с утра ничего не ел. Волнение и ожидание встречи с иманом заставили его позабыть о еде, но выплывающие из окон трапезной запахи вдруг с неожиданной силой привлекли его внимание. Сразу захотелось затолкать что-нибудь в рот. Тело настойчиво требовало еды.

«Ничего, перехвачу у Джайпа на кухне», — подумал Арлинг, но Сахар уже схватил его за руку.

— Не дури, — пробурчал керх, волоча его к Дому Неба. — Там еды столько, что на целую армию хватит.

Возмущеный поведением товарища, Арлинг собирался оказать сопротивление, но вдруг передумал. «И действительно, зачем оставлять столько еды чужакам?», — прошептал внутренний голос, вступивший в сговор с голодным телом. Сейчас он не отказался бы даже от той стряпни, которой обычно потчевал его Джайп. Кухня жрецов, состоявшая из трав, горьких настоев и безвкусных каш, успела ему порядком надоесть.

Перебрав еще сто причин, почему ему нужно было в трапезную, и, проигнорировав главную — желание оказаться рядом с иманом, — Регарди направился за Сахаром. Если его освободили от занятий, то соблюдать многолетнюю диету тоже не было смысла. Иману ведь было все равно. Да и мохана, если подумать, не такая уж и мерзкая на вкус. Возможно, ее-то как раз ему и не хватало. А на Огненный Круг он всегда успеет.

Водоворот манящих ароматов еды напомнил ему слова дядюшки Абира, который любил повторять, что Сикелия — край, в котором редко кто оставался голодным.

Трапезная была самой большой залой Дома Неба. Даже когда ученики собирались в ней вместе с учителями, Регарди все равно ощущал огромное пространство, открывающееся со всех сторон. Беркут считал, что раньше здесь проводились мистические церемонии серкетов, но мальчишка бредил Скользящими и видел их тень в каждом переулке.

Но в тот вечер трапезная казалась праздничной залой. Длинные низкие столы, создавали причудливый узор, сплетаясь вокруг небольшой сцены, где приглашенные музыканты услаждали слух гостей игрой на багламах. Толпа уже утолила первый голод и лениво переговаривалась в ожидании главных мясных яств, которые томились на вертелах за кухней.

Пир кучеяров почти не отличался от пирушек драганов. Разве что первые сидели на подушках, носили шаровары и использовали лепешки вместо ножей и вилок. Сначала все будут есть и пить, потом курить, играть и танцевать, а закончат все хорошей дракой, в которой кого-нибудь покалечат. Ведь это была боевая школа, а не жреческий орден. Впрочем, при Арлинге такой большой пир школа устраивала впервые, поэтому насчет драки он мог и ошибаться. Однако ему уже сейчас хотелось ее затеять.

«Цветы здесь точно лишние», — рассеянно подумал он, проходя мимо примул из школьного сада, нелепо воткнутых в стену. От жара, исходящего от свечей, лампад и курильниц, нежные лепестки завяли и сморщились. Пятнистый Камень где-то услышал, что ими украшали богатые дома Согдарии, из путешествия по которой недавно вернулся Сохо, и решил щегольнуть перед хозяйским сынком знанием заморских традиций. Регарди не помнил, чтобы во время торжеств в доме Канцлера на стены вешали живые цветы, но вмешиваться не стал. Возможно, садовник был прав, ведь внимание Арлинга из Согдианы такие мелочи не привлекали.

Выдернув завядший букет примул, Регарди бросил его рядом с подушкой, на которую указал ему Сахар. Запах тлена и смерти, исходивший от цветов, успокаивал, хоть и не мог справиться с отчаянием, которое становилось сильнее. Каким-то образом Сахару удалось найти места у самой сцены. Из того, что подушки были еще теплыми, Арлинг сделал вывод, что кто-то покинул пир раньше, а им с Сахаром просто повезло.

Голос учителя раздавался совсем рядом — в каких-то пяти салях. Учитель увлеченно болтал с незнакомой кучеяркой, а Арлинг, сам того не желая, жадно ловил каждое его слово. Вот они обсудили качество новой партии шелка из Иштувэга, потом перешли на погоду, затем снова вернулись к обсуждению тканей. В общем, разговор ни о чем. «Почему бы вам не спросить о погоде меня, учитель, — подумал Регарди, чувствуя, как бурлит в груди ревность. — Я бы рассказал вам о пяти признаках приближения самума».

Но мистик его по-прежнему не замечал, и, чтобы отвлечься, Арлинг обратил внимание на ломившийся от изысканных блюд стол. Еды и в самом деле было приготовлено столько, что хватило бы на целый караван вместе с верблюдами и носильщиками. Ароматы специй — куркумы, шафрана, корицы, имбиря и, конечно, перца — витали по трапезной густым пряным облаком, придавая всем запахам свой, неповторимый оттенок. И хотя Регарди провел не один год, тренируясь различать вкусы и содержимое разных блюд кучеярской кухни, сегодня эта задача представлялась невыполнимой.

Сидящий рядом Сахар набил полный рот, и Арлингу показалось, что керх сейчас подавится, но мальчишка справился и, довольно заурчав, потянулся за следующим куском. Послушав аппетитное чавканье соседа еще какое-то время, Регарди решил, что состав блюд не так уж и важен. Главное, что он был голоден, а его нос улавливал исключительно вкусные ароматы.

«Пусть я лопну», — подумал Арлинг, подтягивая к себе тяжелую миску. Она была доверху наполнена мелко измельченными овощами, политыми кисло-сладкой смесью, похожей на рыбный соус. На секунду он замер, все еще надеясь услышать строгий оклик учителя, но иману не было никакого дела до того, что его «кулинарный» запрет собирались нарушить. Мистик подливал мохану какому-то бородачу с кольцами в ноздрях, не обращая ни на кого внимания.

«Ну и черт с вами всеми», — решил Регарди, запихивая в рот кусок лепешки с густо намазанной на нее пряной смесью. Горло обожгло, но очень скоро жжение превратилось в приятную теплоту, вызвав желание взять добавку. Слабый отголосок разума был успешно запит огромным глотком пряного пива, после которого исчезли все сомнения.

Сахар глянул в его сторону, и с треском оторвав ножку птицы, сочно впился в нее зубами.

— Спорим, что я съем больше тебя, драган! — пробубнил он с набитым ртом, на что Регарди взял новую лепешку, молча принимая вызов.

На какое-то время окружающий мир исчез, превратившись в чередование вкусов и запахов, грозивших растворить его в себе без остатка. Рассыпчатое баранье рагу с чечевицей, сладковатое и жилистое верблюжье мясо, сладкие трубочки сахарного тростника, целые горы хабы, изысканный шербет с гвоздикой, кислое молоко со специями, пиво, и, конечно, мохана — это была малая часть того, что он смог узнать. Состав остальных блюд ему не раскрылся, поэтому он просто проглатывал их, не задумываясь о том, что попадало к нему в желудок.

В него влезло на удивление много еды. Когда принесли главное блюдо всех кучеярских праздников — густой сладкий суп из пшеницы, сухофруктов и орехов — Сахар уже тихонько икал, отвалившись на подушки. Регарди тоже чувствовал себя сытым, но все равно взял лепешку и зачерпнул ею лакомство.

— По-моему, ты сейчас треснешь, — ухмыльнулся керх.

«Пожалуй, ты прав, дружище», — подумал Арлинг, сосредоточенно жуя лепешку, от которой откусил слишком большой кусок. Глядя на выражение его лица, Сахар зашелся хохотом, который вдруг перешел в кашель.

— Это я должен давиться, а не ты, — засмеялся в ответ Регарди, стуча товарища по спине, но тут керх просипел:

— Сохо пришел. Я его как увидел, так сразу не в то горло попало.

Поглощенный едой, Арлинг умудрился пропустить появление виновника торжества. Между тем, в трапезной стало тише и, как будто, прохладнее. Словно Сохо принес с собой свежий северный ветер, который иногда заглядывал в город, даря облегчение страдающим от жары горожанам.

«Наверное, это сквозняк из-за открытой двери на кухне», — подумал Регарди, прислушиваясь к новым гостям. Атрею и Зерге он узнал сразу, двое других были незнакомы. Предположив, что человек, который сел по правую руку имана, и был его сыном, Арлинг обратил на него пристальное внимание, но ничего особенного не заметил. Никаких странных запахов, примет или загадочных жестов.

Человек жадно осушил ковш воды и принялся выбирать виноград из блюда с фруктами. Ел он неаккуратно. Было слышно, как у него на языке лопались нежные ягоды, разбрызгивая фонтанчики ароматного сока. Больше вопросов вызывал другой кучеяр, который занял место за спиной Сохо. От него исходил такой мощный сигнал опасности, что Арлингу немедленно захотелось взяться за рукоять надежного клинка, чтобы почувствовать себя увереннее. Незнакомец дышал и двигался столь бесшумно, что можно было и вовсе засомневаться в его присутствии. Когда он наклонился к Сохо, подав ему блюдо для ополаскивания рук, Регарди догадался, что человек был слугой, а возможно, телохранителем. Взгляд, которым кучеяр окинул его, когда вошел в зал — цепкий, внимательный, безжалостный, — запомнился хорошо. Вероятно, таким взглядом был удостоен каждый гость в трапезной, но Арлингу показалось, что на него незнакомец смотрел дольше всех. Впрочем, это было объяснимо. Других драганов здесь не было.

— Атрея выглядит просто шикарно, — протянул Сахар, наваливаясь на Регарди, чтобы лучше разглядеть учительницу танцев. — Такого костюмчика я у нее еще не видел. Боже, а что она сделала со своими волосами. Хотел бы я потрогать это чудо!

Арлинг не мог видеть ее наряда и прически, но по облаку тонких ароматов, которое окутывало фигуру сестры имана, сделал вывод, что кучеярка готовилась к пиру долго и тщательно. Как было принято у кучеярок, каждая часть ее тела благоухала неповторимым ароматом. Изящные руки трепетно пахли сандалом, нежные щеки — мускусом, а выступающие ключицы — шипровой розой.

«Неужели, она тоже сходит с ума по племяннику?», — с горечью подумалось ему. Он не знал, заметила ли его Атрея, но на всякий случай, почтительно склонил голову. Пусть у нее потом не будет поводов упрекать его в невежливости. Букет ароматов, исходящий от кучеярки, резко контрастировал с запахами от Зерге, которая сидела рядом. Горькие нотки ириса, сладковатый аромат ванили и слегка пряный запах шибанских грибов могли говорить об опыте и могуществе пожилой женщины, но Регарди они напоминали только одно — старость и приближение смерти.

Между тем, Сохо утолил голод и, не спеша поднялся, собираясь говорить. Арлинг чувствовал, как от имана исходили мощные потоки гордости за сына, который не притронулся ни к мохане, ни к другим веселящим напиткам, ограничившись аракосом. В зале и до этого было тихо, а сейчас гости и вовсе замерли, словно боялись, что суровый телохранитель Сохо заставит их расплачиваться за шум головой. В наступившей тишине голос кучеяра должен был раздаваться далеко за пределами трапезной. И чем больше Арлинг слушал его, тем больше ему становилось не по себе.

На какой-то миг ему показалось, что это учитель приветствовал собравшихся. Тон, громкость, ритм речи — все было настолько похожим, что если бы он не знал, что говорил Сохо, то подумал бы, что выступал иман. Теперь облик Сохо уже больше не казался безликим. И хотя Арлинг по-прежнему не находил в нем особых примет, голос кучеяра с лихвой компенсировал этот недостаток. Дерзкий, сильный, уверенный, таящий в себе не одну тайну. Сохо нельзя было прочитать, как книгу. Он был моллюском с твердой ракушкой, о которую можно было сломать зубы.

Кучеяр говорил так, словно был богом, общающимся с паствой. Арлинг знал такие речи. Когда-то он часто слышал подобное от собственного отца во время длинных и нудных церемоний в Согдиане. Это было настоящее искусство — говорить ни о чем. Сохо умело жонглировал пышными оборотами и цветастыми сравнениями, купаясь во внимании слушателей. Прошла уже четверть часа, но Арлинг так и не понял, о чем рассказывал любимец имана: о погоде, о любви к родине или об открытии нового источника в Холустайской пустыне, который он назвал своим именем. Регарди внимательно слушал каждое слово, пытаясь найти хоть одну причину для симпатии к говорящему. Но казалось, будто этот человек вобрал в себя все те качества, которые раздражали его в людях. Чересчур самоуверенный и слишком дружелюбный, он был похож на стручок жгучего перца, обсыпанный сахарной пудрой.

Воспользовавшись паузой в словах Сохо, Арлинг громко откусил яблоко, но хруст, раздавшийся в тишине, был бурей в стакане воды. Ни Атрея, ни иман, ни, тем более, Сохо даже не обратили на него внимания.

Сахар тоже не реагировал. Откинувшись на подушки, он едва дышал, сдерживая икоту. Протянув руку, Регарди насчитал перед ним пять пустых мисок и присвистнул. Пока он изучал сына имана, керх решил завершить спор о том, кто больше съест, в свою пользу, опустошив все ближайшие блюда. Арлинг шутливо поклонился, признавая поражение, но Сахар лишь махнул рукой. Похоже, ему было трудно шевелиться.

— Достал уже этот болтун, — прошептал он, вытирая пот со лба. В отличие от Регарди, которому по-прежнему казалось, что по трапезной гулял свежий ветер, гости изнывали от жары, треща веерами и обмахиваясь платками.

— Точно, — поддакнул Арлинг. — Откуда он вообще взялся, этот Сохо? Где он был все это время?

— Путешествовал, — лениво протянул керх. — Говорят, в мире нет мест, где бы он ни побывал.

— И Гургаран переходил?

— Нет, — усмехнулся Сахар. — Там еще никто не был. Хотя… Учитывая, что он учился в Пустоши Кербала, все возможно.

— Он прошел Испытание Смертью? Индиговый, да? — вопросы посыпались из Арлинга, словно зерно из мешка, который должен был лопнуть давно — от старости и непомерного груза — но держался до последнего.

На них зашикали соседи, так как Сахар внезапно прыснул от смеха.

— Тоже мне выдумщик, — обозвал его керх. — Эти дорожки для таких, как мы, а Сохо всегда шагал по облакам, ближе к солнцу. Ты столько лет живешь в школе, неужели до сих пор ни одной сказки о нем не слышал?

Арлинг покачал головой, чувствуя, что настроение портится еще больше.

— Ну, ты даешь! — удивился Сахар, словно не замечая мрачного настроения товарища. — Да спроси любого керха на рынке, и тот тебе ответит, кто такой Сохо.

— Ладно, — сжав зубы, прошептал Арлинг. — К счастью, чтобы найти «любого керха» мне не нужно идти на рынок, потому что один как раз сидит рядом. Так, кто такой Сохо?

— Сохо, Сохо… — протянул Сахар, задумчиво крутя в пальцах кусок халвы. Регарди с тревогой подумал, не собирался ли он ее съесть, но керх решительно отложил лакомство в сторону.

— В Балидете Сохо известен не как сын основателя Школы Белого Петуха, — наконец, произнес Сахар. — Он хорошо поработал над своей репутацией и никогда не любил имана так, как он его. Это замечают все, кроме самого учителя. Кстати, с ним на эту тему лучше не разговаривать, неприятностей не оберешься. Никто не знает, что случилось на самом деле, но Сохо с детства воспитывался в Пустоши. Он вырос на тайнах серкетах, и за это Беркут его ненавидит, потому что завидует. К тому же, Сохо богат. Болтают, что денег у него столько, что он давно мог купить Дворец Гильдии со всеми купцами. Говорят, предыдущий настоятель пустоши очень любил его и оставил ему в наследство несколько рудников в Иштувэга, хотя это только слухи, — Сахар задумчиво почесал подбородок. — Да, пожалуй, о Сохо болтают больше, чем о первом купце Балидета. Даже не знаю, с какой байки начать.

— С самой сказочной, — пошутил Арлинг, хотя ему было совсем не смешно. Чем больше говорил Сахар, тем мрачнее становилось у него на душе. Была ли это зависть, он не знал, но симпатии к Сохо значительно поубавилось.

— Например, говорят, что он умеет летать, — хмыкнул керх. — А еще, что он знает все языки мира, может целый месяц жить без воды и пищи, умеет поворачивать голову назад, словно птица, и видит в темноте. Самую правдоподобную сказку мне рассказала Атрея. Она как-то напилась и разоткровенничалась. Так вот, Сохо знает древнее искусство боя, которым владели воины Нехебкая. И знает его очень неплохо. Откуда — это другой вопрос. Кто-то говорит, что это бывший настоятель Пустоши, несмотря на запрет, обучил его. Другие считают, что Сохо получил знание от самого Нехебкая. Как бы там ни было, но он действительно один из лучших бойцов, которых я встречал.

— Лучше имана? — ухмыльнулся Арлинг, довольный, что подловил друга, но Сахар серьезно кивнул, и, наклонившись, едва слышно прошептал ему на ухо.

— Я однажды видел, как они дрались.

— Сохо с иманом?

— Да! Сохо отбивал все атаки учителя с такой легкостью, словно сражался с ребенком. А когда ему надоело, обездвижил его одним касанием руки.

Регарди прикусил губу. Наверное, Сахар что-то напутал и истолковал увиденное по-своему. Например, учитель мог поддаться сыну.

— А что это за искусство такое? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал не сильно заинтересованно. Ведь ему было все равно, что там умел этот Сохо.

— Его называют «солукрай», — охотно пояснил керх. — Или «Последний Танец Изгнанного», но мне кажется, перевод уже в наше время придумали. Я как-то спросил о нем имана, на что он мне ответил…

Но что ответил учитель, Арлинг не расслышал, потому что гости вдруг закричали, одобрительно затопав ногами.

— Расскажи нам о Согдарии, Сохо! — закричал кучеяр, сидящий напротив. — Хотим знать, как живут северяне!

Поборов желание запустить в шумного гостя баранью лопатку из тарелки Сахара, Регарди наклонился к керху еще ближе:

— Так что тебе сказал иман?

— Ничего, — фыркнул керх. — Отправил бегать на стену, словно я провинился. До самой ночи. Но на следующий день я пришел к нему снова и повторил вопрос. И тогда он сказал, чтобы я забыл о солукрае, потому что человек должен оставаться человеком и всегда помнить о смерти. Однако со временем я все-таки вытащил из него то, что хотел. Так вот. Солукрай появился в тот день, когда Нехебкай был изгнан на землю. Бога жгло пламя мести, угрожая испепелить его самого и новый мир, куда он попал. И тогда, по совету Сомневающегося, он превратил свой гнев в танец. Так родился солукрай. Гнев Нехебкая прошел, но танец подглядели слуги, которые, несмотря на запрет своего хозяина, сохранили его для потомков. Со временем, солукрай превратился в одну из самых смертоносных боевых систем мира, просочившись от серкетов во многие секты. Например, к етобарам. Говорят, они обучают ему адептов с младенчества. Многие Скользящие считали, что это знание нужно предать забвению, и среди них был иман. Беркут думает, что это и было причиной того, что учитель ушел из пустоши, оставив служение Нехебкаю. «Забудь о солукрае, — сказал мне иман напоследок — ведь если стоишь прямо, кривая тень не страшна. Солукрай украл у меня сына, я не хотел бы потерять еще и ученика». Вот так. Больше мы об этом не разговаривали.

Сахар замолчал, но его рассказ только подогрел любопытство Арлинга. «Жаль, что здесь нет Финеаса», — подумалось ему. Уж кто должен был знать об этом солукрае, так это Фин. Кучеяр был помешан на боевых искусствах. Вот только Финеас был далеко, а Сохо, овладевший таинственным искусством боя, сидел в паре салей от него и ругал Согдарию.

— А кто его мать? — спросил Арлинг, вспомнив, что давно хотел разузнать о женщинах имана.

Но Сахар только пожал плечами.

— Одни болтают, что она была артисткой из бродячего цирка, другие считают, что она прислуживала жрецам в Пустоши. Я как-то пытался разговорить Атрею, но понял, что наступил еще на одну больную семейную мозоль. По слухам, жена имана оставила его с ребенком, едва оправившись от родов. Убежала то ли с бродячими керхами, то ли с караванщиками. В Балидет Тигр приехал уже без нее. Сохо тоже прожил с ним недолго. Как я понял из слов Атреи, иман что-то пропустил в его воспитании, увлекшись школой и Белой Мельницей. Когда Сохо исполнилось десять лет, мальчишка сбежал в Пустошь вместе с серкетом, который приехал на Летние Испытания. А обратно возвращаться уже не захотел. Не понимаю, за что иман его любит.

Арлинг понял, что слишком сильно вонзил ногти в ладонь, и заставил себя расслабиться. Жалость в голосе Сахара была предназначена иману, но ему казалось, что ее тугие плети впиваются в его собственную спину.

— Сколько ему сейчас? — спросил Регарди, поняв, что определить возраст Сохо по голосу не получится.

— Наверное, под тридцать, может, меньше, — пожал плечами Сахар. — Мне надо отлить, но сюда я, наверное, уже не вернусь. Ты тоже не засиживайся. Не думаю, что Сохо обидит наше отсутствие.

Арлинг кивнул, соглашаясь с керхом. Однако возвращаться в Дом Утра не было смысла. После того, что он узнал, у него вряд ли получится быстро заснуть. Его переполняли эмоции, а шрам в боку напоминал о себе короткими толчками боли.

«Не надо было столько жрать», — сердито подумал Регарди. Пожалуй, самая интересная часть пира кончилась. Ему тоже пора было уходить.

Он уже собирался встать с подушки, как вдруг трапезную наполнили давно забытые имена из прошлого. И хотя Арлинг думал, что они уже давно ничего не значили для него, ему внезапно стало не по себе. Словно из жаркой Сикелии его волшебным образом перенесло в заснеженную Согдиану, бросив головой в ледяную прорубь. Из нее было трудно выбраться в одиночку.

— Императору Седрику стоило родиться женщиной, — рассказывал Сохо, с трудом сдерживая смех. — Его новое стихотворение о бутоне розы, который не хотел распускаться, весьма популярно. Говорят, его зачитывают осужденным перед казнью в знак доброго отношения императора ко всем поданным. Предлагаю перенять этот обычай у наших соседей. Вы только представьте, как взлетит посещаемость казней. Я бы многое отдал, чтобы посмотреть на лицо висельника, которому перед смертью читают о прекрасном закате.

Над столами с изрядно поредевшими блюдами прокатился дружный смех, и довольный вниманием Сохо продолжил:

— Канцлер у них тоже веселый. Последняя столичная байка — о том, как он приказал напоить арвакских послов журависом и отправить пешком до Гундапакса, откуда многострадальных должен был забрать корабль. Война драганов с арваксами похожа на борьбу муравьев за огрызок яблока. Было бы что делить. Пара комков грязи, которые кто-то назвал островами. Согдария мельчает, стаптывается, грязнет в маразмах. В столице все давно покупается и продается. К примеру, я заплатил всего триста согдариев, чтобы попасть на Городской Совет, где чиновники отчитывались о проделанной за год работе. Их сочинения представляли не больший интерес, чем стихи императора, но мне хотелось посмотреть на Канцлера, этого человека-легенду, которого почему-то называют Бархатным. Должен признаться, я был разочарован. Может, раньше он и был Бархатным Человеком, но со временем его сильно поела моль. В его словах и поступках виден жалкий старик, который из последних сил цепляется немощными пальцами за штурвал власти. В его былом покрывале величия столько дыр, что не за горами тот день, когда порвутся последние нити, и перед нами окажется беспомощный скелет, который развалится от первого сквозняка.

«Браво, Сохо! — горько подумал Арлинг. — Какая речь, какие метафоры!». Ни слова лжи, все — правда. Элджерон всегда был таким — хитрым, злым, бессердечным. И старым. Отец был дряхлым уже тогда, когда все случилось. За минувшее время он должен был постареть еще больше.

Жизнь человека непрерывно убывает, и с этим ничего нельзя поделать, вздохнул Регарди, не понимая, отчего вдруг стало не хватать воздуха. Ведь ему было все равно, что считал этот напыщенный индюк о его бывшей родине. Арлинг уже давно не был драганом, впрочем, и кучеяром тоже. Быть ни там и ни тут — удел всех беглецов.

— Драганы вообще смешной народ, — продолжал Сохо. — Например, взять как они строят мосты. Нагонят солдат, крестьян, поставят палатки для охраны, которая следит, чтобы никто со стройки не убежал, и где-то во всем этом хаосе мелькает пара человек, пытающихся построить собственно мост. Я наблюдал такую картину в Ярле. А их медицина… Одно название. Мой слуга потерял ногу из-за того, что какой-то шарлатан в городской больнице неправильно обработал рану. Драганские врачи умеют только трупы вскрывать, в этом они мастера. Столько трудов по анатомии насочиняли. В одной местной лавочке я купил такую книжку, а потом показал ее знакомому лекарю из Самрии. Он очень удивился, не досчитав пары костей в запястье. А их еда — это отдельный разговор.

— Давай, Сохо, расскажи нам про то, что жрут эти свиньи! — закричал кучеяр, сидящий напротив Регарди. Количество выпитой моханы должно было давно превзойти размеры его желудка, но купец странным образом еще не лопнул.

«Мне нужно уйти отсюда», — решил Арлинг, но ноги словно приросли к полу, не желая двигаться.

— Их еда пресна и безвкусна, — с выражением произнес Сохо. — Мне приходилось возить с собой повара, чтобы не умереть с голоду. Причем, качество пищи не зависит от уровня жизни. Что лорды, что крестьяне — все одинаково обожают вареную репу, от которой, прошу милых дам меня простить, из живота потом выходит такой смрад, что не помогают даже благовония. Питаются они так же, как лечат своих больных и строят мосты. Бездумно и хаотично. А некоторые блюда так и остались для меня загадкой. К примеру, никто не смог объяснить, почему мясо, закопанное в землю на неделю, вкуснее куска свежей баранины, пожаренного с кровью на вертеле. Они вообще любят все тухлое и порченное. Например, овощной суп у них принято есть только через пару дней, когда в нем появляется характерный запах, а еще лучше — плесень…

— Это неправда, — прошептал Арлинг, но его слова затерялись в хохоте зала, словно щепки в водах Согдианского моря.

— А их женщины… — загадочно протянул Сохо, и его тон не обещал ничего хорошего. — Покажи ей золотой, и она твоя. В мире нет более доступных существ, чем драганки. Особенно те, что из деревень.

— Неправда! — воскликнул Регарди и замер, потому что в неожиданно наступившей тишине его крик прозвучали слишком громко. В боку болезненно пульсировал шрам, а сердце грохотало в унисон барабанов, стучавших в его голове весь вечер.

Арлинг проглотил горькую слюну и медленно встал, удивляясь, каким легким стало тело, которое не хотело слушаться еще минуту назад. Теперь на него смотрели все. Все кроме имана. Учитель опустил голову, тщательно срезая кожуру с груши, словно важнее этого занятия ничего не было

Между тем, Сохо не спеша поднес к губам кубок, сделав глоток. В отличие от многочисленных гостей школы и самого Арлинга он пил только воду и по-прежнему оставался трезвым.

— Так-так, оказывается у нас в гостях драган, — протянул он с улыбкой. — Тебе повезло, что ты в Балидете, парень. Не каждый северянин может насладиться нашим гостеприимством. Налейте ему моханы, пусть веселится.

«Мохана мне уже не поможет, Сохо», — подумал Арлинг, жалея, что не сдержался, и, понимая, что назад пути не было. Несмотря на то что внутренний голос настойчиво советовал немедленно покинуть трапезную, тот Регарди, который еще помнил цвет ночного неба, уже проснулся и не собирался уползать обратно в бездну забвения, куда упорно сталкивал его другой Арлинг — настоящий.

— Твое великодушие поражает, мудрый Сохо, — произнес Регарди, тщательно выговаривая кучеярские слова, которые вдруг стали вязнуть на языке. — Я действительно горжусь быть гостем щедрого хозяина, — он слегка поклонился иману, который по-прежнему делал вид, что происходящее его не касалось. — И чтобы не нарушить вековые традиции кучеяров, я должен поступить так, как велит мне бог домашнего очага Затута, — Арлинг сделал еще один поклон, теперь в сторону статуи пузатого божка, дремавшего в углу. — Я должен ответить.

— Ага, — развеселился Сохо, — у драгана есть что сказать! Это уже интересно. И что же ты хочешь мне ответить? Что я солгал?

В трапезной стало еще тише, потому что перестали жевать даже те гости, которые сидели вдалеке. Арлинг ощутил на себе сотни пристальных взглядов, из которых выделялись один любопытный — Сохо, другой тревожный — Атреи и третий ненавистный — Зерге. Учитель все так же чистил грушу и, наверное, уже срезал мякоть до сердцевины. Регарди потянулся было к кубку с моханой, но быстро отдернул руку. «Трость нужна до того, как упал, — напомнил он себе, — а ты слишком давно ползаешь по песку, забыв, что когда-то умел ходить».

— Нет, ты все сказал верно, — кивнул он Сохо. — Но чтобы твое путешествие по Согдарии выглядело еще более ярким, я немного добавлю. Начну с того, что Арвакские острова — это не комки грязи, а спорные территории с богатыми промыслами, которые с давних лет переходили от одного народа к другому. Золото, добываемое в арвакских рудниках, гораздо чище иштувэгского и стоит в разы дороже. А так как острова были открыты драганами, и это отражено в древнейших летописях, то притязания согдарийцев на эти земли вполне уместны. Арваксы пришли с севера куда позднее, воспользовавшись борьбой за власть, которую развернули братья Седрика Первого. Поэтому Арвакские острова — это очень ценные комки грязи, слишком обильно политые кровью драганов, чтобы отдать их дикарям с севера.

«Пожалуй, лучше бы не сказал и отец», — похвалил себя Арлинг, стараясь не замечать учителя, который теперь смотрел на него так пристально, что Регарди сто раз пожалел, что привлек его внимание. Чего в нем было больше — жалости, гнева или удивления — оставалось загадкой. Сохо его не перебивал, остальные кучеяры напряженно молчали, и Арлинг продолжил, надеясь, что у него не сильно дрожал голос.

— Во-вторых, чтобы попасть на городской совет Согдианы совсем не нужно платить триста монет. Достаточно обратиться с предложением по улучшению благоустройства города, и тебе разрешат не только посмотреть на тех, кто правит страной — за исключением императора, — но и выступить перед ними. Такие слушания проводятся в конце каждого заседания, и очень популярны. Но, если сказать нечего, а побывать на совещании хочется, можно и заплатить. Те триста монет, которые с тебя взяли, обычная плата за вход для чужестранцев. Чиновники Согдианы не скрывают свои лица, а твои деньги пойдут не в их карманы, как ты, наверное, подумал, а на строительство дорог на арвакском побережье. Кстати, о строительстве. Да, драганы не умеют возводить таких прекрасных сооружений, как Цитадель Омара, Южный Храм Семерицы или дворец Торговой Гильдии Балидета. Мостовых, похожих на Багряную Аллею, у нас тоже нет. Мы строим практично, основательно и без изысков. Так, как строили наши предки. А теперь я хочу задать один вопрос. Разве великолепные дворцы Самрии и площади Балидета — это заслуга кучеяров? Легендарные древние, которые оставили вам в дар прекрасные храмы и белоснежные охотничьи башни, были очень щедры, не правда ли? Вы живете на руинах памяти другого народа, а драганы строят будущее своими руками.

Арлинг выдохнул, но боясь, что ему не дадут закончить, торопливо заговорил снова. Торжество момента не могло продлиться вечно, а расплата должна была быть скорой и жесткой.

— И, в-третьих, мне жаль твоего слугу, у которого отняли ногу, Сохо. Но гангрена не разбирается в странах, и ей все равно, кого убивать — кучеяра, драгана или керха. Впредь советую не покупать трактаты по медицине в придорожных лавках, потому что чужеземцы легко становятся жертвами мошенников не только в Сикелии. В этом наши страны, увы, похожи. Легковерные путешественники, увидевшие верхушку айсберга, часто увозят обиду к себе на родину, порождая слухи о людях с тремя головами. И мне жаль, что из всего обилия согдарийской кухни, тебе запомнилась только репа. Мы действительно ее любим, — не меньше, чем вы чечевицу, от которой, да простят меня милые дамы, живот начинает жить собственной жизнью. В чужой стране вообще не стоит быть слишком доверчивым. Если бы мне сказали, что тухлятина — это деликатес, я бы все-таки заподозрил хозяина в лукавстве и попросил пожарить мне просто хороший кусок мяса. Удивлен, как ты не отравился. И еще. Если мы веселимся, то не добавляем в еду наркотики, а пьём серьезные напитки. Не хочу никого обидеть, но мохана по сравнению с драганской «Зеленой Феей» — детское молочко. Что касается женщин, то если ты приезжал в Согдарию только затем, чтобы проверить, за сколько можно купить жрицу любви в столице империи, тебе не стоило забираться так далеко. Уверен, кучеярки из местных домов любви ничем не уступают в своем ремесле драганкам.

— И последнее, — Арлинг позволил себе улыбку. — Да, Канцлер стар, а его поступки давно отдают маразмом и безумием. Но я не ошибусь, если скажу, что вы все его боитесь. Трясетесь при одном упоминании о Жестоких, которых он придумал, воспитал и наслал на вас, как смертоносную саранчу на спелое поле ржи. Я задам самый последний вопрос. Если драганы так смешны и нелепы, почему вы до сих пор послушно платите им дань? Почему не освободитесь от «смешной» Согдианы, в которою ежегодно посылаете ломящиеся от роскоши галеры? Думаю, ответ не требуется. Мудрые, цивилизованные, сильные духом и верой кучеяры однажды уже были захвачены слабыми, смешными и дикими драганами. А, как известно, случившееся дважды, может случиться и в третий раз. Я бы хотел дать тебе совет, Сохо. Не езди больше в Согдарию. Это не твоя страна. Человеку, выросшему в песках Сикелии, лучше рассказывать о смертельных самумах и жарких теббадах, а не о том, как лечат раны северяне, о которых за несколько месяцев путешествия по стране с тысячелетней историей, ты сумел узнать лишь то, что они едят репу с тухлым мясом. Спасибо за ваше внимание, господа.

С этими словами Регарди перешагнул через подушку и на негнущихся ногах покинул трапезную, до последнего ожидая, что его схватят и оторвут голову. Но его никто не остановил и не стал кричать вслед проклятия. Он вышел из зала в полной тишине и, только очутившись на свежем воздухе, понял, что разрушил еще один мост. На этот раз тот, с которого не успел сойти.

Войдя в спальню учеников, Арлинг подумал, а не начать ли ему сразу собирать вещи, но потом решил, что всегда успеет заняться этим с утра. Беркут уже вернулся с Огненного Круга и тяжело сопел, уткнувшись носом в циновку. Ол бормотал о том, что нужно уходить, но прислушавшись, Регарди понял, что мальчишка говорил во сне. По крайней мере, хоть кому-то было хуже него. Проваливаясь в сон, он подумал, что Ол все-таки не был таким дураком, каким его считали.

Арлингу нужно было уйти давно, но он предпочел дождаться появления Сохо, чтобы снова рухнуть в пропасть, из которой почти выбрался.

* * *

Спал он плохо. Всю ночь Магда тревожно нашептывала то в одно ухо, то в другое, но вокруг них гулко свистел ветер, не давая ему разобрать, что именно говорила Фадуна. А когда она исчезла, на ее месте возник отец, несказанно удивив Арлинга. Во-первых, Канцлер никогда ему не снился, а во-вторых, он явился в образе молодого, крепкого мужчины без намека на старческую дряхлость. Таким Арлинг его не помнил. Когда лицо Регарди-старшего еще не покрывали глубокие морщины, Регарди-младший проводил все время с Холгером и друзьями, полагая, что отец — это странный человек, который появлялся раз в год, долго и скучно рассуждал о долге и чести, а потом исчезал, оставив после себя запах крепкого табака и память о скупом поцелуе в лоб, от которого чесалась кожа и хотелось умыться.

— Помни, сын, сокол никогда не клюет рисовых зерен — даже когда умирает с голоду, — сказал Канцлер, положив руку на карту с четко выведенной на ней цепочкой гор. Нетрудно было понять, на что опирался Элджерон. Гургаранские горы всегда манили Согдарию своей неприступностью.

— Судьба похожа на песчаную бурю, которая все время меняет направление, — продолжил отец, но его голос изменился. Теперь с Арлингом говорил иман с лицом Бархатного Человека.

— Хочешь убежать от нее, а она за тобой. Ты в другую сторону — она туда же. И так раз за разом, словно танцуешь солукрай с заклятым врагом. У тебя есть такой враг, Арлинг? Думаю, что нет. А все потому, что эта буря — не то чужое, что прилетело откуда-то издалека. Буря — это ты сам. Нечто такое, что сидит у тебя внутри. Не нужно от нее бегать, потому нельзя спастись от самого себя.

— У меня есть враг! — крикнул Регарди, но иман с лицом Канцлера не стал его слушать.

— Змея от своего яда не погибает, — усмехнулся он. — Я бы посоветовал тебе думать тогда, когда ты еще мог найти дорогу назад, но ведь теперь ты позабыл даже то, откуда пришел.

Хоть у имана и было лицо Элджерона Регарди, говорил он по-прежнему непонятно. Чувствуя, что его голова сейчас лопнет от загадок, Арлинг обхватил ее руками и вдруг понял, что кто-то раскачивал его из стороны в стороны.

— Когда пыль накопится, она превратится в гору, — сказал ему напоследок голос мистика-канцлера, и исчез, сменившись сдавленным шепотом Беркута, который раздался над самым ухом:

— Не буди его, Сахар, пусть кричит. Я бы тоже кричал, если бы меня пырнули в живот. К тому же вы столько вчера сожрали, что ему сейчас наверняка плохо.

— Я уже проснулся, — пробурчал Арлинг, стараясь вспомнить, о чем говорил Беркут.

— Тогда вставай, герой! — радостно закричал Шолох. — Расскажи, как это — чувствовать себя знаменитым?

Воспоминания о вчерашней трапезе ворвались в голову табуном диких скакунов, растоптав остатки мужества, которые сумели собраться в нем за ночь. «Дьявол, надо было слушать Ола и уходить еще до рассвета», — подумал он, нехотя поднимаясь с циновки. Похоже, иман не зря запрещал «веселые» напитки. Пиво сыграло с ним злую шутку, последствия которой будет трудно исправить. Если вообще возможно. Ну и наговорил он вчера…

Поведение учеников удивляло. Вместо того чтобы игнорировать его за нанесенные оскорбления, они собрались рядом и за что-то расхваливали.

— Про еду особенно хорошо получилось, — восторженно говорил Итамар. — Слушай, а у нас в городе «Зеленую Фею» достать можно?

— Тебе надо есть больше песочного ореха, — советовал Ол. — Я слышал, он хорошо заживляет раны.

— А я бы на твоем месте выспался, — сказал кто-то третий. — Плюнь на режим. Сегодня выходной, мы тебя к обеду разбудим.

Когда же в спальню вошел Джайп, а за ним — слуга с корзиной, из которой заманчиво пахнуло сыром, фруктами и горячей кашей, Арлинг подумал, что умер и попал в какую-то извращенную версию рая. Потому что в правильном рае его должна была встречать Магда — в этом не было никаких сомнений.

— Там на кухне такая толкотня, что мы с Ниаком решили принести тебе перекусить, — пробасил Джайп, торжественно водружая корзину рядом с его циновкой. — Представляю, как у тебя трещит башка после вчерашнего пива. Оно, кстати, было кислым. Больше в той пивоварне не покупаем. Ничего, мы тебя быстро почистим, месяц на каше и воде я тебе обещаю, — повар добродушно похлопал Арлинга по плечу. — Но сегодня можно сделать и слабину. На шелковичных фермах тебя баловать не будут. Вон, спроси у Ола, он уже свое отработал. Кормят там отвратительно. Великий Омар, как ты все-таки его! Молодец, парень!

— Что все это значит? — спросил Арлинг, с трудом соображая. Может, кучеяры отмечают день шутки, и он стал жертвой их розыгрыша?

— Ладно, не скромничай, — хмыкнул Джайп. — За такое зрелище, как вчера, мне не жалко лучшего куска сыра. Давай ешь, заслужил.

С этими словами повар удалился, оставив Регарди гадать, не сошел ли он с ума. Чтобы Джайп приносил ученикам завтрак в постель? Такое даже представить было трудно. Но корзина, в которой уже хозяйничал Беркут, была явным свидетельством того, что у Арлинга с головой было пока все порядке. Тогда, может, проблемы были у повара?

— Тут халва есть! — воскликнул Шолох, отламывая кусок ароматно пахнущей массы.

— Вам что… понравилось? — осторожно спросил Регарди, не уверенный, что задал правильный вопрос.

— Спрашиваешь еще! — пробубнил Итамар, пытаясь запихать в рот сразу всю порцию халвы, которую Шолох честно поделил между всеми. — То была песня!

— Эх, жаль я не слышал, — протянул Сахар. — Мог бы предупредить, что собираешься выступать, я бы не уходил.

— То есть, — Арлинг запнулся, подбирая слова, — меня не выгоняют?

— С ума сошел, что ли? Правда, из-за тебя придется теперь лишний кусок по географии зубрить. Учитель Джор сказал, что включит Арвакские острова в экзамен.

— И вы не обижаетесь?

— Достал ты, честное слово! — в сердцах воскликнул Беркут, разрезая сыр. — По-моему, ты чего-то не понимаешь. Слушай, Сохо у нас всех давно в печенках сидел. Он успел нагадить всем — слугам, учителям, не говоря уже об учениках. Ты его прилюдно осадил, поэтому ты герой. Арвакские острова я тебе, правда, еще припомню. Времени на них у меня совсем нет.

Ученики затихли, занятые деликатесами из корзины, и у Арлинга появилась возможность подумать. Он прожил с кучеярами почти пять лет, но, как оказалось, до сих пор ничего о них не знал. Они по-прежнему умели удивлять.

Позволив себе немного расслабиться и до конца не веря в то, что прощен, Регарди выудил из корзины кисть винограда и осторожно поинтересовался:

— А что Сохо?

— А что Сохо, — передразнил его Итамар. — Когда ты ушел, он попробовал шутить. Мол, хорошую программу приготовил учитель, даже клоуна из Согдарии пригласил. Спросил, не хочет ли еще кто-нибудь повеселить его анекдотами, но учитель сказал, что всем и так уже понятно, чем драганы отличаются от кучеяров, и предложил пойти смотреть фейерверк. Огни, кстати, классные были. Жаль, ты их не видел.

— Действительно жаль, — согласился Арлинг, понимая, что настало время задать главный вопрос. — Ну, а учитель? Он про меня что-нибудь говорил?

— Да, — серьезно кивнул Сахар. — Он велел зарыть тебя по шею за крепостными воротами и оставить стервятникам.

Хорошая шутка, подумал Регарди, скривившись. От этих кучеяров можно было ожидать всего, что угодно.

— Расслабься, — хохотнул керх. — Если серьезно, то вечером я его не видел, а сегодня утром он сам меня нашел и сказал: «Передай этому дурню, что если он пойдет на Огненный Круг, — а он, мол, туда обязательно пойдет, — пусть занимается на площадке для младших. Иначе я отправлю его обратно к жрецам еще на месяц». Вот, передал все дословно.

— Так и сказал — дурню?

— Именно, — кивнул Сахар и с хрустом надкусил яблоко.

В воздухе ароматно запахло сладко-кислым соком, а на лице Регарди расплылась глупая улыбка. Приятнее оскорблений он еще не слышал. Не предатель, не проклятый драган, не наглец…. Просто дурень. Арлинг был счастлив.

Мост под ногами, который накренился так сильно, что должен был рухнуть в каждую секунду, неожиданно обрел опору и выпрямился, предлагая идти по нему дальше. Регарди не стал колебаться. Он привык к ошибкам и научился их принимать.

На Огненный Круг они отправились вместе с Беркутом, так как остальные пошли по делам в город. Корзина Джайпа оказалась на удивление вместительной, и им потребовалось время, чтобы уничтожить все деликатесы, которыми одарил их повар. После вчерашнего пира в школе был объявлен выходной, и все занимались, чем хотели. Приезжие гости сонно ползали по садовым дорожкам в поисках прохлады, учителя собрались под навесом у кухни, громко обсуждая график экзаменов и попутно опохмеляясь вином, оставшиеся в школе ученики следовали их примеру. Делали вид, что повторяют уроки и тренируются, а на самом деле, наслаждались временным бездельем.

Подождав пока сыр с фруктами и шербетом улягутся в желудке, Арлинг решил строго следовать инструкциям имана и честно отправиться на площадку для младших учеников, хотя уже несколько лет занимался вместе со старшими. Впредь он не сделает ни одного шага в сторону и не даст повода учителю для сомнений. Беркут его поддержал, заявив, что тоже давно не практиковал равновесие, поэтому пошел с ним.

И хотя Регарди хотелось лично убедиться в том, что мистик не держал на него обиды, он не стал искать с ним встречи. Судьба подарила ему время, чтобы собраться с мыслями и не городить ерунды, когда они встретятся вечером. По крайней мере, на это он очень надеялся.

Крики на площадке для младших, которую ученики прозвали Песочницей, послышались еще задолго до того, как они переступили границу Огненного Круга. «Неужели, нас опередили», — с досадой подумал Регарди, гадая, кому еще нетерпелось размять мышцы после вчерашнего обжорства.

Но чем ближе они подходили, тем понятней становилось, что кричали не ученики. Один голос Арлинг узнал сразу, потому что, услышав его однажды, запомнил на всю жизнь. Второй был незнаком, но догадаться, кому он принадлежал, было не сложно. Сначала он решил, что в Песочнице было всего двое, но прислушавшись внимательнее, различил еще троих, которые стояли молча.

— Вот же не повезло, — протянул сквозь зубы Беркут, останавливаясь. — А так хорошо день начинался.

Огорчиться было чему — урокам на равновесие было не суждено состояться. Арлинг слишком хорошо знал, чем звук ударов, наносимых по деревянному человеку, отличался от ударов по живому телу. Учитывая, что Огненный Круг пустовал, а Песочница была самой дальней площадкой, место для разборок было выбрано идеально.

— Не смей вставать, пес, пока тебе не разрешили, — голос Сохо изливался ядом. — Если ты в следующий раз добавишь мне столько сахара в кофе, я заставлю тебя жрать его ложками, пока у тебя не слипнется глотка, понял?

Пинок ногой под ребра. Арлинг сглотнул. Прошел целый месяц, но воспоминания о том, когда сапоги карпов стучали по его собственным ребрам, были еще свежи.

— Теперь ешь песок, скотина. Глотай, я смотрю.

Арлинг не поверил своим ушам, но, судя по давящимся звукам, слуга, действительно стал жевать песок с площадки. Он не был уверен, но, похоже, это был тот самый грозный воин, который стоял за спиной Сохо во время пира. Во всяком случае, запах был его.

Сохо не удовлетворился унижением слуги и, схватив за волосы, принялся давать ему звонкие пощечины.

— Надо что-то сделать! — не выдержал Регарди. — Он же бьет слугу, я не ошибся?

— Ошибся, — прошипел Беркут, отступая. — Во-первых, нужно сваливать отсюда, пока нас не заметили, а во-вторых, это не слуга.

— А кто?

— Халруджи.

Арлинг нервно дернул плечами.

— Говори яснее, не все тут такие умные.

— Слушай, — поморщился Беркут. — Давай потом, это их дело.

— Кто такой халруджи? — нетерпеливо повторил Регарди, не понимая, почему Шолох скрытничает.

— Это сложно, — почему-то занервничал кучеяр. — Халруджи — больше, чем слуга. Он, как…

— Раб?

— Да нет же! Спроси имана, он лучше объяснит. В общем, халруджи — это такой человек, который поклялся служить другому, чтобы очистить совесть за какой-то проступок в прошлом. Такой обет чаще всего принимают воины. Тот, кто служит сейчас Сохо, в прошлом был генералом армии повстанцев, сражавшихся с Жестокими. Его звали Рэмрак Черная Звезда из-за татуировки на лбу. А сейчас он просто Рэм. Но это его решение. Он сам стал халруджи, поэтому мы не будем вмешиваться. Сохо имеет полное право его убить, и никто ему за это ничего не сделает.

Арлинг все равно не понял, чем халруджи отличался от раба, и зачем кому-то добровольно отдавать себя в рабство.

— Беркут! — повернувшись к товарищу, он встряхнул его за плечи. — Плевать, кто это — халруджи, раб, слуга. Они заняли нашу площадку — это раз, и они нарушили правила школы — это два. Драки запрещены!

— Забыл, кто такой Сохо, да? — вспылил Беркут, но видя выражение лица Регарди, смягчился. — Ладно, так и быть, поищу учителя. Но, если он ушел на крепостную стену или город…

— Он где-то в школе, — уверенно произнес Арлинг. — Ты сможешь найти его быстрее меня. А я подожду здесь. За деревом. Не волнуйся, я не собираюсь с ним связываться. Меня уже били в этом месяце.

Шутка вышла неудачной, но на Беркута подействовала. Хмыкнув, кучеяр велел ему не сходить с места и скрылся с площадки. На какой-то миг Регарди засомневался, а не пойти ему вместе с ним, но все-таки решил остаться. Он ни за что ни признался бы, что сын имана вызывал в нем такое жгучее любопытство, что перед этим чувством меркли все возможные неприятности.

Тем временем, Сохо закончил бить халруджи и, усевшись перед ним на пятки, наставительно поучал тому, как следует подавать кофе в следующий раз. Если Арлинга не подводил слух, Рэм уткнулся головой в песок, почтительно внимая словам хозяина. И это — генерал повстанцев? Не вязалось что-то в словах Шолоха. Какой же проступок нужно было совершить, чтобы обречь себя на подобные унижения?

И хотя Регарди был уверен, что деревянная кукла и раскидистый куст жасмина надежно защищали его от глаз людей, собравшихся на площадке, он не сильно удивился, когда Сохо воскликнул:

— Глядите-ка! Вот так зрелище — подсматривающий слепой. Эй, приведите его сюда.

«Если я побегу прямо сейчас, то, возможно, успею добраться до фонтана раньше, чем они пересекут площадку», — подумал Арлинг. Во-первых, он не знал, как поведет себя тело после долгого отсутствия тренировок, если он заставит его бежать. Во-вторых, всегда был риск споткнуться и упасть. А в-третьих, у фонтана могло никого не быть, и тогда разговор с Сохо все равно состоится. С той разницей, что у кучеяра появится больше повода для насмешек.

Решив, что выбор у него в любом случае, небольшой, Регарди вышел сам, отпихнув слуг Сохо, которые были уже рядом. Несколько простых правил помогут избежать неприятностей, напомнил он себе. Не дерзить, не спорить, не острить. Учитель уже должен был быть где-то рядом. «Если он действительно в школе», — поправил себя Арлинг, не уверенный, что прав.

— Что ты делаешь на Огненном Круге, драган? — спросил сын имана, направляясь к нему. — Это место не для гостей и не для калек.

— Вот именно, не для гостей, — Регарди кивнул в сторону людей Сохо. — В саду есть отличная беседка, им лучше уйти туда. А здесь занимаются младшие ученики. Можете спросить вашего отца, я его ученик.

Плохое начало. Зачем он перед ним оправдывался?

— Да неужели? — протянул кучеяр, обходя его кругом. — О чем мне еще спросить имана? О том, зачем он подобрал с улицы слепого драгана? Легенда о твоем шибанском происхождении настолько фальшива, что в нее могут поверить лишь нарзиды с базара. Хорошо, что ты пришел сам, и тебя не пришлось искать. У меня есть пара вопросов.

— Боюсь, ничем не смогу помочь тебе, Сохо, — ответил Арлинг, стараясь быть вежливым. — Так называемая легенда «о шибанском происхождении» — моя жизнь, и я благодарен иману за то, что он взял меня в ученики после смерти отца.

— Гладко врешь, — улыбнулся кучеяр. — Возможно, я не так хорошо разбираюсь в том, что драганы едят, но кое-что о вас знаю. Например, могу отличить лорда из Согдианы от простолюдина из Ярла. Ты отлично говоришь по-кучеярски, но это понятно. Если Атрея не напутала, ты живешь в Сикелии уже пять лет. Однако твой акцент тебя выдает. Такому диалекту учат только в императорских школах, куда простых драганов не допускают. От нашего солнца твои волосы и кожа потемнели, но их цвет еще виден. Могу поспорить, что у тебя синие глаза. Ты из тех драганов, которых называют «чистокровками», а почти все они — гранд-лорды. Значит, круг твоего возможного происхождения сузился еще больше. Годы обучения в Школе Белого Петуха не уничтожили в тебе дерзость и хамство, присущие людям, которые привыкли повелевать с пеленок. Твой отец — гранд-лорд из Согдианы. Вижу, у тебя дернулась щека и палец на левой руке, а значит, я прав. Ты читаешься легко, словно открытая книга. Мне продолжить, или расскажешь сам?

В том, что Сохо опасен, Арлинг не сомневался и раньше. Но сейчас он убедился в этом лично. Беркут был в тысячу раз прав — нужно было бежать, не пытаясь восстановить справедливость. Халруджи Рэм был уже на ногах и хрипло дышал за спиной своего хозяина, враждебно разглядывая Арлинга. Словно это Регарди, а не сын имана, пинал его сапогами четверть часа назад.

— Хорошо, я продолжу, — усмехнулся Сохо. — И что же делает сын гранд-лорда в такой далекой окраине, как Сикелия? Спорим, что я угадаю с первого раза? Слепота — из-за нее ты здесь. Жизнь была прекрасна, пока в один день не погас свет. Болезнь или драка? Скорее, второе. — Пальцы кучеяра внезапно коснулись его затылка, взъерошив волосы. — А вот и шрам. Тебя ударили, либо ты ударился сам. Не стоит сжимать зубы, если хочешь меня обмануть. Эмоции выдают тебя с головой. Что было дальше, догадаться не сложно. Согдианскому двору не нужны увечные и калеки. Бесконечные врачи, больницы, знахари со всего мира. Ты был готов на все, чтобы вернуть прежнюю жизнь — друзей, статус, возможно, невесту. Ничто не помогало, и надежда меркла с каждой секундой, пока однажды ты не услышал о чудесном мистике, который живет на краю света. Слухи о лекарских талантах моего отца сильно преувеличены, но приносят ему неплохой доход. Однако бедный ослепший лорд этого знать не мог. Тебе было нечего терять, и ты решился. Думаю, твои родители были против, иначе ты бы не оказался на улицах Балидета. Скорее всего, тебе пришлось бежать втайне от семьи, но что-то пошло не по плану. И вот, ты пытаешься просить милостыню на чужой земле, но не знаешь как. Тебе грозить голодная смерть, и тут появляется мой отец. Спасение и надежда на чудо, которого, увы, не произошло. Что иман из Балидета умеет делать хорошо, так это разочаровывать. Осталось всего несколько вопросов. Кем были твои родители, и зачем мой отец тебя подобрал.

Пока Сохо говорил, Арлинг пытался разжать зубы и дышать спокойнее, но овладеть эмоциями не получалось. Этот урок имана он усвоил хуже всего. Ему и самому было интересно, что он станет делать, если Сохо произнесет: «Твой отец — Канцлер, и мои люди уже отправили ему сообщение, что ты здесь».

«Нужно что-то ответить, только не молчать», — уговаривал себя Арлинг, но от волнения во рту пересохло, а язык не слушался. И хотя день клонился к закату, обещая приближение холодной ночи, ему казалось, что солнце стало припекать еще сильнее.

— Зачем мой отец тебя подобрал, догадаться нетрудно, — Сохо остановился совсем рядом, пристально его разглядывая. — Из его псарни только одна собака была подарена ему бывшим наместником. Всех остальных он взял с улицы. Ты для него — диковинная порода с севера, а твоя слепота — вызов его талантам дрессировщика. И, похоже, он добился успеха, раз заставил тебя поверить, что зрение можно заменить таинствами серкетов. Атрея рассказала, что ты собираешься пройти Испытание Смертью. Пожалуй, этот поступок отца даже глупее идеи создания этой школы. И он не может оставить меня равнодушным. Потому что в отличие от имана, я чту наследие Нехебкая и не могу допустить насмешки в виде того, что драган, да еще и увечный, будет допущен к таинствам, которые веками хранились нашим народом. Что касается первого вопроса, то пока у меня нет на него ответа. Но я думаю, мне не потребуется много времени, чтобы выяснить, у кого из гранд-лордов Согдианы примерно пять лет назад пропал сын. Я своих намерений не скрываю, но оставляю тебе выбор. Ты уходишь из школы сам, либо с моей помощью.

Солнце пекло невыносимо, но не его жар был причиной пота, катящегося с Арлинга ручьями. Что он мог ответить Сохо? Предложить проваливать к дьяволу, либо попытаться убедить, что Атрея ошиблась, и он никогда не посягал на тайны Скользящих. Если первая мысль была чревата неприятностями, то вторая предлагала спасительную веревку, за которую он и уцепился.

— Я не собираюсь ни в чем тебя разубеждать, — сказал Регарди, делая шаг назад, потому что Сохо дышал ему почти в лицо. — Но кое в чем ты не прав. Я и в своих богов никогда не верил, так зачем мне чужие? Посмотри на меня. Разве я похож на того, кто может пройти Испытание Смертью? В школе есть куда более способные ученики, но и они не были допущены к таинствам. Не секрет, что я не сдал ни одного летнего экзамена. Не стоит так беспокоиться о моем обучении. Оно будет продолжаться еще долго, а когда закончится, вряд ли наши дороги пересекутся. Учитель готовит меня для работы в храме Семерицы, где я буду помогать жрецам проводить церемонии. Для этого особой веры не требуется. Что касается Испытания Смертью, то если бы я был к нему готов, никогда бы не допустил той ошибки, что совершил вчера на пире. Мое поведение было неосторожным и вызвано пивным хмелем. Больше такого не повторится.

Неплохо получилось, похвалил себя Арлинг, довольный, что нашел нужные слова, но Сохо лишь усмехнулся.

— Думаешь, мне нужны твои извинения? Оставь их для своих товарищей по казарме. Мы слишком много болтаем, поэтому перейдем к делу. Выбирай, с кем будешь драться — со мной или с Рэмом?

Драться? На этот раз Арлингу не нужно было специально отражать эмоции на лице, потому что брови от удивления сами поползли вверх. Наверное, солнце напекло Сохо голову. Неужели он полагал, что Регарди настолько глуп, что станет состязаться с мастером тайного боевого искусства, которого не мог одолеть даже иман.

— Твое предложение — честь для меня, — произнес он, сделав шаг назад и к своему неудовольствию обнаружив за спиной Рэма. — Но давай устроим поединок чуть позже. Лет через десять, например.

— Идиот, я не собираюсь устраивать поединок, — нетерпеливо сказал Сохо. — То, что из тебя никакой боец, и так понятно. Мне интересно, на что отец потратил столько лет. Может быть, он научил тебя стоять на голове и кувыркаться с факелами в руках? По крайней мере, это хоть забавно.

«Он специально злит меня», — подумал Регарди, но догадка не радовала, потому что выхода по-прежнему не было. Ему показалось, что где-то рядом прошел Пятнистый Камень, но нарзид или не обратил на них внимания, или предпочел не вмешиваться. В ветках жасминового дерева звонко щелкнула сойка и упорхнула в сторону сада. Ветер с любопытством заглянул в Песочницу, но задерживаться не стал и, скрипнув деревянным человеком, исчез в небе. Других признаков жизни на Огненном Круге не наблюдалось.

— Почему бы вам не попросить вашего слугу развеселить вас? — спросил Арлинг, не удержавшись от колкости. — А мне пора идти.

— Пойдешь, когда я разрешу, — отрезал Сохо. — Надоела эта болтовня. Кстати, мой халруджи действительно мне ни в чем не отказывает. Давай, Рэм. Я хочу посмотреть, каким трюкам обучили этого слепца. Не мог же папаша все пять лет учить его ходить.

Рэм не собирался глотать песок во второй раз. Он был хорошим слугой. И отличным воином.

Еще не веря, что его атакуют, Регарди попытался увернуться, но халруджи был быстрее ветра. Его кулак врезался в него, словно разогнавшийся корабль в дряхлый причал. Перед слепыми глазами вдруг замелькали огни, а в голову ворвался шторм боли, который повалил его на землю, заставив пожалеть, что он не может сжаться сильнее.

Арлинга били в живот много раз — в пьяных драках, на дуэлях с согдианскими лордами, на тренировках в Школе Белого Петуха, шутливых поединках с Шолохом и другими учениками и во время более серьезных стычек с «карпами», одна из которых закончилась для него весьма печально. Он помнил боль от такого удара так же хорошо, как боль от укуса балидетской осы. Ее можно было терпеть, и он даже знал как, потому что иман их этому учил.

Однако боль от удара Рэма была иной. Она расползалась по телу медленно, но неотвратимо, словно вражеская армия по незащищенным землям. С ней нельзя было договориться. Она пришла уничтожать, растаптывать, унижать. Она превращала его в раба собственного тела, не позволяя сделать ни вдох, ни выдох. Все померкло во вспышках, которые пульсировали в голове, словно падающие звезды. Врезаясь, они не останавливались, продолжая путь и разрывая внутренности.

Мир, в котором остались Рэм и Сохо, появился не сразу. Наконец-то ему удалось сделать судорожный вдох, но земля по-прежнему крепко прижимала его к себе, не позволяя подняться. Голос Сохо ворвался непрошеным гостем, нарушив могильную тишину, в которую хотелось вернуться обратно.

— Я же не просил его убивать, — ворчал сын имана, но в его словах звучал не упрек, а с трудом сдерживаемый смех. — Эй, драган, это всего один удар! Поднимайся! Дьявол, таких дохлых я давно не видел. Упасть с первого раза! Может, отец обучал тебя не боевому искусству, а рисованию?

Арлинг не ответил, потому что его снова окружила тишина. Она была похожа на топи мастаршильдских болот, которые затягивали в свое месиво все живое. Вязкие, непроходимые, безнадежные. Впрочем, затишье было недолгим.

Сапог Сохо врезался ему в бок, вернув в его слепой мир звуки, запахи, чувства, но, главное — боль. Ее стало слишком много, но для того чтобы кричать нужен воздух, которого не было. Пытаясь вздохнуть, Регарди перекатился на колени, уткнувшись лбом в песок, но так стало еще хуже.

— Будет тебе урок, драган, — процедил Сохо, носком сапога опрокидывая его на бок. — Нужно было оставаться в Согдарии, есть свою репу и не совать нос в наши дела. Хочешь пройти Испытание Смертью? Для таких, как ты, его несложно устроить. Могу даже одолжить джамбию. Ты удивишься, как много есть способов отправиться в загробный мир с помощью этого маленького куска металла.

Голос Сохо утонул в тихом звоне, который наполнил Огненный Круг, заставив Регарди гадать, слышался ли он ему на самом деле, или только казался. Да что это с ним? И откуда на площадке вода? Песок, на котором он лежал, вдруг стал влажным, собираясь грязью на сведенных судорогой пальцах. Неужели он… Но нет, пахло не мочой. Пахло кровью. Она чувствовалась повсюду — на Сохо, на песке, на деревянном человеке, на халруджи, и даже на имане, который, возможно, ему мерещился, а, возможно, и правда, стоял в пяти салях от Песочницы, мирно разговаривая с сыном.

Стиснув зубы, Арлинг выдохнул и попытался подняться, но ноги предательски не слушались, а земля не отпускала. Мистика можно было принять за мираж, если бы не запах Беркута, который слышался неподалеку. Да и Сохо обращался явно не к привидению.

— Как же так, отец, — притворно сокрушался он. — Ты целых пять лет потратил на этого драгана, а он даже не умеет защищаться. Прости, я нарушил твои правила, но обещаю, мои слуги наведут здесь порядок. Атрея сказала, что этот парень подает большие надежды, и мне захотелось проверить его лично. Что я могу сказать… Не стоит тратить на него время. У тебя хватает бесполезной работы. Не хочу возвращаться к вопросу о Белой Мельнице, но сравнения напрашиваются сами по себе. Представь, что этот драган — Согдарийская Империя, ты — Белая Мельница, а Рэм — Подобный, возвращения которого ты так боишься. Мой халруджи мог сотни раз убить твоего пятого ученика, а ты узнал бы об этом лишь тогда, когда все случилось. Подобный перейдет Гургаран тихо и незаметно, а Белая Мельница узнает о его приходе, когда армия уже будет стоять под воротами Балидета.

«Неправильный расклад, Сохо, — подумал Арлинг, прислушиваясь к боли и пытаясь понять, перешла ли она на новый уровень или начала затихать. — Ты забыл о Беркуте. Он был той самый скрытой силой, которая предупредила Белую Мельницу о грозящем несчастье». Впрочем, в его случае, она вмешалась слишком поздно, потому что Рэм успел с ним сделать что-то нехорошее. Регарди предпринял еще одну попытку встать, но липкие от крови ладони увязли в песке. В голове царил хаос. Почему иман не помогал ему? Боялся Сохо? Не хотел неприятностей?

— Кстати, мне все равно придется рассказать Бертрану, что ты обучаешь ученика, который не прошел ни одного летнего экзамена, — донеслись до него слова Сохо, но они уже ничего не меняли в положении Арлинга, который чувствовал себя насаженной на крючок рыбой.

Со стороны имана послышалось движение. Когда Регарди понял, что учитель задержал двинувшегося к нему Беркута, на его губах расползлась улыбка. Он не знал, что за игру затеял мистик, но она ему начинала нравиться. Наконец-то учитель ответил на давно мучивший его вопрос: сын или ученик? Выбор падал на Сохо.

— Не думаю, что сейчас лучшее место для обсуждения этого вопроса, — сухо произнес иман. — Мы вернемся к нему позже. Ты навестишь Зерге? Она хотела тебя видеть. Постарайся это сделать сегодня. Завтра обещают сильный ветер. Еще успеешь наглотаться пыли на обратной дороге.

Учитель говорил спокойно и неспешно. Так разговаривают за чашкой горячего чая в питейной. Но слова имана подействовали на Сохо совсем иначе.

— Никуда я не поеду! — неожиданно вспылил он. — Ты же знаешь, как я отношусь к этой старухе. Пора бы запомнить, чтобы я не повторял это каждый раз. От нее воняет, словно она ходит под себя и спит в дерьме.

«А теперь он оскорбил вашу мать, учитель, — равнодушно подумал Арлинг. — Снова выберете Сохо?».

— Ты просил меня ответить, как долго, я останусь в Балидете, отец. Думаю, ждать вечера нет смысла. Мой ответ — ни секунды. Я увидел, что хотел, и не собираюсь тратить здесь время. Передай друзьям из Белой Мельницы, что Пустошь Кербала желает им доброго здравия и советует заниматься тем, для чего они рождены. Их удел — торговля. А насчет… драгана, — Сохо выплюнул это слово, словно соринку, попавшую в рот вместе с пищей. — В следующий раз, когда приедет комиссия, ему лучше пройти экзамены, либо исчезнуть. На твоем месте я бы выбрал второе.

«Будь ты проклят, Сохо, и будь прокляты жрецы, которые наложили такой хилый шов, что он разошелся от одного удара», — подумал Регарди, плотнее заворачиваясь в кокон боли.

Когда в голове раздался голос учителя, он не стал относиться к нему серьезно. Что ему еще один мираж? Несмотря на огненные стрелы, торчащие из живота, он слышал, что иман, стоящий в паре салей от него, говорил совсем иные слова, чем те, что звучали в его ушах. Учитель жалел, что Сохо придется уехать так рано и просил сына остаться.

Но голос в голове стал громче, не желая, чтобы его игнорировали:

— Вставай, Арлинг, — безжалостно требовал иман. — Это не больно. Боли нет. Не верь своим чувствам.

Он говорил до тех пор, пока Регарди не понял, что волшебного затишья больше не повторится.

— Подумай, Сохо, зачем тебе уезжать так скоро, дождись каравана, — сетовал мистик, стоящий в двух шагах от лежащего на песке Арлинга. И в то же время в голове Регарди раздавались совсем другие слова:

— Поднимись. Просто встань. Это не так трудно, как кажется.

Когда до Арлинга, наконец, дошло, чего хотел иман, он едва не рассмеялся. Смех вырвался из него отвратительным стоном, но звук придал силы. Игра оказалась проста. И правил в ней не было.

Однако принять решение было легче, чем его осуществить. Ему показалось, что прошла вечность, прежде чем колени уперлись в землю, а потом — с большим усилием и с помощью рук — оторвались от песка, поднимая скрюченное от боли тело. Иман не хотел, чтобы Сохо видел его слабость. Поэтому он не подошел к нему сам и не пустил Шолоха. Учитель был мудрым. Он понимал, что его ученик не должен валяться под ногами человека, который, будучи сам творением имана, ненавидел других его детей — Школу, Белую Мельницу, друзей. Арлинг был удостоен чести называться пятым, а значит, не мог рассчитывать на помощь. Он поднимется сам. Пусть это будет лишь еще одним заданием мистика, еще одной тренировкой.

Песок плавно перетекал из одной стороны в другую, словно Арлинг стоял в лодке, качающейся на волнах. Ему приходилось изгибаться и наклоняться к земле, чтобы удержать равновесие, но результат того стоил. Он поднялся.

Всего одно слово и можно снова падать, успокоил себя Регарди, но, конечно, одного слова ему не хватило.

— Знаешь, Сохо, — прошептал Арлинг в пугающей тишине. — Между нами пропасть, но мы с тобой оба не умеем летать.

Рэм сделал шаг в его сторону, и на какой-то миг Регарди охватила паника. После еще одного удара ему не подняться.

— Оставь, — остановил слугу Сохо. — Не стоит тратить на него время. Наш разговор продолжится не здесь и не сейчас. Помни, драган, ты должен моему халруджи драку. Смотри, не помри до нашей следующей встречи.

Арлинг не знал, как ему это удалось, но он простоял до тех пор, пока Сохо не перешагнул бордюр Песочницы, удаляясь с Круга и из его жизни.

«Теперь можно падать», — подумал он, но земля так и осталась где-то вдалеке, а руки имана, которые порой были жесткими и злыми, а иногда — заботливыми и добрыми, крепко обхватили его, увлекая в небо.

И хотя Регарди думал, что не сможет больше выдавить из себя ни звука, вопрос сорвался сам:

— Почему? — выдохнул он. — Почему вы терпите его?

Иман мог бы и не отвечать, потому что, находясь на грани миров, Арлинг все равно забыл бы этот разговор. Но мистик прошептал:

— Я ненавижу его. И люблю. Потому что он такой же, как я.

Проваливаясь в небытие, Регарди не был уверен, что расслышал его ответ верно. Так же как и последние слова учителя, которые предназначались уже не ему:

— Беги за Джайпом, Беркут, и быстро!

— Отвезем его в госпиталь?

— Нет. Пусть готовят комнату, я сам займусь им.

— Но все гостевые в Доме Неба заняты…

— Гостевые не нужны. С этого дня Лин живет у меня, в Доме Солнца.

И наклонившись почти к самому уху Арлинга, иман прошептал:

— Ты будешь жить, васс`хан. Будешь жить.

* * *

Позже, много недель спустя, когда Регарди поправился и смог ходить, он нашел Атрею и спросил ее, что означало слово, которым назвал его иман, и которое звучало в его голове все время, пока он блуждал по мирам забвения.

— Васс`хан… — сестра мистика задумалась, смакуя на губах незнакомые звуки. — Это очень хорошее слово. Я давно не слышала его звучание на керхар-нараге. Оно переводится — «Индиговый» и означает ученика, которого серкет выбрал для передачи своего наследия. Хотела бы я, чтобы мой брат когда-нибудь произнес его.

Глава 6. Танец Атреи