Тут Хельги рассмотрел лицо Гунхильд и увидел, что она совсем молода и ей немногим больше лет, чем ему. И он сказал:
Споет скальд веселую песню про реки, поля и дубравы,
Улыбка пусть снова сияет на дивном лице Солнцеславы.
Гунхильд покраснела и попросила спеть. Хельги спел песни, какие поют по праздникам в их краях, и заметил он, что королева немного повеселела. Тогда Хельги рассказал о том, как его выбрала дочь жреца Святовита и как она потом сбежала от него, а он ловил ее всю ночь по всему берегу. Королева рассмеялась и сказала, что у жрецов, конечно, бывают глупые дочери, но не слышала она еще о таком, чтобы сначала выбрать мужчину, а потом от него сбежать. И она спросила, что стало дальше с той девушкой. Хельги ответил, что теперь она с конунгом свеев. Тогда Гунхильд сказала, что после этих слов эта сага стала ей понятной, но что теперь она становится не такой смешной, и она лукаво взглянула на Хельги. И так они разговаривали долго, и королева расспрашивала про ярла Эйрика и конунга Олафа, а сама рассказывала про племена вендов, живущих на юге моря. Она, сказала Гунхильд, видела Олафа, когда он служил в дружине ее отца и даже был женат на ее старшей сестре. А Гюде было интересно, каков ярл Эйрик в жизни, всегда ли он похож на сурового воина или хотя бы иногда улыбается. Хельги рассказывал, как ярл громко смеется, когда на пирах выступают шуты или когда кто-нибудь из воинов выпьет лишку и не может найти дорогу из палаты на улицу. И он даже показал, как пьяный воин после долгих стараний найти верный путь вместо двери попадает головой в стену. Гунхильд тогда сказала, что в доме ее отца тоже часто были пиры и шуты веселили всех, хотя женщин рано просили уйти, ведь шутки со временем становились не такими, какие пристойно слушать молодым девицам. А Тюра тогда рассказала, какими веселыми были шуты ее отца, Харальда Синезубого. И они все, как могли, старались подражать тем ужимкам, которые описывали. И они много смеялись, но затем Гунхильд сказала, что им пора спать. Хельги попрощался со всеми женщинами и пошел к дверям, где его уже поджидал стражник. Королева спросила, куда он теперь пойдет, и Хельги ответил, что идет спать на свой корабль. Тогда Гунхильд велела стражнику отвести его в каморку в этом же доме, чтобы не ходить далеко.
Хельги быстро заснул и проснулся среди ночи, когда почувствовал, что кто-то ложится к нему под плащ, которым он укрывался. Хельги хотел возмутиться и отправить восвояси воина, что спьяну перепутал место для ночлега, когда маленькая ладонь нежно закрыла ему рот. Потом он почувствовал прикосновение горячего тела и ощутил поцелуй на своих губах.
– Кто ты? – спросил он шепотом.
– Я рабыня. Меня прислала Гунхильд, чтобы тебе не было так одиноко, – ответила ему девушка. И она снова поцеловала Хельги. Хельги сказал, что у него есть любимая девушка, на что рабыня сказала, что девушка та – далеко, и негоже отвергать подарок самой королевы. И она еще раз поцеловала его и прижалась к нему всем телом. И Хельги было хорошо той ночью, но еще не рассвело, когда девушка ушла, попросив его никому ничего не говорить.
В другой вечер повторилось все то же самое. Хельги долго пел песни и рассказывал висы Гунхильд, Гюде и Тюре. А затем королева сказала, что им пора спать, и снова предложила Хельги остаться ночевать в этом доме. Она спросила:
– Уютно ли тебе было спать прошлой ночью, Хельги Скальд?
На это Хельги ответил, что дом королевы очень гостеприимен и что спалось ему хорошо. Но что когда его будили, он обратил внимание, что у королевских служанок очень нежные руки. Видать, в доме им живется легко и работой их сильно не утруждают. И он посмотрел Гунхильд прямо в глаза. Королева покраснела и сказала:
– У каждой моей служанки есть свое дело. Кого-то ценю я за искусство вышивать, кого-то за нежность рук. – И, сказав так, она вышла.
А Хельги вновь отправился спать в каморку и вновь среди ночи проснулся оттого, что к нему под плащ забралась молодая девушка. И снова они провели ночь в утехах, а когда стало светать, она собралась уходить. Хельги задержал ее за руку и сказал, что хочет дать ей серебра в награду за эти две ночи. На это девушка сказала, что серебра ей не надо, потому как госпожа ей за все заплатила. Но Хельги просил не отвергать своего дара и стал в темноте нащупывать кошель, а потом вдруг чиркнул огнивом. На мгновение свет упал на лицо девушки, и Хельги узнал Гунхильд.
– Не стоило тебе делать этого, Хельги Скальд, – прошептала она грустно. – Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, несдобровать нам обоим.
– Госпожа, я просто хотел рассмотреть лицо той, с кем провел эти две ночи, и теперь я просто не могу поверить своему счастью, – прошептал в ответ Хельги.
– Берегись, как бы это счастье не стоило тебе головы, а мне гораздо худшей казни. Муж мой, которого навязали мне брат и Сигвальди, не любит меня, и каждый день жду я, что выгонит он меня из дома и возьмет себе новую жену. И только желание сохранить союз с моим братом его останавливает. Если ты хотя бы слово расскажешь о том, что в эти две ночи происходило, Свейн будет волен делать, как он хочет. И будь уверен, мне он придумает смерть лютую.
– Не беспокойся, госпожа, не в моих привычках хвастать своими успехами среди женщин. Тем более что в полдень мы отплываем и, возможно, больше никогда не увидимся. Но могу ли я тебе на прощание сделать подарок в знак благодарности за те ласки, что ты меня одарила?
– Ты все еще хочешь дать мне несколько серебряных монет, Хельги Скальд?
Но тут Хельги достал золотой браслет, что пожаловал ему дал ярл после битвы в дюнах. Был этот браслет толщиной в полпальца, но полый внутри, и по всей поверхности его струились узоры из драконов и диковинных птиц. В темноте его было не рассмотреть, но Хельги снова чиркнул огнивом и показал драгоценность Гунхильд.
– Это поистине подарок, достойный ночи любви с королевой, Хельги, – сказала Гунхильд. – Но только не носить мне его – если Свейн его увидит, не смогу я сказать, откуда он взялся. Дай мне лучше серебряных монет, я сделаю из них ожерелье на память о тебе. А браслет прибереги для той, что ты любишь.
И она поцеловала его в последний раз, а потом ушла.
Наутро Хельги вернулся на корабль, и все спрашивали его, чем его одарила королева за те два вечера, когда он рассказывал ей свои висы. На это Хельги ответил, что серебра у него не прибавилось, но плату он получил. И когда его спросили, что это была за плата, он рассказал, что два дня его поили лучшим пивом и кормили до отвала. И все согласились, что жена такого властителя, как конунг данов, могла бы быть и пощедрее.
Но когда Свейн и Гунхильд пришли провожать корабли ярла Эйрика, то знакомый воин вручил Хельги серебряную заколку для плаща ромейской работы и сказал, что это – награда за его висы. Хельги посмотрел на Гунхильд, и та помахала ему рукой. Хельги поклонился, прикрепил заколку к плащу, затем поклонился еще раз, но Гунхильд уже не смотрела в его сторону. Затем они отплыли и направились сначала на восток, а потом на север. И через три дня были на Готланде.
Оттуда они много раз выходили в море, и горе было тому кораблю, который шел к Олафу сыну Трюггви. Женитьба на дочери Свейна была для ярла Эйрика щитом против йомсвикингов, ведь те считали конунга данов своим господином. Потому никто больше не мог поспорить с ярлом Эйриком на Балтике, и много серебра собрал он с кораблей норвежских купцов. Однако скоро стало совсем холодно, и ярл велел отправляться зимовать в Сигтуну. Там они провели зиму, помогая конунгу Олафу строить крепость на холме над заливом. В Сигтуне им было веселее, чем прошлой зимой на дальнем хуторе, потому как в Сигтуне были женщины, а как сказал Кетиль, он готов провести неделю без еды, но еще одну зиму без пива и женщин он не переживет. Если только не превратится в медведя и не ляжет в спячку.
И вот снова пришла весна, а с ней время смолить корабли и собираться в дальние походы. Когда с озера сошел лед, Хельги, Кетиль и Асгрим взяли лодку и отправились на Бирку, куда снова на торг собирались купцы. За зиму до Сигтуны мало кто добирался, и теперь ярл хотел собрать самые свежие слухи со всего Севера. На Бирке они встретили Эйлига, которому прошлым летом Хельги дал серебра с наказом доставить вести о себе родне и передать серьги Ингрид. Эйлиг обрадовался им и сказал, что давно у него не было такого хорошего торга, как на осенней ярмарке в заливе Аурланд. Ибо как только люди узнали, что он видел Хельги Торбрандсона и тот теперь стал могучим воином, так многие приходили посмотреть и расспросить о том, что делается на Балтике, про Хельги и про его ярла Эйрика. И покупали не торгуясь.
Родители Хельги прошлой осенью были в добром здравии, и рады они были, что у Хельги теперь есть серебро и он прославил себя как воин, и в чести его держит сам ярл Эйрик сын Хакона, но грустно им было от долгой разлуки. А брат его Бьёрн был на тинге со своим тестем Оддом, женой и ее сестрой, так что серьги Эйлиг передал Ингрид прямо в руки. И Ингрид серьги, видно, очень понравились, потому что она тут же их надела, и что потом он слышал, как она громко ругалась с отцом, и речь шла, как Эйлиг услышал краем уха, о женихах. А потом Ингрид снова нашла его и просила передать Хельги, что будет ждать его хоть пять лет, хоть десять.
Хельги эти слова сильно порадовали, чего нельзя было сказать об остальных вестях, так как по всему выходило, что на север от Викена бонды пока поддерживают Олафа и называют ярла Хакона не иначе как Хаконом Злым. И ярлу Эйрику в земле норвежской этим летом искать нечего, потому как мало кто захочет рисковать своей жизнью, чтобы подняться против такого именитого вождя, как Олаф.
Хельги дал Эйлигу еще несколько монет и просил, ежели снова он будет в Аурланде, то повидать его отца и передать Ингрид, что он тоже будет ждать все эти годы и не женится ни на ком другом.
А Кетиль сказал, что ярл Эйрик будет ему благодарен, если почаще он будет торговать в норвежской земле, а потом по пути на Бирку заглядывать к нему в Сигтуну. Эйлиг ответил, что Сигтуна лежит совсем не по пути в Бирку, да и торговля в Норвегии не из лучших. На это Кетиль ответил, что неважно, как к тебе попадает серебро: от торговли или от ярла, главное, что оно оттягивает пояс. Эйлиг кивнул, и они хлопнули друг друга по плечам.