— Клепп, о чем ты думаешь? — спросил Хродвальд здоровяка. Его пленница как раз уснула, а то они шептались с ней все время пока их рты были не заняты едой, с того дня как Брагги дал им переговорные амулеты. Кстати, кажется у Торвальда тоже была пара таких…
— Ну… — привычно начал тянуть Клепп, словно оттягивая тот момент, когда он ляпнет глупость. А потом вздохнул, видимо решаясь. — Не понимаю где мы находимся.
— Так ты меня, ш твоей подругой, три часа вышпрашивал! — возмутился Нарви — Я шкока тебе объяснял!
— Да не! Я просто не могу… Ну, понять, где именно! — Клепп начал злиться, но не понятно почему.
— Два часа хода под парусом до Фьорда Семи Битв на юг, или час хода до Фьорда Четырех Скал на север. — сказал Хродвальд.
— А где Тюленьи острова?
— Четыре дня пути под парусом на север, до Хмельного Фьорда, и оттуда еще четыре дня…
— До Синей Скалы, от неё на запад… Я помню. — Вздохнул Клепп, и замолк. Хродвальд уже знал, теперь Угрюмый будет старательно хмуриться, чтобы оправдать свою нелепую кличку. И тут Хродвальда осенила идея.
— Если ты не можешь сказать… То ты нарисуй! — в торговле с югом часто случалось так, что южанин говорил уж совсем не понятно. И тогда на помощь могли прийти рисунки. Под рукой правда не было ни песка, ни…
— Возьми уголь из очажной чаши! — привычно начал командовать Хродвальд — Айвен! Достань и принеси шкуру коровы! И разверни её!
На внутренней стороне шкуры можно было рисовать углем. Как только Клепп понял, что от него хочет Хродвальд, он снова заулыбался, и вооружившись несколькими кусками угля, радостно принялся за дело.
Остальные собрались за спиной Клеппа. Даже стоявший на рулевом весле Веслолицый, который редко проявлял любопытство, закрепил руль и подошел поближе.
Некоторое время Хродвальд ничего не понимал. А потом начал понимать, и ему пришлось сильно стараться чтобы не волю своим чувствам. Хродвальд тщательно сохранял на лице спокойное выражение, и только угрожающе зыркал, когда кто-то из его людей хотел заговорить. Ярл боялся, что это собьет Клеппу настрой. Наконец здоровяк закончил, в процессе перемазавшись в угле как малый ребенок. Он встал с колен, и отступил на шаг, давая возможность остальным посмотреть.
— Это ведь карта? — осторожно начал Хродвальд, оглянувшись на остальных. Он подумал что люди на его драккаре на удивление полны выдержки. Никто даже не улыбался, рассматривая рисунок Клеппа с такими лицами, какими смотрят на утреннюю струю. Безучастными.
— Карта… — словно пробуя слово на вкус, повторил Клепп. И просиял лицом — Ну да, точно, это карта! Это то самое слово! Вот что я хотел сказать! Я не могу увидеть карту в своей голове! Видите, вот тут Фьорд Семи Битв, вот это Браггихольм, а вот сюда мы плавали…
— Эти червяки фьорды? — осторожно спросил Айвен.
— Кажется я понял. Вот это льдины? Так ты изобразил Льдистое Море? — с затаенным весельем спросил Веслолицый.
— Это так! — радостно кивнул Клепп, и стал показывать дальше — Вот это горы, вот это море.
— А это? — с самым серьезным видом ткнул в странные закорючки Хродвальд.
— Деревья. Но это… Для того чтобы отделить землю от воды…
Первым не выдержал Нарви. До этого момента он молчал, боясь себя выдать, но тут вдруг согнулся, резко выдохнув, будто ему в брюхо с размаху ударили кулаком, а потом упал на колени и захохотал как ётун в грозовую ночь. Тут уж и остальные перестали держаться, и начали хохотать, как сумасшедшие. Хродвальд не смеялся так с тех пор, как старая Гунн упала в выгребную яму.
— Это дерево — стонал Нарви, тыча пальцем в “карту” Клеппа. Тот стоял молча. И если бы сейчас его увидел бы тот, кто не знал его прежде, то такой человек мог бы решить что кличка “Угрюмый”, была настоящей.
— Что вы… Почему вы… — Клепп вздохнул, немного помолчал, и смог наконец справиться со словами — Расскажите мне, отчего вы смеетесь?!
Хродвальд не мог ничего ему ответить. Он упал на доски палубы и не подобающе для ярла извивался на них, утирая слезы. Смеяться было уже больно, но как же тут остановиться? Это так же трудно, как и объяснить почему смешное, это смешно. Странная штука смех. Похожее, но не такое, часто вызывает смех. Нелепое тоже смешно. И что может быть нелепее, чем пытаться рисовать деревья? Хродвальд снова начал смеяться. Хродвальд хорошо знал, что такое карта. Она хранилась в стадире Торвальда, оберегаемая как золотой кубок. Хродвальд знал её наизусть. Сплетенная из конского волоса, кожаных шнурков, с каменными и стальными бусинами, она могла объяснить любому человеку ветра и течения у берегов Браггихольма лучше, чем тысяча песен. Но то что нарисовал Клепп… Это… Это… Хродвальд подумал что сейчас утратил власть над словами, и они бегут от него, как от Клеппа. Стало не так уж смешно, и он сел.
Рядом с клеппом стояла его пленница, и сжав в кулачке переговорную кость Брагги, что-то быстро говорила. Видно её разбудил их хохот.
— Что она говорит?! — рявкнул Хродвальд.
— Показала её страну — Клепп обвел рукой круг за границей своей “карты”, там где должны были быть южные земли, из которых рабыня была родом.
— Говорит это одна страна… Нет, не так как Браггиленд. Это как один Фьорд, который принадлежит одному конунгу. Все подчиняются и живут по одному закону. Платят один выход…
— Ха-ха-ха — снова расхохотался Хродвальд. Девка явно врет. — Такого не может быть. Спроси у своей рабыни, сколько в её стране конунгов?
— Её зовут Алкина — буркнул Клепп, и обменялся несколькими фразами с пленницей на непонятном языке. Потом сказал, уже на северном наречии — Она говорит их шесть.
— Ну вот! Как же это может быть одно владение? — ответил Хродвальд, и перевел взгляд на карту.
Нарви просто тыкал пальцем в разные места “карты” Клеппа, не в силах ничего сказать, и остальные начинали хохотать. Хродвальд задумался. В Браггиленде десять конунгов, и одним из них можно назвать его брата, Торвальда. Есть еще десять людей, которых можно назвать Морскими Конунгами, Сиконунгами. В Сиконунгов не было много земли, но у них было много драккаров. И все же шесть конунгов — большая сила, и если они объединят силы, то могут принести на землю Браггиленда много зла. Но если объединятся конунги Браггиленда, то южное добро упадет прямо им в драккары, и их большие “галеры” им не помогут. Хродвальд отвернулся от “карты”, потому как у него от смеха заболел затылок. И тут же перестал улыбаться. Он узнал скалы на берегу. Они почти прибыли. Хродвальд встал, слегка пнул стоящего на четвереньках и хохочущего Айвена, и сказал:
— Айвен, сворачивай шкуру, и прячь добро. Сейчас покажется Фьорд Семи Битв. Я сам встану за рулевое весло.
Прошло время, и получилось так, что Хродвальд стоял у рулевого весла один, а все остальные на носу.
Ведь нет ничего желаннее, чем увидеть родной стадир после долгого и опасного похода. Поэтому все собрались на носу драккара, и улыбались предвкушая радость возвращения и уют дома. Только по лицу Хродвальда этого никак нельзя было сказать.
— Отчего он такой хмурый? — спросил Клепп у Нарви — Из-за меня?
— Из-за Торвальда — ответил Айвен. Он осторожно оглянулся на Хродвальда, проверяя уж не услышит ли их молодой ярл. По всему выходило, что тот их не слышит — Знаешь как Торвальд получил свою кличку?
— Я думал, что это потому, что Торвальд Большие Объятия радушный хозяин и хороший торговец — ответил Клепп.
— Так все и говорят, когда их спрашивают. Но когда рассказывают сами, как я сейчас, то все вспоминают что так его начали называть года четыре назад, после того как Снорр ушел в поход, и долго не возвращался. Торвальду хоть и было уже восемнадцать, но он так и не успел проявить себя, и хотя и остался в стадире на хозяйстве, но не пользовался уважением ни у хирдманнов, ни у бондов. Так случилось, что снедь заготовленная на зиму, кончилась, и всем стало ясно что Торвальда грабят. И если пропажи скота или рабов еще можно было списать на зимние метели, то то, что пропадает еда из его амбаров, уже трудно было объяснить иначе. А может, если тебя грабит соседний бонд, это не так плохо, чем если у тебя ворует твой же раб. Ведь свободные люди всегда могут договориться. Но дело было плохое, и надо было его решать. Тогда Торвальд велел привести к себе Старого Манна, раба что хранил запасы и надзирал за работами по дому. Он спросил его, почему так вышло, что хоть и заготовлено было снеди как обычно, да вся она вышла до весны. Манн ничего не мог сказать. Тогда Торвальд спросил, а не могло бы случиться так, что запасы были разворованы. И снова Ман не смог ничего сказать. Тогда Торвальд подошел к Ману, и достал меч. А дело было еще в том, что Манн был не просто старый раб Снорра, но и его любимый раб. Он же был рядом с тремя братьями, пока они росли, и тот же Хродвальд видел Манна чаще чем отца. И потому, когда Хродвальд увидел что Торвальд достал меч, то закричал, и кинулся к брату, потому как не хотел зла для Манна. Но люди, что были там, удержали его. А Торвальд тем временем ударил Манна острием клинка в грудь. Там где сердце. Но Торвальд был малоопытен в таких делах, и потому Манн отшатнулся, и отступил на шаг… — Айвен задохнулся, словно ему не хватало воздуха, и замолк.
— Это так — согласился Нарви, и повернувшись к Клеппу сказал — Если уз ты бьешь человека штоя лицом к лицу, и у него нет щита, то всегда дерзи его за плечо или одезду. Главное так, чтобы он не мог отштупить. А то удар не получиться! И тогда этот человек мозет учинить тебе какое зло, или убезать и задумать для тебя беду! И если он все зе отступил, то надо узе бить как удаштся, главное быштро и много!
— Так и было — кивнул Айвен. — Манн отступил, обливаясь кровью, а Торвальд тут же дважды рубанул его мечом, и рассек лицо и руки, которыми он закрывался. Тогда Манн упал, а Торвальд снова ударил его в тоже место, уже стоя над ним, и со второго раза поразил его в сердце. Но и сам упал на Манна, и хоть он тут же поднялся, но оказался весь в крови, и долго стоял так, без меча, и смотрел на свои руки. Тем временем к нему подошел Хродвальд, которого уже перестали держать. И Торвальд сказал “Я должен был так сделать, брат!”, на что Торвальд ответил “Я знаю”, и после этого Хродвальд ударил своим ножом Торвальда в грудь, туда же, куда Торвальд ударил Манна. Но Хродвальд не знал, что Торвальд утром надел на себя кольчугу. Люди, что были там, снова быстро схватили Хродвальда, ведь ему тогда было не больше двенадцати лет, и в силу он еще не вошел. А потом увезли на стадир к родственникам, которые объяснили ему, что Торвальд был в своем праве. И Хродвальд жил там, пока не вернулся их отец, Снорр. И Хродвальд вернулся. После этого случая люди не любят обманывать Торвальда, и у него даже нашлась пара коров. Но с тех пор братья редко говорят друг с другом. А еще, Торвальд всегда смотрит на свои руки, когда хочет убить человека. А Хродвальд всегда убивает внезапно, и никогда нельзя сказать, что он замыслил тебя убить, пока он не ударит.