Кавалеры поражены.
Майорша из Экебю женщина строгая и деловая. На свои широкие плечи она может взвалить целый мешок ржи. Ей нипочем сопровождать обозы с рудой от рудников Бергшлагена до самого Экебю. Она может спать, как мужик-извозчик, на полу сеновала, положив под голову мешок. Зимой она следит за работой углежогов, летом — за лесосплавом по Лёвену. Она женщина властная. Она ругается, как уличный парень, и управляет, как король, своими семью заводами и усадьбами своих соседей, своим собственным приходом и соседними приходами и всем чудесным Вермландом. Но для бездомных кавалеров она всегда как родная мать; они затыкают уши, когда до них доходит молва, будто она состоит в союзе с дьяволом.
Пораженные, они спрашивают рогатого, что за контракт подписала с ним майорша, и он, черномазый, говорит им, что это он подарил майорше ее семь заводов — с условием, чтобы она отдавала ему по одной душе в год.
Кавалеры цепенеют от ужаса.
Они слыхали об этом и раньше, но не верили. Да, действительно, смерть ежегодно уносила из Экебю одного человека, одного из обитателей кавалерского флигеля, — умирал один из веселых, беззаботных, вечно юных. А как же иначе? Кавалеры не должны стариться. Если их дрожащие пальцы не смогут поднять стакана, если их угасающий взор не будет различать карт, для чего им тогда жизнь и что они для жизни? Бабочки должны умереть до захода солнца.
И вот теперь, лишь теперь, они постигают истину.
Горе этой женщине! Не потому ли она так вкусно кормит их, не оттого ли разрешает им пить сколько угодно ее горького пива и сладкой водки, чтобы из пиршественных залов и от игорных столов прямо отправить их в царство тьмы, по одному в год, по одному — в уплату за каждый прошедший год.
Горе этой женщине, горе проклятой ведьме! Сильные, замечательные люди приходят в Экебю — и, оказывается, приходят на свою погибель. Да, она губит их. Их мозг превращается в труху, их легкие в пепел, и в душе их царит мрак, когда, готовые к дальнему странствию, опускаются они на ложе смерти без надежды, погрязшие в грехе.
Горе этой женщине! Всем им уготован один конец; и их самих, и того, кто был лучшим среди них, ожидает одна и та же участь.
Но ужас ненадолго сковывает кавалеров.
— Эй ты, князь тьмы! — кричат они. — Никогда уж не заключать тебе с этой ведьмой подписанного кровью договора: она должна умереть.
Кристиан Берг, могучий капитан, уже взвалил себе на плечо самый тяжелый кузнечный молот: он загонит его по самую рукоятку в голову ведьмы; больше ей не погубить ни одной души.
— А тебя самого, рогатый, мы положим на наковальню и пустим в ход молот, и пока он будет ковать, мы прижмем тебя клещами к наковальне и покажем тебе, как охотиться за душами кавалеров!
Он труслив, этот черный господин, это давно известно, и разговор насчет молота ему явно не по душе. Он останавливает Кристиана Берга и вступает в переговоры с кавалерами:
— Возьмите-ка, кавалеры, семь заводов на этот год себе, а майоршу отдайте мне!
— Он думает, что мы такие же подлые, как она, — возмущается патрон Юлиус. — Подавай нам Экебю и все заводы, а майоршей занимайся сам.
— Что скажешь ты, Йёста, что скажешь ты? — спрашивает кроткий Лёвенборг. — Пусть говорит Йёста Берлинг! Послушаем, что он скажет.
— Все это чепуха, — говорит Йёста Берлинг. — Кавалеры, не давайте себя одурачить! Что мы в сравнении с майоршей? Что бы ни было с нашими душами, я не согласен: никто не заставит нас стать неблагодарными подлецами и поступать, как негодяи и предатели. Слишком долго ел я хлеб майорши, чтобы теперь предавать ее.
— Тогда отправляйся сам в преисподнюю, Йёста, если тебе охота! Мы же предпочитаем царствовать в Экебю.
— Да вы прямо взбесились или рехнулись от пьянства. И вы верите всему этому? Неужели вы думаете, что это и правда черт? Разве вы не видите, что все это просто вранье?
— Хе-хе, — говорит черный господин, — он и не замечает, что находится на верном пути и скоро сам до всего дойдет; целых семь лет он провел в Экебю и не замечает, как ловко его провели.
— Поберегись, голубчик! Я буду на верном пути, когда суну тебя обратно в печь!
— Как будто это что-нибудь изменит. Чем я плох, не хуже любого другого дьявола! Уж слишком ты несговорчив, Йёста. Ловко же обработала тебя майорша.
— Она ведь спасла меня, — говорит Йёста. — Чем бы был я без нее?
— Ну, ну, рассказывай! Будто она оставила тебя в Экебю без всякой задней мысли! Ты хорошая приманка для многих: у тебя большие дарования. А ты помнишь, как пытался уйти от нее, как ты принял от нее хутор и стал трудиться, чтобы есть свой собственный хлеб? Она каждый день проходила мимо твоего дома, и с ней бывали красивые девушки. Однажды с ней была Марианна Синклер; тогда ты забросил лопату и фартук, Йёста Берлинг, и опять сделался кавалером.
— Там мимо проходила дорога, скотина!
— Да, да, дорога-то, конечно, там проходила. А потом ты попал в Борг домашним учителем Хенрика Дона и едва было не сделался зятем графини Мэрты. Как ты думаешь, кто подстроил, чтобы Эбба Дона узнала, что ты отрешенный от сана пастор, и отказала тебе? Это дело рук майорши. Ей хотелось вернуть тебя в Экебю, Йёста Берлинг.
— Да какое это имеет значение? — говорит Йёста. — Эбба Дона все равно умерла, так или иначе — она бы мне не досталась.
Черный господин подходит вплотную и шипит ему прямо в лицо:
— Умерла? Да, конечно она умерла. Или, вернее, покончила с собой из-за тебя, вот что она сделала; от тебя это тоже скрыли.
— Однако ты хитрый дьявол, — замечает Йёста.
— Я же тебе говорю, что это дело подстроила майорша, чтобы вернуть тебя в кавалерский флигель.
Йёста хохочет.
— Ай да молодчина дьявол! — восклицает он лихо. — Что ж, почему бы и не заключить нам с тобой договор? Стоит ведь только тебе захотеть — и все семь заводов наши.
— Ну вот, это дело! Незачем упускать счастье, когда оно само плывет тебе в руки.
У кавалеров вырывается вздох облегчения. Так уж у них повелось, что они ничего не могли предпринять без Йёсты. Стоило ему не согласиться — и ничего бы из этого дела не вышло. А для обнищавших кавалеров заполучить семь заводов было большим соблазном.
— Но учти, — говорит Йёста, — мы берем эти семь заводов, чтобы спасти свои души, а вовсе не для того, чтобы превратиться в скопидомов-заводчиков, которые только и делают, что пересчитывают свои деньги да взвешивают железо. Из нас не получится сухих мумий с туго завязанной мошной. Мы кавалеры — и хотим навсегда оставаться ими.
— Сама мудрость говорит твоими устами, — бормочет черный господин.
— Что ж, если ты даешь нам семь заводов на один год, мы принимаем их, но учти: если в течение этого времени мы предпримем хоть что-нибудь недостойное кавалера, если мы сделаем что-нибудь разумное или полезное или смалодушничаем, то ты по истечении срока можешь забрать нас всех до единого, всех двенадцать, а заводы отдать кому вздумаешь.
Нечистый восхищенно потирает руки.
— Но если мы поведем себя как настоящие кавалеры, — продолжает Йёста, — ты уже не сможешь возобновить контракт относительно Экебю, и за этот год не видать тебе никакого вознаграждения ни от нас, ни от майорши.
— Это трудное условие, — говорит нечистый. — Послушай, дорогой Йёста, разве мне много нужно? Всего одну душу, одну-единственную жалкую душонку! Вот хотя бы душу майорши, жалко тебе, что ли?
— Таким товаром я не торгую! — возмущенно кричит Йёста. — Но если тебе так нужна чья-нибудь душа, то возьми себе старого Синтрама из Форша: его душа вполне подойдет, готов поручиться.
— Да, да, золотые слова, — говорит черный господин, не моргнув глазом. — Кавалеры это или Синтрам — они друг друга стоят. Удачный у меня получается год.
И вот на черной бумаге, которую положил перед ними нечистый, его гусиным пером пишут они договор кровью из мизинца Йёсты.
Договор заключен, и кавалеры ликуют. Теперь целый год будут они владеть всеми благами жизни, ну а там видно будет.
Раздвигаются стулья, кавалеры становятся вокруг котла и лихо пускаются в пляс. В середине круга, высоко подпрыгивая, пляшет нечистый, а затем падает на пол, растянувшись во весь рост, наклоняет котел и пьет.
Вслед за ним к котлу бросаются Бейренкройц и Йёста Берлинг, а за ними и все остальные; они ложатся вокруг котла, поочередно наклоняют его и пьют. Наконец котел от толчка опрокидывается, и горячий липкий напиток заливает лежащих.
Они вскакивают с проклятиями. Но нечистого уже нет среди них. Одни золотые его обещания витают над кавалерами.
Глава третьяРОЖДЕСТВЕНСКИЙ ОБЕД
На рождество майорша Самселиус дает в Экебю званый обед.
Хозяйкой сидит она за столом, накрытом на пятьдесят персон. Она сидит во всем своем блеске и великолепии. Здесь не место для овчинного полушубка, полосатой шерстяной юбки и глиняной трубки. Она шуршит шелками, на ее обнаженных руках тяжелые золотые браслеты, ее белая шея увита жемчугом.
Но где же кавалеры, где те, которые пили в кузнице за здоровье новых хозяев Экебю?
В углу у кафельной печи за особым столом сидят кавалеры; в такой день для них не находится места за общим столом. Угощение доходит туда с запозданием, вино посылается скупо, красивые женщины не бросают туда своих взглядов, не слышно острот Йёсты.
Но кавалеры покорны, как прирученные жеребята, как укрощенные дикие звери. Всего час спали они в эту ночь, а затем поехали к заутрене. Дорогу им освещали факелы и звезды. Они смотрели на рождественские свечи, слушали рождественские псалмы и улыбались, как дети. Они забыли про ночь, проведенную в кузнице, как забывается дурной сон.
Сильна и могущественна майорша из Экебю. Кто осмелится поднять на нее руку, кто осмелится сказать хоть слово против нее? Уж конечно не нищие кавалеры, которые многие годы едят ее хлеб и спят под ее крышей. Она сажает их, куда ей заблагорассудится, она может в любой момент запереть свою дверь перед ними, и они все равно не посмеют уйти из-под ее власти. Боже упаси! Что за жизнь ждет их вне Экебю.