Стиснув зубы, он прошел через кухню, все еще хранившую память о веселых обедах вместе с Танисом и акушеркой, и решительно шагнул в прихожую.
После того, как унесли тело акушерки, комнату не убирали. От двери к камину тянулся кровавый след. Портреты детей лежали разбросанные. Однако квадратный столик был поставлен на место, и на нем лежал рисунок, который держала Эльд Айлия, когда ее нашел Танис.
Флинт перешагнул коричневое пятно и взял портрет. Сделанный умелой рукой Айлии, он изображал двоих детей, младенца и ребенка постарше, оба светловолосые с зелеными глазами. Глаза старшего были глубоко посаженными и серьезными, а у младенца — открытыми и бесхитростными.
«Интересно, кто они», — прошептал Флинт. Айлия никогда не помечала свои портреты; она по памяти знала, чей был каждый, хотя в тесной комнате их были сотни. Он положил рисунок обратно на стол.
Флинт боялся, что не сможет узнать улику, даже если та выскочит на него с длинным мечом. Его взгляд скользил с портрета на портрет, вспоминая, как выглядел дом, когда в нем жила Айлия и ища любой предмет, не соответствовавший обстановке. Наконец, устало покачав головой, он тяжело потащился по каменным ступеням на второй этаж.
Как и у большинства, спальня Айлии больше говорила о ее личности, чем комнаты, в которых могли бывать посетители. Верхняя комната пахла лавандой; пучки благоухающей травы, перевязанные серыми ленточками, лежали на туалетном столике акушерки, рядом с ее щеткой из панциря черепахи и инкрустированными серебром гребнями, позволявшими ей мастерить любые прически. На черненых железных крючках, подарок Флинта, висели собранные юбки, которые она сшила в изобилии: фиолетовые, красные, зеленые и ярко-желтые. На соседнем столике была новая бежевая рубашка, сестра зеленой и синей, сделанных ею для Флинта ранее. Моток коричневой швейной нити и иголка ожидали нового одеяния.
В центре комнаты стояла большая кровать с периной, застеленная зелено-фиолетовым покрывалом, в то время как меньшая койка была установлена в алькове рядом с камином. Перед очагом располагалось старинное деревянное кресло-качалка, потертое и потрескавшееся, но отполированное до блеска. Гном шагнул в альков и увидел лампы у изголовья и в ногах койки, котел в очаге и толстые стопки простыней, полотенец и пеленок на соседнем ночном столике. На длинном железном крюке, глубоко вбитом в потолок, висела люлька. Флинт понял, что это был тот альков, в который приходили так много эльфиек, чтобы дать жизнь.
Несколько часов спустя, когда тени начали удлиняться к вечеру, Флинт закончил копаться в личных записях Айлии, ища улики, но чувствуя себя вором. Большинство листков пергамента говорили о рождениях или о лекарственных травах, эффективных в лечении определенных недомоганий. Исследование комода с восемью ящиками рядом с кроватью также не принесло плодов, которые можно было бы увязать с преступлением.
Затем Флинт увидел стоявший на комоде рисунок в изящной серебряно-золотой рамочке. Боковины рамки были затерты до блеска, словно владелец часто стоял здесь, рассматривая портрет. Он коснулся толстым пальцем рисунка; тот был старым и выцветшим — старше, он знал, его самого. На нем была изображена стройная юная эльфийка с круглыми зеленовато-карими глазами и кошачьим лицом, стоявшая рядом с пожилым человеком с квадратной челюстью и в одежде, выдававшей в нем фермера. На заднем плане находился опрятный маленький домик с белыми петуньями вдоль ведущей к нему дорожки. Две фигуры держались за руки, и выражение их лиц ухитрялось одновременно передавать огромное удовольствие и одолевавшую грусть.
Внезапно почувствовав себя так, словно подсматривает через окно за личной сценой, Флинт вернул рисунок на комод, быстро обошел вокруг кровати и ступил на лестницу. Здесь ничто не содержало ни малейшей улики, имевшей отношение к лорду Зеносу.
Внизу, в то время как на улице за окном сгущались сумерки, Флинт еще раз взял портрет, который в момент смерти держала Айлия. Это не был портрет Таниса; гном нашел тот на столе наверху, рядом с кроватью с периной. Держа обрамленное в рамку изображение двоих эльфийских детей, и размышляя, что он все еще был немного слаб — хотя и самую чуточку — после покушения на его жизнь, Флинт опустился в мягкое кресло, стоявшее у камина. Поставив ноги на скамеечку и поочередно глядя то на портрет, то на игрушечного дрозда, которого он дал Айлии, гном отпустил свои мысли странствовать.
Он появился дома две ночи спустя, чтобы обнаружить, что его комод с игрушками лишился содержимого, за исключением солдатиков. Однако в центре стола Фиония оставила ему кусочек пористого розового кварца, испачканного во что-то, подозрительно пахшее виноградным вареньем.
Что сказал ребенок? «Айлия была взволнованной. Она продолжала повторять: ‘Теперь все понятно. Шрам. “Че”. Последний. Теперь я понимаю’».
«Шрам. “Че”. Последний». Флинт поглубже уселся в кресло и вгляделся в рисунок. «Шрам. “Че”. Последний», — пробормотал он. — «Последний».
Внезапно, с воплем «Реоркс!», от которого в переднюю и заднюю дверь вломились стражники, Флинт вскочил на ноги. Перед глазами охранников предстало зрелище гнома, обнимающего портрет и напевающего: «Последний, последний, последний!»
Но стражник перед комнатой Таниса во дворце был непреклонен. Никому не дозволялось навещать полуэльфа. Даже охранник видел Таниса только тогда, когда впускал эльфа с кухни поставить за дверь поднос с едой и забрать старый — и даже тогда полуэльф чаще всего был в задней части комнаты вне поля зрения.
«Как я могу собирать доказательства, если не могу поговорить об этом с Танисом?»— вопрошал гном, размахивая перед лицом стражника портретом. «Ну?»
Охранник, практически одного с Портиосом возраста, был непоколебим. «Беседующий отдал приказ — никаких посетителей», — повторил он.
«Он не собирался отгородить его от меня, дверная ты ручка!»
На лице стражника отразилось еще большее упрямство. «Тогда, иди и поговори с Беседующим».
«Пойду!»— пообещал Флинт. — «И я еще вернусь!»
Но у дверей приемной Беседующего в Башне гному повезло не больше.
«Он в уединении», — пояснил один из стражников, — «размышляя и молясь, это часть Кентоммена. Абсолютно никаких посетителей, если только не наступит государственный кризис. Нарушить сейчас его покой может означать сорвать Кентоммен».
Гном в ярости едва не швырнул на пол портрет. «Это и есть государственный кризис! Во имя Реоркса, я в кризисе! Открывай дверь». Он угрожающе двинулся на охранников…
И внезапно обнаружил перед собой два коротких меча в руках пары мрачных дворцовых стражников. «Извините, мастер Огненный Горн», — произнес один.
Флинт в отчаянии вскинул руки. «И что теперь?» Он двинулся по коридору прочь. «Вы, эльфы, со своими традициями!»— крикнул гном, обернувшись.
Он вернулся во дворец. Отыскал местечко на ступеньках и присел, чтобы самому немного поразмыслить. Солостаран, находившийся в уединении, был единственным, кто мог приказать дворцовой страже пустить его в комнату Таниса. Но Беседующий находился в уединении — если только, полагал Флинт, Квалинести не будет атакована минотаврами или не случится что-нибудь в этом роде.
Портиос, который в любом случае, скорее всего не помог бы гному, был под охраной в Роще, и его нельзя было беспокоить по любой причине, меньшей, чем новый Катаклизм. Гилтанас поклялся никак не помогать Танису, а Лорана уже больше месяца не говорила полуэльфу доброжелательного слова.
Флинт вздохнул. Какой превосходный выбор помощников. Не в первый раз он задумался, не пришло ли время перебраться в новое место на Ансалоне, куда-нибудь, где эль не имеет вкуса дождевой воды, а вино не заставляет гнома пахнуть цветами.
Может быть, куда-нибудь типа Утехи.
Однако гном отбросил эту мысль и еще раз перебрал кандидатов. Если Гилтанас даже побеспокоится выслушать идею гнома, новичок стражник практически наверняка поднимет тревогу, которая спугнет убийцу до следующего раза — скорее всего, когда Танис уже будет изгнан. Что совсем не поможет полуэльфу…
Тогда остается…
«Лорана, мне нужно поговорить с тобой», — произнес через закрытую дверь Флинт.
«Уходите, мастер Огненный Горн», — послышался раздражительный ответ.
«Это касается Таниса».
Пауза. Затем тот же голос, уже немного менее сварливо, произнес: «Я не желаю слышать о Танисе».
«Замечательно», — проворчал Флинт. — «Я просто дам ему умереть, не поговорив с тобой в последний раз. Я сообщу тебе, когда похороны. На случай, если тебе захочется прийти». Он затопал по мраморному полу, сперва громко, а затем постепенно все тише и тише.
Дверь распахнулась. «Флинт, подожди!»— позвала Лорана, выскочив в коридор мимо гнома.
«Я полагал, что это сработает», — самодовольно произнес стоявший рядом с дверью Флинт. Он вошел в комнату Лораны.
Эльфийка обернулась и посмотрела на гнома, затем вернулась в маленькую гостиную, характерную для личных покоев дворца; в ней находился камин, маленький стол и два стула с прямыми спинками у огня, на одном из которых уже удобно устроился Флинт. Войдя, она хлопнула дверью.
Ее рассерженный взгляд постепенно сменялся замешательством, по мере того, как Флинт в общих чертах излагал свои умозаключения. «Тогда я понял смысл фразы ‘наследник’!»
Но принцесса все еще выглядела сбитой с толку. «Последний?»
«Наследник», — поправил ее Флинт. — «Вот что говорила Айлия. На портрете, который она держала, были Гилтанас и Портиос. Убийца, тот, я верю, кто убил лорда Зеноса и Эльд Айлию, собирается убить наследника Беседующего, Портиоса».
Если он рассчитывал на больший эффект, Флинт был разочарован. Лорана просто сидела, теребя края бледно-желтого плаща, который она набросила поверх платья.
«Но мы все его наследники», — возразила она. — «Я, Гилтанас и Портиос. Кто из нас?»
Флинт расслабился. Он все время думал о Портиосе. А почему и не Гилтанас с Лораной? Кому-то, пробирающемуся к власти, чтобы стать Беседующим, придется устранить и их тоже. Кусочки головоломки отсутствовали, но у Флинта еще был день, чтобы разоблачить убийцу, прежде чем Беседующий повторит свою клятву изгнать Таниса.