— Как раз то место, Сэм, можешь мне поверить.
— Я-то верю, но легче мне от этого не стало. Вот выведешь меня на замок с прекрасной принцессой в окошке — прощу тебе все издевательства над моим почти еще детским организмом.
— Так тут никого опаснее лягушек и нету…
— Ага, ты гишторию про царевен-лягушек слыхал? Лягушки, они поопаснее крокодила могут оказаться. Прицепиться к тебе такая болотная красотка, а что потом? Век с ней вековать? — Сэм скорчил обиженно-огорченную гримасу.
— Так уж и прицепиться? И обязательно на этом вот болоте? — хохотнул Рутти.
Настроение у друзей было немного лучше, чем какой-то час-полтора ранее. Рутти вывел Сэма на просеку и по ней они проскакали примерно четверть лиги. Тут навстречу им попался разъезд конной стражи. Сначала стражники восприняли появление молодых офицеров, да еще без ординарцев весьма подозрительно, особенно, когда Сэм приказным тоном начал давать им ценные указания. Правда, увидев пазз, стражники вмиг успокоились и стали серьезными и сосредоточенными. Сэм удивился, что тревоги никто еще не поднимал и о похищении картографа стража, по всей видимости, не знала. Флаг-лейтенант стражи принял пазз в дефлектор, больше напоминавший коробку с ручкой, установил положение фиксации полномочий и, после этого, стал совершенно спокойно слушать молодых офицеров. Он получил четкие указания начать оцепление и прочесывание зоны на краю Ставусских лесов и Великой степи. Кроме того, флаг-лейтенант Рикки Римсич должен был сам лично позаботиться о том, чтобы в деревушке Лакратт их ждал отряд лучших всадников с подменными лошадьми.
— Стоит и пару-тройку усиленных конных разъездов по степи отправить, — предложил Сэму флаг-лейтенант Рикки.
Сэм согласился с предложением стражника, которое тут же облек в форму приказа. Теперь Сэм чувствовал, что у него появились реальные шансы отбить картографа. Но после этого Рутти так резко взял в самую чащобу, и вскоре они стали петлять по таким тропинкам и зыбким хлябям, что Сэму происходящее нравиться сразу же перестало. Он, конечно, доверял чутью товарища, но… Но уже трижды им приходилось спешиваться и идти по едва внятным приметам, но Рутти всегда безошибочно выводил Сэма на какое-то очередное подобие тропы.
— Рутти, ты хоть представляешь, где мы?
— Мы в самом центре Ульмских болот. Тут трясины такие, что всадника вмиг затягивает вместе с лошадью. Не бойся, пока что я точно знаю, как тропу найти, ничего, Сэмми, вон впереди как раз хорошее место пошло. И еще. Если куда придем, говорить буду я, а то, не ровен час, ляпнешь что-то не то…
Тропа впереди действительно была хорошей. Даже лошади стали чувствовать себя поувереннее и повеселее. Сэм потрепал своего жеребца по холке и стал всматриваться вперед. Показалось, что там, за кустами и чахлыми березами что-то есть. Дорога резко свернула, потом еще раз и оба молодых офицера оказались перед небольшой изрядно покосившейся избенкой, крыша которой казалось почти совершенно прогнившей. Даже стоять рядом с таким чудом архитектуры, не то что заходить в него, было опасно. Казалось — дунет ветерок, да и сметет всю эту лиственную шушеру к чертикам… Крыльцо избенки уходило вправо, во двор, а на тропинку, на которой находились наши герои, выглядывало только узкое оконце, а вот в этом самом оконце виднелась физиономия улыбающейся старушенции, в которой наш искушенный читатель непременно признал бы Матушку Кво.
Матушка Кво улыбалась заезжим военным приветливо и даже с некоторым кокетством. Получалось это у нее довольно умилительно, особенно, учитывая ряд кривых отчаянно черных зубов, так что искомого эффекта произвести на молодых парней потрясающее впечатление, Матушка Кво добилась с избытком.
— Вот тебе и царевна-лягушка, — сказал Сэм Рутти, слезая с седла. Впрочем, говорить он старался тихо, дабы не обидеть бабушку, на всякий случай.
Рутти же заулыбался, глупо, растягивая улыбку по всему своему веснушчатому крестьянскому лицу, подбоченился, приосанился, как только слез с лошади сразу же принял солидную позу, покрутил даже воображаемый ус. Сэм, глядя на товарища, в душе уже просто угорал. Прям-таки царевич на свидании с прекрасной принцессой!
— Матушка-сударыня, хозяйка-господарка мест этих приветливых. Мы со товарищи по казенному делу едем, не по своей нужде. Не пригостишь ли, не приголубишь ли? Водички, да хлебушка не погнушайся со своего стола нам спотчевать.
— Рутти, ты что, охренел, у нас еще консервов по три банки, а тут нас пиявками накормят, как пить дать, — остервенело шептал Сэм товарищу, умело скрываясь за его спиной.
— А что же, соколики, как таки молодцам отказать, особливо коли они по-закону да по-вежливости вопрошают, угодили вы мне, угодили речами своими приветливыми. Входите, гостями будете. Только гость назвать себя должен. Коли он гость приличный.
— О приличиях нам все ведомо, матушка-хозяюшка, не мог же я вперед твоего слова со своими именами скромными лезть? А зовут нас, госпожа моя матушка, Рутти Паневич и мой товарищ, Сэм Вутович. А как звать благородную даму, готовую дать нам приют?
— Ну ты загнул, Рутти!
— Зовите меня Матушка Кво, — сообщила старуха и состроила такую соблазнительную физиономию, что Рутти пробрало-таки и он начал трястись в коленках…
— Старик, тебе сегодня предстоит еще раз потерять невинность, — радостно сообщил Сэмми товарищу.
— Учти, я сделаю это ради нашего общего дела, — тихонько ответствовал Рутти.
Собравшись с силами, Рутти, а за ним и Сэм отвесили Матушке Кво земной поклон и не без опасений пробрались в избушку.
— Да вы заходите, молодые господа, заходите, — Матушка Кво умильно сделала книксен, который получился чуток корявым, при этом женщине удалось почти ничего не разбить, только стопка плошек полетела на пол. Вошедшие в избушку несколько оторопели. Вместо грязи, разрухи и паутины вполне приличное жилье, вот только стены не крашены, но щели аккуратно заткнуты мхом, а крыша изнутри выглядит совершенно новой, крепкой и надежной. В центре комнаты могучий стол, две лавки, по углам — пара сундуков. Ага. Печка. Удобная. И не чадит. Что-то дымохода не видать было. А вишь ты, дымком-то и не пахнет. Странное жилище.
— Да не стесняйтесь, гости дорогие, не стесняйтесь. Это снаружи жилье у меня неприметное, знаете, когда в глуши живешь, одна-одинешенька — не стоит слишком уж хорошо выглядеть по-наружи, так я кумекаю… А внутрях все как у хороших людей положено. Так что не побрезгуйте. Сейчас я как раз вечерю подам. Да-а-а… умыться с дороги не желаете? От баньки не откажитесь? Она у меня по-старинке, все как положено.
— Не гневи, матушка, что тебе хлопоты причиняем, — вновь войдя в роль, важно отвечал Рутти, — но от баньки на нашем пути нечаянной отказываться грешно.
— Ну тогда прошу вас проследовать, все уж готово, — игриво подмигнув Рутти бабка с неожиданным проворством выскочила из избы.
— Рутти, ты чего? Болотной тины объелся или травки приворотной надышался? Какое там отмываться? Мы с тобой…
— Сэм, послушай меня. И те, и другие болота будут обходить — дорогу через болота они вряд ли знают. Да ты и сам видел, по следам, а бабуль нам помочь может, если мы себя правильно поведем. Пойдем короткой тропой.
— Н-да уж, этикет ваш лесничий…
— Этикет, не этикет, но с правильными людьми и говорить надо соответствующе. Понятно излагаю? А сейчас, командир, в баньку шагом арш!
— Иду, аристократ ты болотный!
Район Ульмских болот. Провинция Ставус. Империя Анно.
Дорога шла в обход Ульмских болот. Если смотреть непривычным взором, то ничто вроде появления болот не предвещало: узкие молодые деревья, густые кусты, прогалины. А чуть дальше поднимались стволы старых деревьев, сплетающих высоко свои густые кроны и не пропускавшие под свой полог солнечного света. Вот именно там, справа, за этими рядами старых деревьев-великанов и начиналась та самая Ульмская трясина, о которой слагались легенды. Начиналась она внезапно: невысоким затхлым туманом, который постоянно клубился над гнилою водою, рядами чахлых кустиков, на которые и в страшном сне нельзя было полагаться — если провалишься, они не спасут. Кричала болотная выпь. Мерно урчала трясина. Лягушки настойчиво выводили мелодию брачного периода. Трясина жила своей особенной, мало кому понятной, жизнью. В молодом лиственном подлеске преобладали березы. В их ветвях порхали мелкие птицы-ухатки, которые умели ухать басовитыми голосами. Серенькие, с черными полосками на крыльях, эти птицы были прекрасной подмогой следопыту: не слышно ухаток — жди неприятностей. А слышно их глухое уханье — хорошо, дорога чистая, никто не сидит под кустом с самострелом и не поджидает момента вогнать меж лопаток зазевавшемуся путнику стрелу.
Дорога шла по кривой, накручивалась петлями и лесной пейзаж перед носом молодых офицеров постоянно менялся. То покосившаяся осина свесится до половины дороги, то трухлявый пень откроется прямо перед носом, то оскалом беззубой пасти глянет дупло на ракитнике, то выступят на обочину семейка ярко-красных мухоморов, покрытых белыми пятнами. Красота, да и только. Но стоило отъехать от дороги вглубь леса, на каких-то десяток метров, как сразу за чередой деревьев почва ставала зыбкая и ненадежная, запах гниения, болотной тины и слизи становился сразу же отчетливым и неосторожный путешественник мысленно прощался с жизнью: любой его шаг мог стать последним. Коварство дороги не предвещало болотных ловушек. Но болото было рядом, следило за дорогой, жило своей, никому не понятной жизнью.
Красоты леса не слишком волновали маленький отряд, преследовавший агентов противника. Герб постоянно всматривался в следы, делал петли, совершенно утомив Горитца, который еле-еле терпел это назойливое мельтешение. По-видимому, враг уже истощил запас ловушек и огневых средств — на пути уже не было ни волос морского коня, ни петель, да и лишние пистолеты с арбалетами перестали попадаться. «Видимо, они уже достаточно усложнили нам жизнь, теперь будут идти в отрыв, со всей скоростью. А мы плетемся, как вошь по воротнику», — подумал про себя стар-лейтенант Горитц и обратился к спутнику: