он вместе с Дубенцом.
— Здрав будь, княже.
— Вам тоже, — задумчиво ответил князь.
— Как, надумал, княже? Вот Илья вернулся, говорит, что место нашел — лучше не надо.
— Ладно, давайте съездим, посмотрим. Все обдумав, считаю я что оба вы правы. Нужен мне город новый, мною заложенный.
***
'Неплохо, чтобы ни говорили, командовать волонтерами, особенно в таких необычных условиях', - думал, качаясь в седле, которое стало уже привычным, несмотря на то, что по удобству сильно уступало 'современному' кавалерийскому, полковник Бошамп. Конечно, для выпускника Сандхерста, офицера и джентльмена, такие мысли, особенно высказанные вслух, были бы страшной ересью. Но в этом времени не было никого, кто осудил сэра Горация, поскольку на весь здешний мир было всего три выпускника этой 'кузницы кадров' английской армии, дававшей, как теперь лично убедился полковник, абсолютно недостаточные знания. И теперь ему действительно приходилось радоваться, что в его батальоне собраны представители множества профессий, от овцеводов до инженеров и даже юристов.
Полковник прислушался, стараясь разобрать, что за песню поют идущие следом солдаты. Похоже, кто-то вспомнил старинную пиратскую песню, грустным настроем гармонирующую с настроением многих бойцов:
— Когда возвратимся мы в Портленд,
Мы будем кротки, как овечки,
Но только в Портленд возвратиться
Не суждено нам никогда.
Сэр Гораций украдкой печально вздохнул и осмотрелся, не видит ли кто его состояния. Но едущий неподалеку Гирт смотрел в другую сторону, а два его воина о чем-то негромко беседовали, не обращая внимания на окружающее.
'Никогда' — страшное в своей обреченности слово. Никогда ему больше не увидеть семейный особняк Бошампов, который достанется этому вертопраху и бездельнику Генри Вустеру, не пройтись по Пикадилли, не сидеть у камина своего клуба, попивая кларет и читая 'Таймс'. Но не вернуться, значит — не вернуться', - сэр Гораций был солдатом, а солдат — это человек готовый в любой момент расстаться с жизнью. Сейчас же он и его подчиненные живы и здоровы, хотя и навсегда расстались со своими родными и близкими. Так что надо жить дальше, раз уж суждено — то здесь и сейчас, полагал сэр Гораций, а всякие сожаления отбросить, как ненужные и мешающие. Поэтому он даже решил вызвать лейтенанта Роулинга и приказать отставить эту песню, но не успел. Кто-то из сержантов скомандовал раньше, а, возможно, песня закончилась, но бойцы дружно затянули знаменитую походную песню английской армии:
— Путь далекий до Типперери, путь далекий домой,
Путь далекий до крошки Мэри и до Англии родной…
Бодрая мелодия отвлекла от размышлений о прошлом и сэра Горацио и он припомнил последние дни перед отбытием из Лондона: обсуждение перспектив промышленного развития со своими офицерами и несколько аудиенций у Его Величества…
Поковник как наяву увидел освещенную факелами комнату и сидящего напротив Гарольда:
— Думаешь ты, сэр Хорейс, что мне обязательно надо отдать дочь за этого князя руссов?
— Ваше Величество, как я уже говорил, Англии не удержаться против католической Европы. Напоминаю, что скоро должны начаться крестовые походы. И вполне возможно, что направлены они будут не против мавров и на освобождение Гроба Господня, а на борьбу против не признающих главенства Римских Пап стран. И одной из первых в этом списке, сразу за Англией будет именно Россия. Сейчас, по нашим данным, там продолжается княжеская смута. И победит в ней именно этот князь. Он станет главой всех князей, а жена его будет наша по крови. Так что сможем мы просить его о помощи, пусть он с востока надавит на Империю, не даст ей поддержать папу.
— Неправ ты, сэр Хорейс. Как мне доложил советник мой, Арчибальд Кентский, император и папа в раздоре большом, и эрлы имперские поддержали своего господина.
— Ваше величество, как поддержали, так и сменят свое мнение. Многим князьям Империи не по душе усиление власти императора. Могут они в любой момент перейти на сторону папы, чтобы ослабить свою зависимость от верховной власти. К тому же беспокойство на восточных границах империи отвлечет их от нас. Иметь же на престоле российском династию, благожелательно настроенную к нашей стране, может оказаться полезным и вашим преемникам, — после этих слов в комнате воцаряется продолжительное молчание. Прерывает его Гарольд, кивнув каким-то своим мыслям:
— Мудро сказал ты, сэр Хорейс. Обдумав, решил я, что прав ты в думах своих. Пошлем мы послов наших в Русскую землю, дабы просватать дочь мою, Гиту за князя Володимера Мономаха. Будем надеяться на удачу сего дела. Союзники нам нужны. Не только чтобы папским претензиям укорот дать, но и чтобы с норвежской и датской опасностью бороться…
'Жаль, так и не удалось внушить Его Величеству и, особенно, его советникам, что для блага государства хороши все средства. Жаль… Правильно я тогда заметил — это мальчишки, заигравшиеся во взрослых. Но ничего не поделаешь. У них другие понятия и многое из того, что считалось нормальным у нас, они никогда не примут. Придется играть по их правилам. Но создать специальную разведывательную и контрразведывательную службу на более организованной основе я их уговорил. Хорошо, что Гастингс, как я и подозревал, имел некоторое отношение к специальным заданиям. Теперь он передает свой опыт и известные ему секреты людям советника Арчибальда… Умнейшей души человек. Как он быстро сообразил, что можно незаметно охранять Его Величество, ничего ему об этом не рассказывая. И воинов отобрал и вооружение предусмотрел. Жаль, миниатюрных арбалетов пока создать не удалось. Но надо работать в этом направлении. Да и порох для револьверов и винтовок. Жаль, придется затвор переделывать, не могут наши умельцы придумать, как капсюль сделать. Черт побери, лучшие в мире английские мастеровые спасовали перед какой-то дурацкой мелкой штуковиной. Нет, надо все же намекнуть им, что химия химией, а им надо думать получше. Запас патронов не бесконечен, в рукопашной схватке здешние воины превосходят на голову. Что ни говори — дикари были наши предки. Только и умели, что желзками махать. Кстати, и железками не очень качественными. Эх, нам бы сейчас небольшой заводик из Шефилда. Лучшая в мире сталь…'
Сэр Гораций усмехнулся, вспомнив, как лейтенанты, инженеры и управляющие спорили, какой товар лучше всего будет продаваться. Сам полковник предпочел бы оружие, но с другой стороны, вооружать потенциальных противников не хотелось. Точку в споре поставил дневальный солдат, подкинувший в задымившую печь мелко наколотых дров. Переносные печки из железа и чугуна, как сразу поняли спорщики, можно продавать на всем севере Европы! Размышления сэра Хорейса опять прервались, один из воинов Гирта, окликнувший скакавшего навстречу посыльного:
— Что там?
— Подъезжаем к Оксфорду!
Оксфорд оказался очень маленьким, составлявшим по площади не более двух футбольных полей городком, прикрытым частично остатками старой римской стены, а частично — частоколом. Отряды англичан даже не стали входить в город, остановившись на большом луге неподалеку, из-за чего некоторые горожане ворчали. Еще бы, ведь на этом месте находился общественный выпас. Теперь же выгнать городское стадо было некуда.
Отдохнув полдня у Оксфорда и пополнив запасы, отряд тронулся дальше. Впереди лежала дорога в богатую железной рудой местность, известную пришельцам из будущего, как колыбель английской железоделательной промышленности. Теперь она должна была сыграть ту же роль, но несколькими веками раньше. 'Англия была, есть и будет мастерской мира', - с удовлетворением подумал сэр Гораций, оглядывая окружающий его пейзаж.
Владимир-Василий Всеволодович, прозванный Мономах (англ. Vladimir-Vasily Monomach, лат. Volodimirus-Vasileus Monomachus) — великий князь владимирский и киевский, сын Всеволода Ярославича — самый замечательный из русских князей доимперского периода Российской истории, оставивший после себя громкую славу и добрую память. Владимир родился в 1053 г. Когда Святослав Черниговский отнял Киев у Изяслава то Всеволод сел в Чернигове, а сын его Владимир — в Смоленске (1067 — 68 гг.). Владимир служил и Святославу и опять занявшему Киев Изяславу, как старейшим князьям: по поручению первого он помогал (1075) полякам против немецкого императора Генриха IV, на которого ходил через Богемию за г. Глогау, в нынешней Силезии; по приказанию второго он дважды ходил на полоцких князей (1077). Когда отец его Всеволод сел в Киеве, Мономах занял стол в Чернигове. В следующем 1079 г. Олег Святославич, вместе с братом Романом и половцами, хотели попытаться выгнать Мономаха из Чернигова, но это им не удалось: Владимир остался в Чернигове, владея в то же время и Смоленском. Ему приходилось бороться с князьями полоцкими, с полудикими вятичами, с половцами и торками, с князьями-изгоями Ростиславичами; последних он, по приказу отца, выгнал из Владимиро-Волынской области и посадил во Владимире Изяславова сына Ярополка (1084), а когда Изяславич в чем-то провинился против Всеволода — Давида Игоревича. Вскоре, однако, Владимир сам занял стол во Владимире (1086). Другой Изяславич, Святополк, в 1088 г. добровольно оставил Новгород, и Владимир стал сам князем Новгородским, оставив за собой и прежние владения.
Как известно, в XI в., особенно во второй его половине, развивается феодальная раздробленность Руси. Каждый князь претендует на самостоятельное управление своей отчиной. Владимир-Василий Всеволодович не был противником все углублявшегося деления Русской земли на отдельные княжества, но стремился при этом сохранить политическое, военное и культурное единство Руси на новой моральной основе: на основе договоров о союзах князей между собой, скрепляемых целованием креста, взаимными обещаниями и сохранением за собой отчин без посягательств на отчины соседей. Свою идею союзов Владимир Мономах постоянно высказывал на княжеских съездах (1097, 1100 и 1103 гг.).