Ширин, наклонившись к Аристотелю, прошептала:
– Какая прелесть, Ари! Нельзя ли взять с собой баночку этого напитка?
– Мы можем и сами его приготовить, надо только попросить у Аги красной смородины и узнать, в каких пропорциях он смешивает сок с шампанским. Ведь кир надо пить сразу после приготовления.
…Обслуживал компанию высокий, под два метра, красавец-официант. Наметанный глаз Аристотеля сразу определил, что в его жилах течет изрядная доля африканской крови: волосы черные, курчавые. Губы и нос хотя и не расплющены, как у негроида, но карие глаза большие, округлые, белки с синевой, какие обычно бывают у африканцев. Но более всего Аристотеля удивило то, что Ага обращался к нему по-русски, лишь иногда употребляя греческие слова, в основном названия блюд.
Наконец «КОНСТАНТИНОВ» не выдержал и обратился к брату по-гречески:
– Послушай, Ага, у тебя, оказывается, экзотика не только на столе, но и в зале.
– Что ты имеешь в виду?
– Официанта, который нас обслуживает…
– А-а, Мустафа… Он – человек очень сложной биографии. Иногда мне кажется, что Мустафа – россиянин, хотя, устраиваясь ко мне на работу, предъявил настоящий французский паспорт. Да и говорит он по-русски свободно. Подозреваю, что раньше он служил во французском Иностранном легионе…
– Почему ты так решил, Ага? – настороженно спросил Аристотель.
– Он как-то обмолвился, что пришлось повоевать, а где, когда, на чьей стороне – молчит. Поэтому я и решил, что он – бывший легионер…
– А где он выучил русский?
– Этого я, Ари, не знаю… Впрочем, я его не подвергал допросу, как это ты делаешь сейчас со мной!
– Прости, Ага, но ты сам меня спровоцировал на выяснение биографии Мустафы…
– Я? Каким же образом?!
– Ты упомянул французский Иностранный легион. Мне кажется, ты просто не знаешь, что этот легион – сборище выкидышей рода человеческого. Уголовники, стремящиеся уйти от правосудия, от наказания за совершенные ими тягчайшие преступления, за которые, как минимум, полагается пожизненное заключение. И это – в лучшем случае. Обычно под знаменами Иностранного легиона прячутся те, кому грозит смертная казнь. Пойми меня правильно, брат! Я не из праздного любопытства расспрашиваю тебя о Мустафе. Я беспокоюсь о тебе… Ладно, оставим эту тему. Пожалуй, я сам займусь этим загадочным метисом!
– Но ты же в Париж прибыл, как я понимаю, по своим шпионским делам, плюс жена… Когда уж тебе заниматься Мустафой?! Да и стоит ли? Откровенно говоря, Ари, в том, что он не бывший уголовник, я уверен на все сто процентов!
– Откуда такая уверенность?
– От жизненного опыта и знания людей. Мустафа – порядочный, надежный и не раз мною проверенный в делах человек. Заметь, в делах весьма щекотливых…
– Тогда давай, выкладывай все, пока женщины ушли на кухню…
– Ну, если ты настаиваешь, Ари, то слушай… Мустафа официально числится у меня охранником, а не официантом. Он – штатный сотрудник охранного бюро «Легионер». Но там ему платят гроши, вот он и подрабатывает у меня официантом.
– Получается, что он работает у тебя на двух должностях, так, Ага? Сколько же ты ему положил?
– Не много… Впрочем, основной его заработок – в чаевых. Поверь мне, Ари, это – общепринятая на Западе практика. Кроме того, он кормится здесь. Живет с нами на втором этаже, у него отдельная комната. Денег я с него ни за еду, ни за проживание не беру. Так что, думаю, обижаться ему не на что. Хотя, конечно, работа у него адская. Ну, представь, двенадцать часов на ногах. И, несмотря на то что зал у меня крошечный, за смену он, по моим подсчетам, проходит километров двадцать-тридцать. Да не прогулочным шагом с тросточкой в руках, а бегом с тяжеленными подносами. И так – через день. У него есть сменщик, француз Жюль, но тот часто болеет, так что Мустафе нередко приходится работать каждый день.
Мои клиенты, да и не только они, принимают его за алжирца. Скажу тебе по секрету: парижанки, посещающие «Акрополь», от Мустафы просто без ума. Некоторые приходят сюда только для того, чтобы с ним пофлиртовать, ну и, конечно, дают ему обильные чаевые. Общаясь с ними, Мустафа выучил французский, а проживая и работая с нами, он освоил греческий. Мустафа очень способный к языкам парень. Да и вообще он умница и очень хороший человек. Собирается скопить денег, чтобы открыть женский ресторан с греческой кухней. – Агамемнон раскатисто рассмеялся. – Наивный парень! Он думает, что сможет составить мне конкуренцию! К тому же он, как мне кажется, не скоро соберет нужную сумму для покупки какого-нибудь разорившегося или убыточного ресторана…
– Почему? – в один голос спросили Аристотель и вернувшаяся с кухни Ширин.
– Мустафа, чтобы поддерживать себя в боевой форме, дважды в неделю посещает спортклуб. Его любимый вид спорта – тхеквондо, у него очень высокий разряд, по-моему, «черный пояс» и какой-то «дан», я уж и не помню, какой именно. Кроме того, он ходит в тир, тренируется в стрельбе. У него даже боевой пистолет есть! Да, а вы что думали? Занятия в спортзале и в тире обходятся ему в копеечку, так что, как говорится, «не до жиру – быть бы живу!» – подвел итог Ага.
– А как к этому относится его жена? – проявила интерес Ширин.
– Он не женат…
– Такой красавец, и не женат?! А как же он обходится без женского пола? – настаивала турчанка.
– В Париже с этим проблем нет – столько продажных женщин, столько публичных домов! У меня есть подозрение, что именно там он успокаивает свою плоть и удовлетворяет голод по женскому обществу. А в общем, не знаю! – замахал руками Агамемнон. – Я с ним на эту тему не говорил, да и, вообще, не мое это дело… Хотя, помнится, однажды он привел сюда какую-то девчушку, то ли танцовщицу, то ли стриптизершу из «Мулен Руж». Ну та была красавица, фотомодель! Через некоторое время девочка стала приходить сюда каждый раз, когда работал Мустафа. Устроится где-нибудь в дальнем углу, закажет бокал ретсины и чашку кофе по-турецки и сидит так до обеда, не сводя глаз с Мустафы. А он даже не подойдет к ней, хотя до полудня у меня обычно очень мало посетителей. А вечером они встречаться не могли, так как она была занята в вечернем мюзикле «Мулен Руж». Вот так месяца три и продолжалась их, с позволения сказать, любовь. А потом девочка перестала приходить… Не знаю, что между ними произошло, не вникал я в их отношения…
– Вот это уже выглядит странно – уж мне ли не знать, какой ты, Ага, дотошный и любопытный, тебе до всего есть дело! – подначил брата Аристотель.
Видя, что Агамемнон не собирается поддаваться на провокацию, Аристотель попытался развить ранее затронутую тему.
– А что делал твой Мустафа в прошлом? Может быть, перед тем как воевать, он играл в каком-нибудь театре? А что? Я, например, вижу его в роли Отелло. Внешне, во всяком случае, он подходит на эту роль…
– Ари, ты не прав, – возразила Ширин. – Отелло внешне был отталкивающе, отвратителен, а Мустафа, скорее, похож на Яго… Такой же вкрадчивый, вежливый, с лукавым взглядом и приятной внешностью, если не сказать больше…
– Дорогая! – дурашливо сложив губы, воскликнул Аристотель. – Уж не влюбилась ли ты в официанта?! Смотри мне! А то я не постесняюсь тут же, в ресторане, исполнить заключительную сцену из шекспировской пьесы. Ты, надеюсь, помнишь, что сделал Отелло с Дездемоной…
Все дружно рассмеялись.
– Мустафа, с его слов, бывший десантник, – продолжил Ага, когда смех стих. – Я только из-за этого и выбрал его, когда три года назад мне пришлось обратиться в охранное бюро… О, это целая история! В общем, было так.
Три года назад, когда мы из Греции приехали в Париж и только-только открыли ресторан, на нас стали «наезжать» отморозки из местной мафии, требовали, чтобы мы им отчисляли часть своего дохода. Я – в полицию. А там мне говорят: «Все платят, а ты чем лучше? Плати!» Вот так и платил целых два года. Когда же появился Мустафа и свернул двум рэкетирам шеи, бандиты на некоторое время оставили меня в покое.
Я видел, как он это делал, – действовал Мустафа вполне профессионально, как на ринге в спортзале, – потому я и поверил, что он бывший десантник. Представляете, в одно мгновение свернуть шеи двум вооруженным ножами бугаям?!
Аристотель поморщился от этих слов.
– Брат, пощади психику моей жены!
– Нет-нет, пусть рассказывает, это все очень пикантно! – воскликнула Ширин.
– Ну так вот, – продолжил описывать Ага свои перипетии, – прошло где-то месяца три, как появилась новая пара бритоголовых с тем же предложением «делиться». Мустафа хотел тут же расправиться с ними, но я запретил ему это делать в «Акрополе». Тогда он, под предлогом передачи денег, назначил им свидание в Булонском лесу. С тех пор о них ни слуху ни духу. Да и вообще бандиты оставили меня в покое.
Беда пришла оттуда, откуда я ее меньше всего ожидал. Из полиции. После исчезновения тех четверых меня, Мустафу и Жюля каждый день вызывали в местный комиссариат полиции на допросы, длившиеся по шесть-восемь часов! Показывали фотографии тех самых рэкетиров, которых убрал Мустафа. Требовали, чтобы мы признались в убийстве тех вымогателей. Наивные люди! Ну кто ж будет свидетельствовать против самого себя и добровольно лезть в петлю, тем более что доказательств у полицейских не было никаких! Потом стали избивать резиновыми дубинками. Били по почкам, по печени… Это для того, чтобы не оставить следов. Мне пальцы сломали, засунув их в проем двери. Я после этого месяц не мог играть на аккордеоне. Правда, Жюля через некоторое время оставили в покое, перестали вызывать на допросы, но с нами, со мной и Мустафой, «обработку» продолжили…
– Извини, что перебиваю, брат! – вклинился в монолог Агамемнона Аристотель. – Ты-то сам не задумывался, почему Жюль перестал интересовать полицию?
– Ну, во-первых, Жюль – француз, коренной парижанин, к тому же – белый, поэтому к нему отношение было не таким, как к нам с Мустафой, инородцам. Во-вторых, он после этих допросов с пристрастием слег в больницу…
– Брат, а ты не допускаешь мысли о том, что полиция оставила Жюля в покое, потому что в ходе допросов он согласился оказывать им содействие в расследовании, а может, и вовсе является их осведомителем?