Около полудня Шарп поднялся наверх и, тихонько открыв дверь, обнаружил, что шторы на окнах плотно завешены. Тем не менее он почувствовал, что Астрид не спит.
– Извини.
– За что?
– За все.
Он опустился рядом с ней на кровать. Ее бледное лицо проступало в темноте в обрамлении чудесных золотых волос.
Шарп подумал, что надо бы объяснить, кто такие Хоппер и Задира, но едва он начал, как она покачала головой.
– Я думала, ты уже не придешь.
– Я пришел.
– Тогда не уходи больше.
– Не уйду.
– Мне было так одиноко после смерти Нильса.
Ему тоже было одиноко после смерти Грейс. Он повесил ремень с саблей на стул и стащил сапоги. Холодный восточный ветер принес дождь и запах дыма с городских пепелищ. Пушки на стенах стреляли и стреляли, но Шарп с Астрид в конце концов все равно уснули.
Артиллерия на западном участке укреплений била весь день, и стволы орудий раскалились так, что падающий на них дождь мгновенно испарялся. Шрапнель и снаряды снова и снова летели в сторону британских батарей, но заполненные землей фашины принимали на себя их злость и силу, а тем временем скрытые за ними пушкари подтаскивали к мортирам новый боезапас.
Город тлел. Последние пожары догорели, но в руинах жилых домов и церквей теплились угольки, и их невидимого жара хватало, чтобы подпалить фитиль неразорвавшегося снаряда, и тогда в окнах снова дрожали стекла, а люди пригибались и прижимались к стенам в ожидании следующего взрыва. Они поглядывали опасливо в небо, но не видели уже привычных дымовых полос. Они прислушивались, но слышали только тишину.
Генерал Пейман проходил по разбитым улицам, суровея от вида развороченных, обожженных стен и запаха спекшейся и обугленной плоти.
– Сколько бездомных?
– Сотни, – был ответ.
– Мы можем разместить их на кораблях?
– Если собираемся поджигать флот, то нет,– сказал другой адъютант.– Чтобы вывести потом людей на берег, понадобятся часы.
– Оставшихся без крова согласны принять в церквях, и если вы прикажете, сэр, то и университет откроет двери.
– Конечно! Так и сделайте!
Несколько матросов разгребали завал, чтобы добраться до тела. Генерал отвернулся. Он не хотел знать, сколько человек погибло. Убитых было много. Слишком много. Он знал, что должен посетить больницы, и оттягивал это посещение, но понимал, что все равно туда пойдет, поскольку таков его долг. Впрочем, сейчас его долг состоял в том, чтобы приготовить город к новым ужасам. Генерал уже распорядился, чтобы пивоварни предоставили в распоряжение властей котлы и чаны для подвоза морской воды из бухты. Британцам удалось перекрыть поступление свежей воды, и нехватка ее уже ощущалась. Принимая те или иные меры, Пейман надеялся, что они помогут, хотя в глубине души сознавал: все эти действия напрасны, потому что у города нет надежной защиты. Оставалось только терпеть. Он шел по изуродованным улицам, протискивался между обломками стен и курящимися развалинами.
– Сколько выстрелов они сделали прошлой ночью?
– Тысячи четыре,– предположил один из адъютантов.– Может, пять.
– И сколько у них осталось?
От ответа на этот вопрос зависело многое. Когда у противника закончатся боеприпасы? Если скоро, то ждать пополнения придется недели, а за это время ночи станут длиннее, и, может быть, армия кронпринца придет из Гольштейна и изгонит британцев. Несчастье еще может обернуться победой. Городу нужно всего лишь выжить. Перетерпеть.
Майор Лависсер, мрачный, с посеревшим лицом, пробрался через груду кирпичей, поднял чудом уцелевшую в пожаре детскую сорочку, посмотрел на нее и отбросил.
– Мне нужно на дежурство,– сказал он Пейману.– Прошу извинить.
– Вы, похоже, так и не ложились, майор.
– Не пришлось.
Он действительно не выспался, но не потому, что помогал тушить пожары, а потому, что допрашивал Оле Сковгаарда. Допрос прошел удачно, и все было бы хорошо, если бы не визит незнакомца, ранившего во дворе двух его людей. Баркер считал, что это был обычный вор, возможно, солдат или матрос, воспользовавшийся бомбардировкой, чтобы пограбить богатые дома на Бредгаде. Лависсер подумал прежде всего о Шарпе, но потом убедил себя, что стрелок наверняка вернулся в армию и в Копенгагене его давно нет. Скорее всего, Баркер прав, и к ним наведался обычный вор, хотя и очень хорошо вооруженный.
Взгляд генерала остановился на разрушенной колокольне с закопченным колоколом на почерневшей балке, которую облюбовал сизый голубь. Над грудой мусора стелился дымок. Из-под пепла высовывалась детская ножка. Пейман отвернулся, сдерживая подступившую к горлу тошноту. Пора идти в больницы. Пора выполнять долг.
– Так вы сегодня на дежурстве? – обратился он к Лависсеру.
– Да.
– Тогда сделайте вот что. Найдите удобное для наблюдения и безопасное место. Может быть, шпиль Биржи? Я хочу, чтобы вы посчитали, сколько выстрелов сделают сегодня британцы.
Лависсер озадаченно посмотрел на генерала. Считать вражеские снаряды мог и офицер младшего звания. Тем не менее виду майор не подал.
– Посчитать выстрелы?
– Это очень важно,– заверил его генерал.– Если сегодня выстрелов будет меньше, чем вчера, значит, у них кончаются боеприпасы. И тогда мы будем точно знать, что выстоим.
«Если же их будет больше,– подумал он,– то…» Доводить эту мысль до конца Пейман не стал. Кронпринц переправил в город сообщение с требованием держаться, и генералу ничего не оставалось, как исполнять приказ.
– Сделайте это, майор. И как можно точнее.
Конечно, британцы могли начать обстрел уже днем, но Пейман сомневался, что они так поступят. Нет, враг воспользуется темнотой. Может быть, британцы надеются, что ночь скроет от Господа их мерзкие дела. Может быть, надеются, что тьма усилит ужас от обстрела. Так или иначе, Пейман рассчитывал получить к утру точные данные и уже на их основании делать вывод, как долго продолжится бомбардировка. И сколько еще страдать Копенгагену.
– Что делать с Акселем? – спросил Шарп.
– А что ты хочешь с ним сделать?
– Убить.
– Нет! – Астрид неодобрительно нахмурилась. – Может, просто отпустить?
– Чтобы он через десять минут привел сюда солдат? Нет уж, пусть лучше посидит под замком.
– И сколько ему сидеть?
– Пока город не капитулирует.
Шарп не сомневался: еще одна такая ночь, и Копенгаген выбросит белый флаг.
И что потом? Что делать ему? Остаться? Но, оставшись, он станет на сторону противника, страны, воюющей с Британией, союзника Франции. А если Дания захочет воевать? Не придется ли ему сменить зеленый мундир на синий? Или Астрид согласится уехать в Англию? И что он будет делать тогда? Воевать? А ее оставит одну в чужой стране? Нет, солдату нельзя жениться.
– О чем думаешь? – спросила Астрид.
– Пора собираться.
Он наклонился, поцеловал ее, оделся и вышел во двор. Город пропах пороховой вонью, небо застилала тонкая дымка, но дождь наконец прекратился. Шарп отнес воду и хлеб Бангу, который встретил его хмурым взглядом, но ничего не сказал.
– Ты останешься здесь,– сказал Шарп.– Выйдешь, когда все кончится.
Он снова запер дверь, вернулся на склад и разбудил Задиру и Хоппера. Потом они долго сидели во дворе, перебирая неразорвавшиеся снаряды и заменяя старые, обгоревшие фитили новыми. Работа была несложная, но кропотливая и продвигалась медленно.
– Когда войдем в дом,– сказал Шарп,– всех придется убить.
– И служанок тоже? – спросил Хоппер.
– Нет, женщин не трогаем. И Сковгаарда тоже. Заходим, находим его, выводим, а мужчин убиваем. Разбираться будет некогда.
Шарп засунул поглубже фитиль, чтобы снаряд взорвался в течение нескольких секунд.
– И сколько их там? – поинтересовался Задира.
Шарп не знал.
– Может, с полдюжины? Думаю, там будут лягушатники.
Кто мог стрелять в него прошлой ночью? Скорее всего, французы, оставшиеся в городе после того, как посольство уехало на юг.
– А могут быть и датчане, те, что пошли служить лягушатникам.
– Нам все равно,– отозвался Хоппер, забивая сапогом деревянную заглушку.– Но что они здесь делают?
– Шпионят. По всей Европе идет сейчас тайная война. Они убивают наших шпионов, а мы убиваем их.
– А за шпионов платят дополнительно? – спросил Задира.
Шарп усмехнулся.
– Обещать не могу, но если повезет, золота возьмете столько, сколько сможете унести.
Он посмотрел на небо. Близились сумерки, но темноты нужно было еще ждать.
Город казался уставшим. Британские батареи молчали. Датские орудия стреляли, но редко, как будто артиллеристы знали, что старания их в любом случае напрасны, что ядра и снаряды бессильны против фашин и брустверов. На стене установили перевезенные с цитадели гаубицы, и пушкари пытались забросать снарядами ближайшие вражеские батареи, но результаты их трудов оставались невидимыми.
Сгустившиеся тучи заволокли небо. Восточный ветер нес прохладу замершему в ожидании городу. Казалось, бомбардировки уже не будет, но затем западный край неба озарила вспышка, и красная полоса, тонкая, словно ее прочертили иголкой, пронизала низкие облака. Достигнув высшей точки, она замерла на мгновение и устремилась вниз.
И тут же проснулись другие мортиры, их глухие, плотные «бум» слились в мощный удар грома, раскатившийся над городом, жители которого следили за падением первого снаряда.
– Идем, – сказал Шарп.
Они шли по опустевшим улицам, озаряемым светом дальнего огня. Судя по всему, британская артиллерия оставила в покое цитадель и сосредоточилась на улицах, прилегавших к тем, что пострадали накануне. Вверху проносились ракеты, оставляя над крышами густые, клубящиеся хвосты дыма. Шарп, как и два его спутника, нес в кожаном мешке тринадцатидюймовый снаряд, оказавшийся на удивление тяжелым.
Они свернули в переулок за домом Лависсера. Здесь, за высокими стенами, было темно, хотя по крышам домов прыгали красные отсветы пожаров. До сих пор ни один снаряд не упал в этом квартале, находящемся по соседству с королевским дворцом.