ах к перевалу, где клочья тумана прятались в утёсах, он уловил движение. Одновременно раздалось восклицание дозорного:
– Сэр! Сэр!
– Вижу, спасибо!
Фузилёры. Наконец-то. Батальон тонкой ниткой бус тянулся по дороге к Вратам Господа, а беспокойство всё не отпускало. Отогнав несвоевременные предчувствия прочь, майор подвёл спутницу к пандусу и громко, чтобы все слышали, сказал:
– Менее чем через час ваш супруг будет здесь, миледи!
– Благодарю вас, майор Шарп. – царственным жестом обведя присутствующих стрелков, Жозефина объявила, – Благодарю также всех вас за мужество, доблесть и верность воинскому долгу!
Солдаты смущённо переглядывались, и Шарп подсказал ближайшему сержанту:
– «Ура!» Её милости.
«Ура!» прогремело трижды, спугнув кота.
Майор стоял под флагом, улыбаясь своим мыслям. Шарп готов был поклясться, что, покидая крышу, португалка едва заметно подмигнула ему. Утро сюрпризов. Рождественская ёлка, которая не ёлка; леди Фартингдейл, которая не леди и кавалеристы Наполеона, поменявшие выскочку-императора на выскочку-маршала. У подножия хребта застрельщики фузилёров рассыпались в цепь, прикрывая колонны взбирающихся рот. Шарп привык верить своей интуиции, она его никогда не подводила, а, значит, главные рождественские сюрпризы впереди.
Глава 11
На подходе к перевалу подполковник Кинни приказал разомкнуть ряды. Пленные уверяли, что две пушки установлены на сторожевой башне, а третью, охраняющую развалины восточной стены форта, невозможно перетащить к перевалу, но валлиец не хотел рисковать.
Шарп с изумлением понял, что его задевает то, что он больше не был самым старшим из офицеров во Вратах Господа. Кинни, Фартингдейл, да и единственный майор фузилёров, имея полковое звание, превосходил Шарпа в чине. Кинни спешился и, наплевав на условности, сердечно пожал стрелку руку.
Восторгам подполковника не было конца. Восхищение у него вызвали и ночной марш, и дневное бдение, и атака, но более всего – отсутствие потерь. Представленные Шарпом Фредериксон, Кросс и Прайс тоже получили свою долю славословий от пылкого валлийца. Сэр Огастес Фартингдейл был не так любезен. С помощью слуги он выбрался из седла, неторопливо расправил шарф, стягивающий высокий воротник его плаща, и лишь тогда снизошёл до Шарпа:
– На этот раз вы справились, Шарп?
– Как видите, сэр.
Фартингдейл что-то невразумительно буркнул, нервно постукивая кнутом по голенищам высоких сапог. Орлиный нос покраснел от холода, губы брезгливо кривились.
– Что с леди Фартингдейл?
– Ждёт-не дождётся вас, сэр.
– Хорошо. – без интереса окинув взглядом форт и селение, сэр Огастес сухо уронил, – Проводите меня к ней.
– Конечно, сэр. Прошу прощения. Лейтенант Прайс!
Перед тем, как последовать за Прайсом, Фартингдейл снял двууголку и с достоинством кивнул Кинни:
– Управитесь пока без меня, Кинни?
– Нет, чёртов штафирка, сейчас всё брошу, и завалюсь дрыхнуть! – зло проворчал валлиец и в сердцах пнул камешек под ногами так, что тот взмыл в воздух и с силой врезался в монастырскую стену. Похоже, ночной поход в обществе сэра Огастеса дался Кинни нелегко, – Должно быть, его супруга – ангел.
– Внешне – точно, сэр. – улыбнулся Шарп.
Кинни взглянул на свой полк, строящийся восточнее обители, там, куда не достанет картечь пушек с башни или из форта: «Итак, с чего начнём?» Реплика не предназначалась Шарпу, Кинни размышлял вслух.
– Выкурим прохиндеев из деревни и займёмся замком.
– А сторожевая башня, сэр?
Орудия на башне держали под прицелом обрушенную восточную стену форта. Чтобы взять форт, следовало прежде захватить башню. Кинни поскрёб щёку:
– Думаете, мошенники будут драться?
Привольное житьё для Потофе закончилось. Заложниц у него больше не было, монастырь отобрали и целый батальон небритых эриний в красных мундирах готовился к отмщенью. Бегство могло спасти бывшего повара, но всё так же блестели штыки караульных меж зубцов замка, и в окопах у подножия башни.
– Почему они не ушли, пока была возможность, Шарп?
– Считают, что победят нас, сэр.
– Придётся их разочаровать. – жёстко сказал Кинни, – Меня выводит из себя перспектива посылать моих ребят на смерть в праздник. Возьмём на штыки деревню, а там потолкуем. Коль не захотят решить миром…
Подполковник посмотрел на башню:
– …Тогда, если не возражаете, я возьму у вас, Шарп, роту стрелков.
Дипломатичный Кинни умел подать приказ как вежливую просьбу.
– Пожалуйста, сэр.
– Давайте всё же надеяться, что до этого не дойдёт. А там, глядишь, и ваш Джилиленд подоспеет.
Из-за сломанного обода ракетчики отстали от 113-го полка. Кинни весело прищурился:
– Шарахнет по ним ракетами, те и лапки кверху!
Подозвав лошадь, валлиец взгромоздился в седло:
– А не сбежали бродяги потому, что надрались вчера, как сапожники. Вот так-то.
Натянув поводья, валлиец собрался отъезжать, но вдруг застыл, как громом поражённый, вперив взгляд поверх головы Шарпа.
Опираясь на «мужа», Жозефина спускалась с крыльца обители. Фартингдейл преобразился. Пожилой брюзга исчез, уступив место джентльмену, пусть не очень молодому, зато сияющему от присутствия рядом цветущей юной дамы. До крайности самодовольно сэр Огастес обратился к валлийцу:
– Подполковник Кинни, позвольте представить вам мою дражайшую половину. Дорогая, это подполковник Кинни.
Кинни обнажил голову:
– Миледи, мы отмахали полмира, чтобы спасти вас.
Жозефина одарила его благосклонной улыбкой и выразила признательность как подполковнику, так и его героическому полку. Сэр Огастес цвёл, наслаждаясь произведённым на Кинни впечатлением. Португалка отошла потрепать коня валлийца по холке, а Фартингдейл требовательно дёрнул Шарпа за рукав:
– На пару слов!
Неужели Жозефина имела глупость сознаться Фартингдейлу в знакомстве с Шарпом? Сомнительно, но другого повода для разговора тет-а-тет подальше от ушей португалки стрелок не видел. Сэр Огастес прошипел:
– Там, во дворе, мужчины в чём мать родила, Шарп!
– Дезертиры, сэр.
Чтобы пленные не прохлаждались, Шарп отдал команду занять их пробиванием бойниц.
– Какого дьявола они голые!?
– Свои мундиры они обесчестили, а другой одежды здесь нет.
– Господь всемогущий, Шарп, вы что же, не понимаете, что их нагота оскорбляет взор моей благородной супруги?!
Шарпа так и подмывало сказать доморощенному ревнителю нравственности, что его жена видела больше голых мужчин, чем он сам, но стрелок одолел соблазн:
– Я прикажу прикрыть их наготу чем-нибудь, сэр.
– Прикажите, да поживее. И ещё: вы небриты! Небриты, но при этом смеете рассуждать о чести мундира!
Сварливость на его лице будто по волшебству превратилась в снисходительность, – вернулась Жозефина.
– Дорогая, ты твёрдо решила остаться на свежем воздухе? Не замёрзнешь?
– Ничего, Огастес. Я хочу видеть, как подполковник Кинни воздаст по заслугам моим утеснителям.
Шарпа позабавила вычурность оборота. Жозефина говорила с Фартингдейлом на его языке, и сэр Огастес послушно кивнул:
– Как скажешь, дорогая. Шарп, распорядитесь о кресле для миледи и подкрепиться.
– Да, сэр.
– Зрелище едва ли будет захватывающим, дорогая. Проходимцы не настроены сражаться.
Спустя час казалось, что сэр Огастес не ошибся в прогнозах. Отсиживавшиеся в Адрадосе дезертиры боя не приняли, бежав с жёнами и детьми, едва только Лёгкая рота полка фузилёров появилась на северной околице деревни. Они рассеялись по дну долины, хоронясь в колючих зарослях между селением и башней. Человек двадцать улепётывали верхом, не пытаясь воспользоваться ни мушкетами, ни болтающимися на боку саблями. Мадам Дюбретон и две её французские товарки присоединились к Жозефине. Француженок стужа загнала обратно, вокруг португалки ужом вился Прайс, а Шарп перемолвился словечком с соплеменницей. Его занимало, что она испытывала, видя мужа на балконе над собой, близкого и одновременно недостижимого.
– Я боялась, что более никогда не увижу его.
– Внешне вы этого никак не выказывали. Нелегко пришлось?
– Очень. Ему же пришлось ещё больней, но нельзя было давать врагам повод для злорадства.
Предположение Шарпа о том, что англичанке тяжело живётся во Франции, она отмела:
– Я замужем за французским офицером, поэтому очевидно, кому принадлежит моя верность, а враждебности к родине от меня не вправе требовать никто. – мадам Дюбретон оживилась, – Французская глубинка мало отличается от какого-нибудь Гемпшира. Хозяйство, редкие балы. Рутина. Раз в год гремят фанфары очередной победы, напоминая местной публике о войне. Я не имею в виду тех, у кого воюет брат, сын или… – она вновь погрустнела, – Или муж. Тяжела разлука, майор, но ведь война когда-нибудь закончится?
Война Потофе заканчивалась сейчас. Очистив от врага Адрадос, Кинни построил полк, а сам с двумя офицерами поскакал к замку. Шарп взобрался на склон, откуда открывался лучший обзор. За ним последовал Фредериксон. Указав на валлийца и его спутников, капитан уточнил:
– Предложение о сдаче?
– Да.
– Без толку. Кто же в здравом уме поменяет пулю на верёвку?
Шарп был с ним согласен. С другой стороны, дезертиры действительно могли основательно перебрать ночью, а британское правосудие всё же гуманнее озлобленных Адрадосом гверильясов, поджидающих в холмах. Имелось и другое объяснение: Потофе не собирался драпать. Допрошенные ночью пленные в один голос утверждали, что Потофе ведёт себя, как средневековый барончик, казня и милуя по принципу «чего моя левая нога пожелает». Заигравшись, куховар мог и впрямь возомнить себя суверенным властителем в неприступном замке. Какова бы ни была истинная причина, но факт есть факт: Потофе остался, его люди тоже, и Кинни в сопровождении двух подчинённых приближался к нагромождению обломков на месте восточной стены.
Метрах в восьмидесяти офицеры остановились. Кинни привстал на стременах и приложил ко рту ладони. Дезертиры на груде щебня замахали руками, приглашая подполковника подъехать ещё ближе.