Скачущий перед колонной полковник вылетел из седла, и стрелок на площадке над воротами деловито буркнул: «Четыре!», скусывая следующий патрон.
У монастыря Патрик Харпер и семнадцать «зелёных курток» вели огонь по французам, но колонна продолжала двигаться к замку.
Вторя барабанам, генерал отстукивал ритм пальцами на крышке кожаного пенала. Головная часть колонны скрылась в пороховом дыме.
– Так-то, Александр. Как этому вашему Шарпу такая возможность «натаскать в поле» своих вшивых кузнечиков?
На холме Фредериксон, косясь на Пьера, в нетерпении скрёб пустую глазницу под повязкой:
– Ну же! Ну же!
Шарп набрал в лёгкие воздуха:
– Стрелки, назад!
Первую шеренгу колонны Шарп видел так же ясно, как и собственных людей. Видел молоденького солдатика с редкими смешными усиками на верхней губе, видел мушкеты, изготавливаемые для одиночного залпа, предваряющего штыковую.
– Ракетчики! – Шарп медлил.
Пятьдесят метров. Теперь уж ракеты не промажут. Французы подняли ружья, но Шарп упредил их:
– Огонь!
Пальники коснулись фитилей. Секунду ничего не происходило. Пули французов прорезали дым, но Шарп не обратил на них внимания. Гремел триумфальный клич неприятеля, и вдруг его заглушили поистине дьявольские свист и вой из траншеи.
Будто шаровые молнии немыслимой стремительности, ракеты срывались с лотков вперёд, рассыпая искры и дымя. Глазам французов предстало выползшее из-под земли в доли секунды широкое облако густого дыма, простёганное огнём. Они опомниться не успели, как смерть простёрла оттуда витые искряные щупальца, и ад сошёл на землю.
– Фузилёры! Огонь! Огонь!
Зрелище заворожило фузилёров. Их цепочка шатнулась назад, и Шарп рыком привёл их в чувство:
– Огонь, недоумки! Огонь, кому сказал!
Он подпустил французов очень уж близко, чёрт! Поднажми сейчас их первые ряды, и победа у лягушатников в кармане.
Второй пуск ракет был менее дружным, одни расчёты управлялись скорее, другие медленнее. Джилиленда, от возбуждения едва не выпрыгивавшего из штанов, не устраивала скорость ни тех, ни других:
– Что вы копаетесь?! Быстрей, милые! Быстрей, быстрей!
Пущенная ракета взмыла вверх и пробила низкие бескрайние облака. Озадачив французов в деревне.
– Что это за чертовщина? – генерал опустил взгляд обратно на колонну, однако, дым, проклятый дым, подсвечиваемый изнутри частыми вспышками, не давал рассмотреть, что там делается.
– Взрыв? – предположил Дюко.
К траншее из дымной пелены вышагнул очумевший пехотинец – француз. Полусумасшедший и опаленный, он бросился на ракетчиков, грозя штыком на мушкете. Стрелки, охраняющие подчинённых Джилиленда, дважды выстрелили. Француз повалился назад, прижав к земле только-только покинувшую установку ракету. Шипя и плюясь огнём, снаряд начал разворачиваться, но капрал в зелёной куртке хладнокровно подскочил к убитому и ударом ноги вышиб ракету вон. Она кашлянула искрами и скользнула вперёд.
Северной части колонны ракет не досталось. Они слышали вой, крики, гром разрывов картечных камер головок ракет, но продолжали натиск. Отличная цель для фузилёров роты Брукера:
– Огонь!
Залп, как бы слаб он ни был, заставил французов запнуться. Капитан Джилиленд пронёсся мимо Шарпа и бросил на землю пусковой лоток, прибив для верности каблуком. Два ракетчика споро оснастили желоб снарядом, секунда, и ракета рванулась вперёд.
Шарп прокричал на ухо капитану:
– Сколько у вас ещё станков, капитан?
– Четыре!
– Давайте их сюда!
Ракеты глубоко пронизывали тесные боевые порядки колонны и вязли в плоти. Тогда взрывалась головка, разнося в клочья всё вокруг. Из дыма, сверху, справа, слева французов настигала смерть. Их уши были забиты гулом, составленным из потустороннего визга, разрывов, шипения, криков гибнущих товарищей. Единственное, чего больше не было в этом шуме, – барабанов. И французы дрогнули.
Часть ракет взлетала над терзаемой ими колонной. Одна проложила дымный след у деревни и взорвалась севернее.
Дюко вспомнил вслух:
– Полковник Конгрив!
– Что? – повернулся к нему Дюбретон.
– Ракетная система Конгрива.
Генерал никак не мог оторваться от колонны:
– Они остановились. Они остановились!!!
Некоторые ракеты улетали в долину, парочка взорвалась поблиз монастыря, но прочие громили колонну. Фузилёры стреляли.
– Какие ракеты?! Какого чёрта здесь ракеты?
Барабаны молчали. Выли дьявольские устройства, унося жизни его бойцов, стенали обожжённые и переломанные, кричали умирающие. С минуты на минуту пока ещё стройные ряды тыльной части колонны обратятся в безумную, охваченную паникой толпу.
– Какого чёрта здесь какие-то ракеты, Александр?!
Дюбретон зло выплюнул горький вывод:
– Британцы знали, что мы придём.
Шарп драл глотку:
– Огонь! Огонь! Бейте ублюдков! Огонь!
Наука в войне. Ракеты срывались с желобов, скользили над травой, набирая скорость, поднимались на десяток сантиметров и врезались во врага на высоте колен, пробивая ряд за рядом, или взмывали выше, разрывая людей в куски. Французы побежали. Куда угодно, лишь бы подальше от адских воющих смертей, жалящих со всех сторон и убивающих, убивающих, убивающих.
– Огонь!
Посланные Фредериксоном стрелки выбрались из кустов на открытое пространство, охотясь на тех офицеров и сержантов, что пытались остановить бегущих.
Брызжущие искрами хвосты ракет уносились вглубь дымного облака, не встречая сопротивления, и Шарп заключил, что бить некого. Противник, объятый ужасом, бежал.
– Прекратить огонь!
Офицеры и сержанты передали приказ, и наступила тишина. Нет, не тишина. Умолкло соло смерти, и звучавший фоном хор отмеченных ею несчастных вступил неожиданно громко. Стоны, рвота, зов о помощи, ругательства. Ярость Шарпа остывала.
– Капитан Брукер!
– Сэр?
– Постройте людей в два ряда на насыпи. И позаботьтесь о раненых.
– Да, сэр.
Капитан Брукер выглядел ошарашенным. Он всецело разделял точку зрения сэра Огастеса, что на перевале невозможно победить. И вот она – победа! Жестокая, кровавая, но победы редко бывают иными.
Шарп раздражённо поторопил его:
– Поспешите, капитан! Бой ещё не кончился!
Однако бой кончился. Ветер рассеивал дым, постепенно открывая поле битвы. От окопа чёрным веером расходились подпалины. Там, где не так давно бодро шагали ряды французов, теперь чернело жжёно-кровавое месиво исковерканной людской плоти, кое-где слабо шевелящейся.
Ракетчики, счастливые, несмотря на ожоги на руках и лицах, отряхивали грязь и копоть с пропаленной формы и выглядывали из траншеи, оценивая плоды своих усилий.
С обломков деревянной направляющей огонь перекинулся на мундир раненого француза. Тот неловко махал искалеченной кистью, не в силах сбить пламя. Огонь добрался до патронной сумки. Она взорвалась, поставив точку в мучениях бедняги. С насыпи казалось, будто телами усеяна вся долина до самого Адрадоса. Поле боя. Поле боли.
– Капитан Джилиленд!
– Сэр?
– Благодарю за службу. Передайте мою признательность вашим людям.
– Конечно, сэр. Спасибо.
Перед деревней строились потрёпанные остатки колонны. Два всадника, смирив коней на полпути от деревни, рассматривали пепелище. Шарп видел однажды результат обстрела колонны картечью пятнадцати орудий, и это не было так запредельно ужасно, как то, на что он смотрел сейчас.
– Не дай мне Бог дожить до времён, когда все поля сражений будут выглядеть так же.
– Что, сэр?
– Ничего, капитан Джилиленд, ничего.
Винтовка была всё ещё на тощем плечике у горниста. Шарп взялся за ремень оружия, чувствуя, как слёзы застилают взор. Пуля пробила мальчишке лоб. Лёгкий и безболезненный конец едва начавшейся жизни. Парнишке никогда не стать стрелком.
Первая снежинка мягко легла на лоб горнисту, покраснела и растаяла.
Глава 24
На этот раз Дюбретона на переговоры с англичанами сопровождал генерал. Он хотел лично взглянуть на Шарпа. Перемирие до четырёх часов, навязанное угрюмым черноволосым стрелком, не вызвало возражений со стороны генерала. Во-первых, он сознавал, что нынче они уже через перевал не пройдут, а, во-вторых, французам тоже требовалось время: обдумать дальнейшие действия и собрать раненых.
Раненых было много. Убитых тоже. Стоя на смотровой площадке надвратной башни, Шарп считал, сбивался, снова считал, но, в конце концов, бросил попытки и написал в отчёте, что «уничтожено свыше полка неприятельской пехоты». Раненых было гораздо больше. Их таскали на носилках и вывозили амбулансами по свежему снегу.
В зарослях северо-восточнее Адрадоса несколько улан нашли неразорвавшуюся ракету. На обратном пути их обстреляли с холмов, и, кроме трофея, уланы привезли Дюко весть о появлении нового врага. Гверильясов.
Близорукий майор отделил головку ракеты от горелого цилиндра и разложил их на столе. Без очков ему приходилось наклоняться низко-низко, и со стороны казалось, будто Дюко обнюхивает снаряд. Ракета была цела, если не принимать во внимание выгоревший в тубе порох. Обмеряя снаряд и занося размеры на грубый чертёж, Дюко не мог отделаться от мыслишки: чем чёрт не шутит, набить цилиндр порохом, поставить направляющую и попробовать запустить? Погружённому в раздумья Дюко ничуть не мешали крики обгорелых соотечественников, с тел которых хирурги этажом выше отслаивали прикипевшие угли мундиров.
Во дворе замка фузилёры грели воду, заливали кипяток в стволы мушкетов, смывая гарь. Они пополняли запас патронов, любовались лениво падающими снежинками и лелеяли надежду, что с французов достаточно.
В донжоне Обадия Хейксвелл, ободрав до крови запястья, высвободился из пут и, скалясь, пообещал прочим узникам скорую свободу. Проскользнув в дальний угол, куда не доставал свет факела из коридора, Хейксвелл встал на цыпочки и потянулся к камню в самом верху стены. Он помнил то, о чём давно все забыли.