— Да.
— Почти всех убили, — грустно сказал Даннет, — почему генералами делают идиотов?
Шарп улыбнулся.
— Ну, вы же не думаете, что герцог тоже идиот?
— Пока ни разу ни от кого не слыхал, так что будем надеяться, что это правда. Мне хочется верить, что я сегодня убью несколько лягушатников. У меня к ним накопился немалый счет, — Даннет рассмеялся, как будто извиняясь за подобное проявление ненависти и протянул Шарпу руку. — Желаю вам удачного дня, Шарп.
Шарп наклонился и пожал руку старого врага.
— Вам тоже, Даннет. — Он подумал, как странно, что люди мирятся перед уходом на войну и еще более странно, что гордый Даннет представил его остальным офицерам. Пока эти стрелки были полностью открыты врагу, но пока германцы удерживают ферму, стрелки будут прикрыты их огнем.
— Лучше здесь, чем там, — указал капитан на левый фланг, где британский холм снижался, становясь почти плоским, а затем вновь поднимался. Там стоял, полностью открытый врагу, батальон бельгийско-голландской пехоты. Остальная пехота Веллингтона находилась позади холма, укрывшись за толстыми каменными стенами фермы, но один бельгийско-голландский батальон был полностью открыт врагу. Несомненно, этот батальон был поставлен тут, чтобы прикрывать опасный участок, но после Катр-Бра было слишком самонадеянно полагать, что бельгийцы станут драться.
— Может быть, герцог хочет, чтобы эти дохляки пораньше сбежали? Нет смысла кормить их, если они не станут драться, — пять лет в заключении не повлияли на его чувство юмора.
Шарп попрощался с офицерами, и они с Харпером поехали обратно к гребню холма.
— Странно было снова встретиться с Даннетом, — сказал Шарп, затем повернулся взглянуть на французский холм, думая о тех, кого он знал на вражеской стороне. Пару человек он мог бы назвать друзьями, но сегодня ему предстоит сражаться против них.
Забравшись на гребень, Шарп и Харпер повернули на запад, где располагался британский правый фланг, который Принц Оранский считал уязвимым. Некоторые батальоны уже выстроились позади гребня холма. Личные волонтеры Принца Уэльского выстроились в каре, в центре которого стоял капеллан, который пытался перекричать шум ветра и голоса других батальонов. Шарп увидел д`Аламбора со склоненной головой, очевидно, он молился, а может быть просто задумался. Позади них пел псалмы батальон Королевского Германского Легиона. Их голоса были весьма эмоциональны, но Шарп вдруг устыдился, что подслушивает в такой интимный момент.
— Воскресенье сегодня, — сказал Харпер и перекрестился.
По гребню холма ехал верхом от батареи к батарее какой-то румяный офицер-артиллерист.
— Не отвечайте на огонь вражеских батарей! Лучше сохранить порох и заряды для пехоты и кавалерии! Не стрелять по пушкам, только по пехоте и кавалерии! Доброе утро, Фредди! — приподнял он шляпу, приветствуя друга, по-видимому, командира одной из батарей. — Благодарение Богу, что дождь кончился, да? Передайте мои приветствия жене, когда будете писать домой. Не стреляйте по вражеским пушкам, лучше сохраните порох… — Шарп и Харпер уже уехали далеко на запад, и голос офицера постепенно затих.
— Никогда не видел столько пушек, — прокомментировал Харпер. Через каждые несколько ярдов стояла батарея девятифунтовок, а позади гребня в резерве находились короткоствольные гаубицы.
— Можешь поставить последний пенни на то, что у Наполеона пушек больше, — хмуро сказал Шарп.
— Все равно, если лягушатники полезут через долину, то это будет для них мясорубка.
— Может и не полезут. Один маленький голландский мальчик считает, что они могут окружить нас с этой стороны, — с издевкой сказал Шарп, хотя, в принципе, опасения Принца имели под собой почву, и Шарп, вдруг испугавшись, что французы уже вышли и скоро внезапно ударят в правый фланг британцев, рванул лошадь вперед.
Он въехал на гребень над фермой Хугумон. Оттуда было далеко видно юго-западную сторону, однако ничего угрожающего он не заметил. В поле были только немногочисленные пикеты Германского Королевского Легиона, а французов не было и в помине. Из фермы доносился шум поставленного там гарнизона, заканчивающего оборонительные приготовления. Шарп слышал глухие удары кирки, которыми проделывали бойницы в толстых каменных стенах амбара и дома.
Вдоль гребня скакало несколько всадников. Копыта лошадей поднимали в небо большие куски грязи и брызги воды. Передний всадник был Принц Оранский, который, увидев Шарпа, поднял в приветствии руку и повернул в направлении стрелков. Принц был одет в расшитый золотом мундир, отороченный мехом.
— Вы рано поднялись, Шарп!
— Да, сэр.
— Ну что там на фланге?
— Ничего, сэр.
Принц вдруг заметил, что под плащом на Шарпе надета зеленая куртка. Он хотел что-то сказать, но явно испугался еще одного проявления неподчинения, которое подорвало бы его авторитет, поэтому только нахмурился и посмотрел на уязвимый правый фланг, где на полузатопленных лужайках как статуи возвышались германские конники.
— Император пойдет здесь в обход!
— Так точно, сэр!
— Атака с правого фланга отрежет нас от Северного моря и французы уйдут от пруссаков, Шарп, вот поэтому Император ударит именно здесь. Даже ребенок это бы понял! Ставить пушки на гребне холма глупо. Их надо передвинуть на этот фланг и тогда они могли бы отразить любой прорыв. По крайней мере, они должны быть готовы двинуться сюда.
— А пруссаки уже на подходе, сэр? — спросил Шарп.
Принц нахмурился, будто вопрос был неподобающий.
— Они идут, — неразборчиво хрюкнул Принц. — Блюхер заявил, что два его корпуса подойдут в полдень, а третий чуть позже, но он спешит, как может. Депеша доставлена буквально пару минут назад.
— Отлично, — с жаром сказал Шарп.
Принц, уже раздраженный тем, что Шарп не в голландском мундире, обиделся такой радости Шарпа на это известие.
— Не думаю, что нам следует так радоваться этому, полковник Шарп. Полагаю, мы можем разбить французов и без помощи нескольких германцев, верно, Ребек?
— Конечно, Ваше Высочество, — тактично согласился Ребек, стоящий рядом с Принцем.
— Мы сможет разбить их, если только удержим правый фланг, — Принц повернулся к ферме. — Так что следите в оба глаза, Шарп. Будущее Европы зависит от вашей бдительности!
Принц прокричал эти слова, уже направляясь к тропе, которая вела от гребня холма к ферме. Ребек подождал, когда Принц отъедет на большое расстояние, и сказал Шарпу несколько слов.
— Дороги очень раскисли, так что вряд-ли пруссаки доберутся в заявленное время.
— Но они все же идут к нам.
— О, да, они идут. Они же обещали. Мы бы не стали сражаться тут, если бы они не пообещали, — Ребек улыбнулся. — Хочу пожелать вам удачного дня, Шарп.
— Того же и вам, сэр.
Они пожали друг другу руки, затем Ребек поскакал вслед за своим начальником, который уже въезжал во внутренний двор фермы Угумон.
Патрик Харпер взглянул на небо, чтобы оценить время.
— Значит, германцы будут здесь после полудня, да? Откуда они должны подойти?
— Вон оттуда, — указал на запад Шарп. — И я скажу тебе кое-что еще, Патрик. Ты был прав. Это будет резня, — Шарп посмотрел на пустой вражеский гребень холма. — Наполеон не станет кружить, он пойдет прямо через долину, напрямую.
Харпер удивился такой уверенности Шарпа.
— Поставив на кон будущее Европы?
Шарп и сам не знал, почему он так уверен, возможно, это просто нежелание соглашаться с суждением Принца. Он попытался найти подтверждение своей уверенности.
— Бони хочет, чтобы все было быстро, так зачем маневры? И его не волнует, сколько народу умрет, если он получит победу. У него достаточно людей, чтобы утопить нас в крови, так почему бы ему не пойти напролом и не получить победу быстро?
— Ну, тогда будем молиться за пруссаков, — сказал Харпер.
— Да уж, будем.
Ибо пруссаки обещали прийти, и они шли.
Маршал Блюхер, командующий прусской армией, обещал, что выступит, чтобы сражаться рядом с Веллингтоном, но начальник штаба Блюхера, Гнейзенау, не доверял англичанину. Гнейзенау был убежден, что Веллингтон жулик, лжец и ловкач, который при первом же выстреле удерет к проливу и оставит пруссаков перед местью Наполеона.
Блюхер не разделял опасения Гнейзенау и приказал начальнику штаба организовать поход к Ватерлоо. Гнейзенау не мог не подчиниться прямому приказу, но был достаточно умен, и умел так выполнять приказ, что фактически его саботировал.
Он отдал приказ командующему четвертым корпусом генералу Фридриху Вильгельму фон Бюлову возглавить поход к Ватерлоо. Из всех прусских корпусов, четвертый был дальше всех от британцев. Выход четвертого корпуса первым вызовет серьезную задержку в осуществлении приказа Блюхера, но Гнейзенау, опасаясь, что фон Бюлов выкажет рвение и поспешит к месту битвы, приказал тридцатитысячному корпусу пойти по особенной дороге, которая не только шла через узкие улочки Вавра, но на ней еще был узкий мост. Также четвертому корпусу придется идти через казармы третьего корпуса генерал-лейтенанта Пирха, которому было приказано оставить пушки и тяжелые телеги на дороге. Как только тридцать тысяч человек минуют эти препятствия, Пирху предписано самому выступать вслед фон Бюлову. Второму корпусу генерал-лейтенанта Цитена, который находился всего в двенадцати милях от Ватерлоо, было четко приказано оставаться в казармах, пока мимо не пройдут четвертый и третий корпуса, и затем выдвинуться к Ватерлоо окружным путем, что еще больше задержит прибытие на поле боя.
Требовалось недюжинное мастерство, чтобы создать такой хаос, но Гнейзенау был специалистом и, доказывая, что фортуна благоволит сильнейшим, горящий дом в Вавре блокировал улицу и корпус фон Бюлова остановился, едва начав свой поход. Солдаты сняли мушкеты и ранцы с плеч, положив их на землю, и ждали.
Где-то на юге в поисках прусской армии метался французский корпус, но Гнейзенау не беспокоила эта угроза. Все, что имело значение — это бесценная прусская армия, которую нельзя бросать в мясорубку, которую Император собирается устроить британцам, и Гнейзенау, уверенный в том, что предотвратил потерю своей армии в этой катастрофе, приказал подать ему завтрак.