— Мистер Прайс!
— Сэр?
— У нас из оркестрантов остался кто живой?
— Да, сэр! Даже капельмейстер есть!
— Так заставьте ленивых ублюдков сыграть что-нибудь! Должны же мы отпраздновать эту чертову победу!
Где-то в долине рыдала женщина. Плач замирал, пока женщина переводила дух, потом возобновлялся — ведь ее муж был мертв. За линией битвы, на ферме Мон-сен-Жан, возвышалась гора ампутированных конечностей, выросшая выше компостной кучи. Бледный хирург вышел на улицу, глотнуть воздуха, а наверху, где раненые офицеры ждали спасения или смерти, метался между забытьем и сознанием д’Аламбор. Мистер Литтл, капельмейстер Личных волонтеров Принца Уэльского, выдал со своими музыкантами не слишком удачную версию «Через холмы и дальше». Знамена, которые возвратили батальону, Шарп приказал развернуть и поставить так, чтобы шелк их осенял разложенных у края могилы убитых.
У могилы плакала женщина. Она была одной из шестидесяти жен, отправившихся вместе с батальоном. Теперь она стала вдовой, но, скорее всего, не пробудет в таком состоянии даже до конца месяца, потому что у солдаток нет недостатка в поклонниках. Еще одна свежеиспеченная вдова, Салли Клейтон, сидела рядом с Чарли Уэллером, и Шарп видел, с каким трепетом юноша держит ее за руку.
— Принеси мне чашку чая, Чарли, — сказал Шарп, — и я произведу тебя в сержанты.
— Сэр? — удивился Чарли.
— Шевелись, Чарли! — Салли уже смекнула, что Шарп предлагает им жалованье сержанта. — И спасибо вам, мистер Шарп.
Шарп усмехнулся. До него донесся крик, возвещавший, что Харпер вернулся из Брюсселя. Ирландец привел с собой собаку Шарпа, и Носатый запрыгал вокруг хозяина. Солдаты смеялись. Шарп оттолкнул пса, выждал, пока Харпер вылезет из седла, потом отвел друга в сторонку.
— С ней все хорошо, — кивнул Харпер. Люсиль заплакала, когда узнала, что Шарп жив и невредим, но обещала Харперу не показывать слез. — И с мальчиком тоже.
— Спасибо, что сделал это для меня.
Харпер хмыкнул. Он уехал в Брюссель еще до рассвета, и теперь впервые мог оглядеть поле боя при свете дня. Лицо его не выражало ужаса. Как и Шарп, он видел подобную картину сотни раз. Они были солдатами, им постоянно приходилось переживать ужас, и поэтому они лучше прочих понимали, что такое ужас. Они были солдатами, и им, как чистильщикам нужников в Лондоне или сиделкам, ухаживающим за заразными больными в богоугодных заведениях, приходилось делать работу, которую более «утонченные» мужчины и женщины считали неподобающей для себя. Они были солдатами, а значит — грязной пеной земли до тех пор, пока тиран угрожал Британии, и вдруг превратились в одетых в красные мундиры героев и чертовски хороших парней.
— Сохрани Господь Ирландию, но мы тут проделали чертовски славную работенку, — произнес Харпер, оглядывая долину.
Шарп молчал. Он смотрел за поле боя, туда, где солнце освещало нетронутые огнем деревья, и где летний воздух был чист и прозрачен. Безоблачное небо обещало прекрасный день для сенокоса, или для влюбленных, которые станут бродить по тенистым лесами и отдыхать среди зеленых кущ на берегу потока. Наступал прекрасный летний день на границе с Францией, и на свете царил мир.
Историческая справка
Воистину все висело на волоске: «никогда ранее не видел, чтобы все висело на столько на волоске», — признался герцог Веллингтон на следующий день после битвы, а Наполеон еще заметил: «всего лишь наступали, как всегда, в колоннах, и как всегда, были отброшены».
Возможно, сам герцог счел бы это достаточным для отчета о битве при Ватерлоо, поскольку славился краткостью своих посланий и нелюбовью к писателям. Писатели, как признался он на склоне лет, раздражали его. Одному из них, обратившемуся к герцогу за помощью в деле написания книги о битве, тот резко посоветовал бросить это дело: «вы должны понимать, что никогда не сможете написать достойный труд». Другому, столь же окрыленному писаке, Веллингтон обескураживающее заявил, что историю битвы можно пытаться описать не с большим успехом, чем историю танца.
И все-таки многие пренебрегли советом герцога, и должен признаться, что я весьма обязан тем, чье безрассудство создало обширную библиографию Ватерлоо. Книг слишком много, чтобы перечислять их здесь, но я не прощу себе, если не упомяну две. Даже герцог не остался бы, скорее всего, недоволен трудом Джека Уэллера «Веллингтон при Ватерлоо», третьим томом впечатляющей трилогии о военной карьере полководца. Если мне встречалось противоречие в источниках, и я чувствовал невозможность прояснить его своими силами, то я полагался на интерпретацию Джека Уэллера, и, уверен, не ошибся.
Я содрогаюсь, представив себе картину, как герцог узнает, что о его сражении написала книгу женщина, но в моем понимании лучшим отчетом о Ватерлоо является тот, что содержится в монографии Элизабет Лонгфорд «Веллингтон: годы меча». Я использовал леди Лонгфорд как источник для прямых цитат герцога, и во многих других случаях, и сомневаюсь, что если кто-то еще станет писать о Веллингтоне при Ватерлоо, то сможет обойтись без этой удивительной книги.
О битве сохранились сотни отчетов того времени, но все же существуют противоречия. Даже во время самой битвы люди не всегда видели на деле то, что они, как казалось, видят. Вот почему в английской армии существует полк под названием Гвардейский Гренадерский. Речь идет о полке, разбившем большую колонну Императорской Гвардии, его солдаты были уверены, что побили гренадеров Гвардии, и в честь этой победы взяли себе имя противника. В реальности им пришлось столкнуться со стрелками Гвардии, но теперь уже немного поздно вносить коррективы.
Существуют и другие загадки. Верно ли, что Принц Оранский действительно трижды подставлял линию пехоты атакам кавалерии? Я убежден, что да, хотя есть мнение, что его нельзя винить в резне у Катр-Бра. Также нет единодушия в том, что же на самом деле происходило перед фронтом меньшей из колонн Гвардии. Бесспорно, что часть «красномундирников» обратилась в бегство, но нет даже двух свидетельств, сходящихся в том, как удалось их развернуть и разбить Гвардию, также как нет единодушных свидетельств о том, сколько раз французская кавалерия атаковала каре. Пережившие эти атаки солдаты дают цифры, колеблющиеся от шести до двадцати шести. Один французский офицер поведал историкам захватывающее дух воспоминание о прорыве одного из британских каре, как они бросались на него, пока не осталась только груда облаченных в красное тел. Но как бы ни был интересен этот рассказ, он не подтверждается ни единым документом.
Больше свидетельств имеется в пользу истории о самом толстом офицере в прусской армии, которому доверили новости о вторжении французов, так же печальной истиной является и то, что генерал Дорнберг перехватил донесение, адресованное Веллингтону и отказался передать его, под тем предлогом, что оно кажется ему недостоверным. Вот почему Наполеон сумел одурачить Веллингтона; концентрация войск и скорость, с какой армии Императора удалось пересечь голландскую границу, являются одним из величайших примеров военного искусства.
Так кто же тогда выиграл битву при Ватерлоо? Или кто проиграл ее? Эти вопросы еще дискутируются. Принц Оранский, отправляя в ночь после сражения письмо своим родителям, не питал никаких сомнений: «Дражайшие мои родители! Сегодня мы имели славное дело с Наполеоном, и именно мои войска вынесли главную тяжесть битвы, и именно им мы обязаны победой». Потом он заявляет, что настоящими победителями были пруссаки, подливая тем самым масла в огонь спора между сторонниками Веллингтона и Блюхера. Истина очень проста: Веллингтон не дал бы битвы при Ватерлоо, не будь он уверен, что пруссаки идут ему на помощь, а пруссаки, даже если отбросить Гнейзенау, не пошли бы, не будь они уверены, что Веллингтон станет держаться до последнего. Проще говоря, это была победа союзников, и совет Блюхера назвать битву в честь Ла-Бель-Альянс (прекрасный союз в переводе с французского) было бы более уместно, но Веллингтон настоял на своем просто потому, что провел в Ватерлоо ночь накануне и после сражения.
По иронии судьбы, именно необоснованное недоверие Гнейзенау к Веллингтону сделало победу полной. Если бы пруссаки прибыли на поле битвы сразу после полудня, как и ожидалось, Наполеон, без сомнения, отошел бы после ожесточенного арьергардного боя. Его армия сохранилась бы, чтобы продолжать военные действия под прикрытием линии крепостей, поджидавших союзников на французской границе. Случилось же так, что к вечеру Ватерлоо армия Императора была настолько потрепана и увязла в битве, что когда прибыли пруссаки, вывести ее из боя не было никакой возможности, солдаты Наполеона потерпели решительное поражение, столь решительное, что мораль крепостных гарнизонов и солдат во всей Франции рухнула, едва те узнали новость.
Если продолжается бессмысленный спор о том, кто больше — Веллингтон или Блюхер — вложил в победу, то еще больше дискуссий идет о роли генералов Императора. Французские отчеты о битве изображают Ватерлоо как славную победу французского оружия, лишь в последнюю минуту обратившуюся трагическим поражением. Как уверенно сообщает один французский историк, худшим генералом выказал себя Веллингтон, это утверждение подкрепляется внушительным перечнем ошибок английского полководца. Все это должно подтвердить идею о превосходстве Наполеона. На это мы можем ответить одним словом, тем самым, которым воспользовался генерал Камбронн, когда в конце битвы от его гвардейских частей потребовали капитуляции: «Merde».[20] Воспитанные французские историки, правда, настаивают, что он сказал: «Старая Гвардия умирает, но не сдается», но эта красивая фраза является измышлением одного газетчика, и обе версии не берут в расчет тот факт, что Камбронн все-таки сдался. Те же самые историки, которые низводят Веллингтона, первыми бросаются в бой, оправдывая Императора: у него-де был геморрой или другое расстройство здоровья, помешавшее ему якобы быть в тот день в форме. Тогда удивительно, почему он вообще решил дать