Природа более изобретательна, чем это иногда кажется врачу или физиологу. Она располагает многими линиями обороны. За разрушенным дотом в организме выстраивается целая серия оборонительных сооружений, и огонь их орудий не прекращается до тех пор, пока теплится жизнь хотя бы в одной-единственной клетке.
Если ты не бегаешь, пока здоров, придется бегать, когда заболеешь.
Веселые люди всегда выздоравливают.
Пошли мне, бог, берег, чтобы оттолкнуться, мель, чтобы сняться, шквал, чтобы устоять.
У всякого из нас есть свой собственный, внутренний Врач. Его нельзя ни видеть, ни слышать. Он ведет скрытую, таинственную жизнь и не отвечает на прямые вопросы. Но к нему можно и должно «прислушиваться».
…Эта сила растит и строит человеческий организм – это удивительное сожительство или «земное единожительство» личного тела и личной души. Он печется о нас, ведет нас и охраняет, присутствует во всех органах нашего естества.
Таинственный Врач твоего инстинкта мудрее и дальновиднее тебя. Он во всем требует равновесия, целесообразности и меры. Он есть воплощение молчаливой творческой мудрости.
А от нас он требует внимания и повиновения; и за это он посылает нам здоровье: само себя поддерживающее равновесие жизни и легкое, бодрое самочувствие…
Глава 6Ошибка Ганса Селье
На мой взгляд, существует четыре степени нервного напряжения. Первая степень тренирует, закаляет. Вторая – тоже полезна, но уже при условии, что заканчивается разрядкой. Третья безусловно вредна – она вызывает угнетение. Четвертая же степень – это уже невроз, болезнь. Искусство состоит в том, чтобы уметь регулировать свои отношения с окружающим миром с расчетом на ту меру напряжения, которая будет «работать» на вас, а не против вас. Думаю, в этом самая большая мудрость жизни.
Однажды, беседуя (давал интервью в Канаде) с советским писателем Владимиром Дмитриевичем Михайловым (1929–2008, в перестроечные годы был в Риге главным редактором известного в СССР литературного журнала «Даугава»), Ганс Селье, желая внести большую четкость в понимание смысла слова «стресс», сделал некоторые уточнения. Он сказал:
«…Стресс возникает не только от вредных воздействий на организм. Тут я должен с полным чистосердечием признаться: я виноват в том, что на всех языках мира слово «стресс» имеет отрицатальный смысл, связывается с чем-то нехорошим, вредным, чего следует избегать. Дело в том, что я сам долгое время полагал, что стресс всегда отрицателен, что вызывают его только негативные факторы. Недаром мое первое сообщение называлось «Об одном синдроме, вызываемом различными вредными факторами…»
Далее, развивая свою мысль, ученый говорил следующее:
«Механизм стресса может быть включен и ударом хлыста, и страстным поцелуем. Когда мать получает сообщение, что ее сын погиб в бою, она переживает страшный стресс… Но вот через какое-то время сын приходит в добром здравии домой: сообщение о его смерти оказалось ошибкой. И мгновенно мать снова переживает сильнейшую стрессовую реакцию… Вот почему в современной формулировке, принятой на международном конгрессе, этот феномен уже определяется как «неспецифическая реакция организма на любое воздействие, оказываемое на него». Термин «стресс» следует считать родовым понятием для понятий двух подвидов: дистресс – «плохой» и эустресс – «хороший стресс».
Это заявление было сделано в 1975 году. Трудно судить, как бы изменились взгляды Селье за следующее десятилетие, к каким новым формулировкам он пришел. Но известно – теперь это история! – что примерно в те же годы в СССР советские ученые поправили Селье. Они высказали ряд блестящих догадок, позволивших придать термину «стресс» уже совершенно точный смысл.
6.1. «Проклятые» вопросы
В науке часто важно не кто был первым, а кто оказался последним.
При описании стресса чаще всего употребляются такие эпитеты, как «чрезмерный», «чрезвычайный», «мощный». Использование превосходных степеней подчеркивает силу стрессоров.
Итак, стало быть, стресс – общая приспособительная реакция организма на различные, но обязательно сильные раздражители? Вовсе нет. Даже специалисты (и сам Селье в том числе) утверждают, что стресс встречает человека на каждом шагу, а не только при событиях «катастрофических».
Но ежели стресс подстерегает нас повсюду, то отчего мы не гибнем? Поголовно не испытываем всех неприятных последствий стресса? Отчего не несем губительные потери в здоровье?
С другой стороны, возникает такой вопрос. Известно: при стрессе наряду с элементами защиты проявляются и элементы самоповреждения организма.
Так что же, оплачивать «дорогой ценой» каждое, даже мимолетное, воздействие окружающей среды? Нести большие энергетические траты, напрягая защитные системы до предела? Вряд ли мудрая природа избрала этот путь…
«Проклятые» вопросы – они приходят в голову каждого, кто начинает въедливо размышлять о сути стресса.
Это еще понятно, когда воздействие сильно. Тут стрессовые ответы имеют все законные права. Но как быть с ответами на нормальные раздражители? Было бы естественным, если бы живые организмы выработали иные, отличные от стрессовых, общие реакции и на обычные (несильные) воздействия.
Но может ли быть такое, чтобы на умеренный холод они отвечали одним способом, на слабый удар током – другим, на облучение ультрафиолетом – третьим… Каждый день химики синтезируют многие тысячи новых веществ, дотоле никогда не встречавшихся. Эти химические вещества быстро входят в медицину и быт. Можно ли представить, что в организме людей вслед за появлением все новых раздражителей ежедневно вырабатываются тысячи и тысячи новых путей приспособления, тысячи защитных реакций?
Казалось бы, проще иметь универсальные (для большой серии раздражителей) стандартные отклики, вместо того чтобы без конца формировать все новые и новые типы реакций.
Группа исследователей из Ростовского научно-исследовательского онкологического института – доктора медицинских наук Л.Х. Гаркави, М.А. Уколова и доктор биологических наук Е.Б. Квакина решила, что таким общим свойством разнообразных по своему характеру раздражителей должна быть их сила, доза или продолжительность воздействия. Другими словами. Все то, что так или иначе определяет количественную меру их биологической активности.
Ростовчане не только высказали эту привлекательную гипотезу (1968 год), они еще и подтвердили свое мнение добытыми в многочисленных экспериментах фактами.
6.2. Диплом номер 158
Движение растений к свету и отыскивание истины путем математического анализа – не есть ли это, в сущности, явления одного и того же ряда? Не есть ли это последние звенья почти бесконечной цепи приспособлений, осуществляемых во всем живом мире?
Опыты ростовчане вели на животных. В их мозг вживляли металлические электроды или стеклянные шарики.
Решено было током или просто с помощью инородных тел (шариков), а то и какими-то другими средствами раздражать ту область мозга, которая носит название гипоталамуса.
Гипоталамус – очень ответственный участок мозга, в нем находятся центры управления эндокринной и вегетативной нервной системой. Гипоталамус «виновен» в поддержании относительного постоянства внутренней среды организма (гомеостаз). Занимая столь ответственный пост, он вмешивается и в ход патологических процессов, играет большую роль при стрессовых реакциях.
Результаты экспериментов получились неожиданные. Сильные токи вызывали у животных боли и судороги, мощные воздействия раздували пожар болезней, вели к стрессу. Не то было со слабыми раздражителями – они не только не подтверждали взглядов Селье, но прямо противоречили им: малые и средние дозы воздействий оказывали на животных целебное действие.
Белых крыс разделили на две партии. Потом ввели им под кожу болезнетворное начало. Одна партия животных была контрольной, а вот мозг крыс из другой партии до заражения в течение нескольких недель подвергали токовым раздражениям (на пороге ощущения).
Первые дни болезнь прогрессировала у всех зверьков. Но затем в отличие от контрольной группы, где симптомы становились все более угрожающими, крысы с проволочками в голове веселели и постепенно выздоравливали. Похоже было, что предварительное воздействие слабыми электрическими токами словно бы готовило организм животных к схватке с будущей болезнью.
Однако не следует думать, что здесь проявлялись какие-то целебные силы тока. В опытах были испробованы и другие средства. Действовали на гипоталамус магнитными полями, вводили в мозг различные нейротропные средства (адреналин, к примеру). Применяли биостимуляторы растительного и животного происхождения: элеутерококк, золотой корень, корень левзеи, пантокрин, мумие, прополис. Использовали углекислый газ (как раздражитель дыхательного центра), опробовали дозированные физические нагрузки (животные бегали, плавали).
Перебрали многое. И, меняя дозу препарата, силу и время действия различных факторов, следили за теми же показателями, которое в свое время позволили Гансу Селье обнаружить реакцию стресса.
Так и эдак модифицировали эксперименты, десятки раз повторяли их. Исследования велись долгие годы, и постепенно сомнения отступали, крепла уверенность в правильности научных выводов. Выводов, легших в основу значительного открытия (диплом номер 158 Государственного комитета СССР по делам изобретений и открытий Совета Министров СССР, 1978 год).
Суть найденного исследователи сформулировали так:
«Наблюдаемые изменения позволяют заключить, что в зависимости от силы (дозы) раздражителя в организме развиваются различные общие неспецифические адаптационные реакции. В отличие от развивающейся при сильном раздражении реакции «стресс», при слабом, пороговом раздражении (малые доза) возникает «реакция тренировки», способная предотвращать развитие болезни, а при раздражении средней силы (дозы) – «реакция активации», способствующая выздоравливанию».
Вот так термину «стресс» пришлось потесниться, отдав «реакции тренировки» и «реакции активации» (термины предложили ростовские ученые) ту область воздействия на организм, которая прежде «незаконно» отводилась одному стрессу.
6.3. Как в таблице Менделеева
Больше всего я хочу подчеркнуть значение теории. Это особенно важно сделать, поскольку в наше время испытывают просто ужас перед абстрактным мышлением в медицине.
Авиценна (латинизированное имя среднеазиатского философа, ученого и врача XI века Абу Али ибн Сины) в «каноне врачебной науки» писал, что бывает тело здоровое до предела, тело здоровое, но не до предела, тело не здоровое, но не больное… затем тело больное легким недугом, затем тело, больное до предела».
Дозы здоровья и болезни. Их взаимный переход. Диалектическое единство и борьба противоположных начал. Переход количества в качество.
Количества, дозы – они определяют и реакции организма на внешние воздействия.
«Тренировка – активация – стресс» – эта выявленная ростовскими учеными триада охватывает весь возможный диапазон раздражений, начиная с порога чувствительности и кончая предельными по силе воздействиями.
Все наконец стало на свои места? Оказывается, не совсем. В некоторых опытах совсем малые дозы, скажем, биостимуляторов вызывали изменения, характерные для… стресса! А то получалось и наоборот: ждали стресса (брали раздражители, далеко выходящие из зоны нормы), но вместо ожидаемых последствий организм формировал реакцию «тренировки» или «активации». Возникла путаница, угрожающая начисто перечеркнуть только что начавшую оформляться стройную теорию адаптационных реакций.
В чем же дело? Может быть, в индивидуальной чувствительности данного организма (той или иной крысы)? Нет, эксперименты этого не подтвердили. Разгадка пришла, когда исследователи прошли в опытах над животными весь возможный диапазон действующих доз – от минимальных до максимальных, смертельных. Выяснилось, что организм может формировать не одну триаду реакций «Тренировка – активация – стресс», а несколько периодически сменяющих друг друга триад.
Таких «ЭТАЖЕЙ» реагирования, его уровней, ростовчане обнаружили более десяти. Все это было отчасти похоже на таблицу Менделеева, где с нарастанием массы химических веществ их свойства периодически повторяются.
Всякий раз, как раздражитель превышал стрессовую для данного «этажа» интенсивность, включалась следующая триада, триада более высокого уровня, самый слабый раздражитель которого значительно превышал величину, максимальную (стрессовую) для предыдущего «этажа».
Так все стало на свои места. Экспериментальная сумятица была объяснена.
Исследователи еще раз поразились тому, какая гибкая количественно-качественная система адаптации сложилась в процессе эволюции живых существ. Ведь «этажность» (периодическое повторение триад), свидетельствующая о наличии многоуровневой регуляции гомеостаза, значительно расширяет границы воздействий, в которых организм остается жизнеспособным.
Необъяснимой оставалась лишь природа «ЗОН МОЛЧАНИЯ», отделявших соседние триады. На этих «ничейных полосах» организм как бы немеет: он вовсе отказывается воспринимать любое воздействие, никак не реагируя на раздражители, по своей силе попавшие в «зону молчания».
По-видимому, и раньше некоторые врачи попадали именно в эти зоны, когда совершенно неожиданно весьма сильные дозы лекарств не оказывали практически никакого влияния.
И хотя исследования ростовских ученых подвели некий базис под разрозненные и прежде совершенно непонятные наблюдения, природа, смысл зон ареактивности (так нарекли эту область ростовчане) до сего дня остается тайной.
6.4. Затянувшийся спор
Побеждать природу можно, только повинуясь ей…
Итак, реакции здоровья – «тренировка» и «активация» – проявляются на разных этажах. Однако все они вовсе не равноценны для живого организма. Живое явно предпочитает воздействия слабые, разместившиеся на самых нижних этажах.
И это прежде загадочное обстоятельство удалось объяснить. Дело в том, что реагирование на более низких уровнях требует меньших энергетических трат, что, естественно, выгоднее для живой системы.
Микроскопические, тщательно отмеренные порции… Произнеся последние слова, невольно вспоминаешь о ГОМЕОПАТИИ, таинственной системе лечения болезней ультрамалыми дозами.
Основатель гомеопатии немецкий врач Самуил Ганеман полагал, что сила действия лекарства увеличивается по мере значительного уменьшения его дозы, чего можно добиться большими разведениями первоначальных веществ. Обычно за единицу берется стократное уменьшение концентрации. Сам Ганеман доходил до тридцатого разведения, до микроколичеств, содержащих дециллионную (миллиард – это 109, дециллион – 1033, такое вот умопомрачительное число) часть исходного лекарства.
ГАНЕМАН (1755–1843) родился в Мейсене (Саксония). Его отец, как и дед, были художниками по фарфору, которым столь славился немецкий город Мейсен. Жили бедно. Самуэля хотели сделать торговцем кореньями. К счастью, способного мальчугана приметил директор пансиона. Он принял Ганемана в школу даром и даже поместил его у себя в доме. Так Самуил приобрел классическое образование и знание многих иностранных языков.
Двадцати лет, с двадцатью всего лишь талерами в кармане, Ганеман отправился учиться в Лейпцигский университет, самый знаменитый и популярный в Германии. На жизнь зарабатывал частными уроками и переводами с иностранных языков. Кроме английского, французского, итальянского, греческого и латинского позже он освоил также арабский, сирийский, древнеарамейский и древнееврейский языки.
В Лейпциге изучал медицину, однако посчитал клиническую базу в университете слабой и поэтому перешел в Венский университет. Начало его врачебной карьеры было не совсем удачно, и Ганеман вскоре должен был поступить на частную службу: стал домашним врачом и библиотекарем у одного из баронов в Германштадте.
Через несколько лет Ганеман поселился в Эрлангене, где в 1779 году, защитив свою диссертацию «О причинах и лечении судорожных болезней», получил степень доктора медицины. В это же время он начал высказывать свои глубокие разочарования современной медициной и раскрывать недостатки господствовавших теорий и практических приемов лечения, зачастую действительно не имевших тогда разумного объяснения.
В 1790 году Ганеман перевел с английского сочинение «Materia medica» врача из Эдинбурга Куллена, фармакологические объяснения которого привели его в сомнение. Самуил был поражен резкими противоречиями врачебного действия коры хинного дерева. Принимает решения испытать на себе это средство. Эти эксперименты привели его к убеждению, что лекарственные вещества вызывают в организме такие же явления, как и болезни, против которых эти лекарства действуют специфически, и что – главное! – малые дозы медикаментов действуют иначе, а иногда и значительно сильнее, чем большие. Установив теоретически «закон подобия» в действии лекарств и болезненных агентов и создав цельное учение о «гомеопатическом» действии лекарств, Ганеман вновь принялся за практику.
Ганеман в медицине своего времени попытался совершить переворот. Откроем книгу Натальи Владимировны Архангельской «Ганеман и его гомеопатия». В предваряющем книгу предисловии Светланы Петровны Песониной можно прочесть следующее:
«Во времена Ганемана врачебная практика была весьма агрессивной и строжайше регламентированной. В ходу были кровопускания, клистиры, огромные дозы ртути и других ядов, многочисленные лекарственные смеси, включавшие, порой, до 60 и более компонентов, назначение которых приводило к серьезным побочным эффектам, искусственные абсцессы для оттока «дурных соков» и прочие манипуляции, вызывающие недоумение у современного врача.
Гомеопатия, возникшая на этом фоне, выглядела революционно. Ганеман – этот энциклопедически образованный и успешный врач, признанный переводчик и комментатор трудов по медицине, фармакологии, аптечному делу, химии, не только категорически отверг изжившие формы и методы терапии. Он предложил совершенно новый взгляд на больного, болезни и их лечение: индивидуальный, не на словах, а по сути, подход к лечению каждого больного, принцип подбора необходимого лечебного средства, новый метод приготовления и дозирования лекарств. Предложенный метод выглядел неординарно. Не удивительно, что новое гомеопатическое учение с воодушевлением приняли лишь единицы. Напротив, медицинское сообщество встретило его достаточно враждебно. Началась борьба нового со старым…»
Есть мнение, что Ганеман эксплуатировал научные идеи английского врача Гунтера и, скрыв источник, откуда они заимствованы, выдавал за свои. Таинственность и оригинальность нового метода лечения привлекали пациентов, но все-таки Ганеману прочно обосноваться в каком-либо городе никак не удавалось. Только в 1812 году, поселившись снова в Лейпциге, он, наконец, устроился при университете и открыл курс лекций о «рациональной медицине», как он сам называл свое учение.
Основы этого учения подробно изложены автором в сочинении «Органон врачебного искусства», изданном в 1810 году и ставшем затем катехизисом гомеопатии. В Лейпциге Ганеман оставался до 1820 года, когда ему было королевским указом запрещено приготавливать самому препараты для раздачи больным, и он переселился в Кётен, где практика его приняла обширные размеры.
В кётенский период жизни (1821–1835) Христиан Ганеман выпускает четвёртое и пятое издания Organon. Вскоре явились у Ганемана многочисленные последователи и стали образовываться в разных концах Германии гомеопатические общества. Не довольствуясь приобретенной известностью в отечестве, Ганеман отправился для распространения своего учения во Францию, где оно постепенно прививалось. В 1835 году Ганеман поселился в Париже и успешно практиковал. Погребён на парижском кладбище Пер-Лашез.
Натерпевшись наговоров, хулы, критиканства, угроз и гонений, Самуил Ганеман однажды написал о себе так: «При жизни я не искал всеобщего признания за то, что бескорыстно насаждал благотворную истину. Все, что я сделал для человечества, я сделал из высших побуждений». Non inutilis vixi (жил не напрасно, латынь). А вот еще его другая мысль: «Истина… может быть скрытой от человека, но наступает предопределенный Провидением срок, и тогда ее лучи беспрепятственно проникают сквозь тучи невежества и предубеждений, и наступает рассвет…»
Гомеопатия существует уже два века, и все же до сих пор она – предмет яростных споров в медицинском мире. Большинство врачей ее отвергает, считая ненаучной.
Многие противники гомеопатии полагают, что ее успехи зависят от внушаемости пациентов. Есть даже термин «эффект плацебо». Он означает действенность любого метода при условии веры больного в лечение и врача. Все бы так… Но тогда отчего гомеопаты успешно лечат детей и животных?
Двухвековой опыт неоспоримо свидетельствует: гомеопатия эффективна при многих заболеваниях. Не заменяя обычную медицину (ее называют аллопатией), гомеопатия расширяет средства врачей. В европейских странах, США, Мексике, Индии гомеопатию преподают в специальных учебных заведениях, национальные общества и федерации объединяют десятки тысяч гомеопатов.
Подобное лечится подобным – вот один из основных принципов гомеопатии. Если вещество в большой, токсической дозе (стрессовой?) может вызвать определенное заболевание, то в малой дозе оно подобное заболевание излечивает.
Например, кофеин в неумеренных количествах нервную систему возбуждает, а в малых – успокаивает; гомеопаты лечат им бессонницу. Пенициллин, вызывающий у некоторых людей сильнейшую аллергию, используется гомеопатами в малых дозах как антиаллергическое средство.
Так, по пословице, клин вышибают клином. Впрочем, не клином, а микроскопическими клинушками: использовать мельчайшие дозы веществ – второй важнейший принцип гомеопатического метода.
Гомеопатия наглядно демонстрирует большую силу малых величин. Здесь-то и возникают мостики, связывающие гомеопатию с медициной традиционной. Разве прививки, по сути, не тот же прием? Когда создают провокацию малой болезни, чтобы активизировать защитные силы и предостеречь от крупного заболевания?
Нет сомнений: пока организм может сам защищаться, гомеопатия действует тонко, безвредно и эффективно. Но когда защитные силы на пределе или не срабатывают, следует прибегать к медицине традиционной.
Гомеопатия. Ее секреты, возможно, удастся разгадать, сопоставив принципы гомеопатического лечения со сравнительно недавно открытыми ростовскими учеными принципами реагирования живого на малые дозы воздействий. Аналогии тут возникают сами собой.
6.5. Мудров, Захарьин, Боткин
Употребляя различные методы лечебные, не думайте только, что вы лечите самую суть болезни. Врач лишь помогает организму справиться с болезнью, справиться его собственными защитными приемами.
Поколениям первой половины прошлого века ещё была присуща традиция быть здоровыми: была массовая физкультура, полные дворы гонявших мяч мальчишек, почти все сдавали нормы ГТО, прыгали с парашютом… И всё это без денег. Стремление людей к наживе ведёт к искажениям здоровья. А что с ними делать, мы не знаем.
Наши великие врачи Боткин, Пирогов, Захарьин заложили российскую медицинскую мудрость: лечить человека, а не болезнь. Эта мудрость была воплощена в традицию факультетских клиник, в которых каждый врач приобретал объёмное видение человека, а не узкое знание только почек или только лёгких. В этом заключалось выгодное отличие нашей медицинской педагогики от западной.
Но в 1970-е гг. факультетские клиники, объединявшие разрозненные кафедры, ликвидировали, а кафедры перепрофилировали на отдельные болезни. Так был запущен центробежный процесс, и интегральную медицину перестроили на ремонтную. Современная система здравоохранения – именно ремонтная служба. Причём каждое следующее поколение требует гораздо более капитального ремонта.
Сегодня врачи не всегда понимают, что организм – ландшафт, в котором за 70 лет жизни проживают около 12 тонн клеток, больше 30 тысяч видов микроорганизмов, составляющих около 3 тонн бактериально-вирусной массы. И мы должны быть с ней добрыми соседями. А если мы бьём её антибиотиками и химией, ландшафт проживания микроорганизмов терроризируется. И возникают проблемы внутренней экологии, которые мы не умеем решать.
Летом 1979 года в Биологический центр Академии наук СССР (городок ученых в городе Пущино-на-Оке, рядом с Серпуховом) съехались на семинар исследователи из разных городов страны. Основное время было отведено обсуждению открытия, сделанными учеными из Ростова-на-Дону. Нужно было не только проанализировать теоретические аспекты открытия, но и наметить пути его практического использования.
На семинаре в Пущино предлагалось использовать реакции тренировки и активации для массового применения – повышения сопротивляемости организма у населения.
Еще в древности было замечено, что большинство заболеваний может излечиваться без посторонней помощи, что выздоровление невозможно без усилий самого организма больного. Эти идеи развивали и многие врачи более позднего времени. Одним из первых тут можно назвать нашего русского клинициста Матвея Яковлевича Мудрова (1776–1831).
Мудров родился в Вологде. В 1794 году он окончил курс гимназии и народного училища и в 1975 поступил в университет, где начал изучать медицину.
Командированный за границу, он слушал лекции в Берлинском университете у профессора Гуфеланда, в Гамбурге – у профессора Решлауба, в Геттингене – у Рихтера, в Вене Мудров изучал глазные болезни под руководством профессора Беера. Он также прожил четыре года в Париже, слушая лекции многих профессоров.
За границей Матвей Яковлевич написал сочинение «De spontanea plaucentae solutione», за которое в 1804 году получил степень доктора медицины.
В 1807 году Мудров в городе Вильно заведовал отделением главного военного госпиталя. Отличился удачным лечением кровавого поноса, которым тогда страдала русская армия.
С 1808 года Мудров начал читать лекции в Московском университете. Первый курс, прочитанный им, рассказывал о гигиене и о болезнях, обычных в действующих войсках. В 1812 он выехал в Нижний Новгород вместе с ректором и другими профессорами. После освобождения Москвы от неприятеля Матвей Яковлевич приложил много стараний при возобновлении анатомической аудитории и в октябре 1813 года открыл медицинский факультет.
Он впервые ввел в России систему заполнения истории болезни на каждого пациента.
Мудров оставил после себя оригинальный труд: собрание историй болезней всех больных, которых он пользовал в течение 22-х лет. Это собрание состояло из 40 томов небольшого формата, куда Матвей Яковлевич заносил по особой системе все научные сведения о больном, о лекарствах, прописанных ему, и прочем.
В 1813 году Мудров был назначен ординарным профессором патологии, терапии и клиники в московском отделении медико-хирургической академии, где открыл клинический институт. По его проекту при Московском университете в 1820 году были открыты медицинский и клинический институты, директором которых он и был назначен. Пять раз его избирали деканом медицинского факультета.
В 1830 году Мудров назначен членом центральной комиссии по борьбе с эпидемией холеры и был командирован в Саратов. Вскоре он умер от холеры в Петербурге. Похоронен был на Холерном кладбище Выборгской стороны (оно не сохранилось).
В конце XIX века холерное кладбище упразднили, и в 1913 году на этом месте была найдена одинокая гранитная плита с полустертой надписью:
«Под сим камнем погребено тело раба Божия Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского Совета центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерой в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия».
Мудров был доктором-практиком, придававшим большое значение наблюдению и натуре больных.
Традиции врача-практика в России продолжил выдающийся русский терапевт, основатель московской клинической школы, почётный член Императорской Санкт-Петербургской Академии Наук (1885) Григорий Антонович Захарьин (1829–1897).
ЗАХАРЬИН (1829–1897) считался одним из самых выдающихся клиницистов своего времени. В те годы можно было услышать и такое: «В русской литературе я знал одно имя – Лев Николаевич Толстой, в русской медицине – Григорий Антонович Захарьин».
Захарьин, родился в селе Вирга Саратовской губернии, в обедневшей старинной дворянской семье. По окончании Саратовской гимназии поступил на медицинский факультет Московского университета, который окончил в 1852 году. Защитив в 1854 году докторскую диссертацию «Учение о послеродовых заболеваниях», был назначен заведующим кафедрой факультетской терапии.
Первое его научное сообщение было опубликовано в 1855 году и касалось вопроса «Образуется ли в печени сахар?» За эту работу он был избран действительным членом Физико-медицинского общества.
В 1856 году Григорий Антонович командирован в Берлин и Париж. В берлинских лабораториях работал у Вирхова и Траубе, во французских – у Клода Бернара. Осенью 1859 году вернулся в Москву и приступил к чтению лекций в Московском государственном университете. В 1869 году назначен профессором и директором факультетской терапевтической клиники.
Захарьин, говорят, был талантливым лектором. Рассказывали, что во время его лекций аудитория всегда переполнена: сотрудники клиники, врачи, приехавшие из «медвежьих углов», студенты – не только с медицинского, но и с исторического, юридического, филологического факультетов.
Известно, что на лекциях он отличался многими чудачествами. Не терпел ни малейших проявлений недостаточного внимания к своим словам. «Господин студент! – строго вопрошал он, заметив, что кто-то вертит в руках карандаш. – Как ваша фамилия? Вы путаете мои мысли! Я не могу продолжать лекции! Вы точно кавалерист какой!»
Виктор Давидович Тополянский в книге «Доктор Захарьин: легенды и реальность. Антология» отмечает:
«В лекционные дни величественный Захарьин медленно входил в аудиторию, грузно опираясь на палку с резиновым наконечником и, слегка подволакивая правую ногу, удобно размещался в кресле с решетчатым сиденьем и, окинув присутствующих пронзительным взором темно-карих глаз, начинал, наконец, лекцию. Замиравшие при его появлении, словно солдаты на полковом смотру, многочисленные слушатели немного расслаблялись и принимались записывать его речи в модные тогда плотные тетради. Порой Захарьин не сразу приступал к лекции, а минут десять молчал, неподвижно восседая в кресле, – не то совершал над собой усилие, чтобы собраться с мыслями, не то, будто опытный актер, держал на сцене паузу».
В основу своих методов лечения Захарьин положил принцип – лечить больного, а не болезнь какого-либо его органа. Лечение он понимал как комплекс мероприятий: гигиенический образ жизни, климатотерапия, диетотерапия и медикаментозная помощь. Наслушавшись в Париже лекций Клода Бернара, об объяснял студентам, что «медицина по праву есть отдел наук биологических», а главная причина любой болезни заключена в «уклонениях физиологических». Еще он любил цитировать афоризм английского философа Фрэнсиса Бэкона (1561–1626): «Врачебное искусство целиком заключается в наблюдении». В своих трудах и клинической деятельности Захарьин придавал решающее значение взаимосвязи человека с окружающей средой. Стремился выяснить причины и развитие болезни, установить, какие изменения и в каких именно органах произошли в результате заболевания. В соответствии с таким пониманием патологического процесса он предложил новые методы диагностики и лечения, прочно вошедшие в современную терапию. Захарьин внес много нового в такие, на сторонний взгляд, «экзотические» отрасли медицины, как курортология, бальнеология. Одним из первых в России начал изучать терапевтическое действие минеральных вод во вне курортной обстановке, после чего в Москве появились ныне столь привычные бутылки с минеральной водой. Захарьин утверждал, что со временем в России откроют источники, не уступающие по эффективности зарубежным. И это сбылось.
Захарьин, этот «врач всех времен», внес огромный вклад в создание анамнестического метода исследования больных (выяснение всех условий обыденной жизни пациента). Изложил свои приемы диагностики и взгляды на лечение в «Клинических лекциях», получивших в ту пору широчайшую известность.
Методика исследования по Захарьину составляла многоступенчатый расспрос врачом больного, «возведенный на высоту искусства», и позволявший составить представление о течение болезни и факторах риска. Он создал уникальный клинический метод, основу которого составляет тщательное и всестороннее изучение пациента, стремление проникнуть в его жизнь, в его психологию. Поэтому беседа с больным могла продолжаться и час, и два, и дольше. Крайняя раздражительность Захарьина была причиной того, что он не выносил, особенно во время работы, ни малейшего шума, поэтому на консультациях останавливали даже часы, выносили клетки с птицами…
В противоположность другому замечательному русскому врачу Сергею Петровичу Боткину Захарьин мало внимания уделял объективному исследованию и не признавал лабораторных данных. При этом он не уставал совершать экстравагантные поступки, поражавшие всех. Профессор Николай Афанасьевич Митропольский (1847–1918), лично знавший Захарьина, вспоминал такой эпизод. Однажды к Григорию Антоновичу прибыл из Сибири «очень богатый и грубый купец, пустившийся без стеснения рассказывать о своих похождениях, приведших к болезни». Захарьин начал сердиться, наконец, не выдержал: «Ах ты скот, – завопил он, – ты делаешь и делал разные пакости и о них, как ни в чем не бывало, рассказываешь! Тебя бить за это мало! – и схватился за палку. – Если ты так будешь жить, как жил, – кричал он, наступая на опешившего купца, – то тебя должен каждый бить, да ты и помрешь, если не оставишь своих скверных обычаев! Говорить с тобою противно!» Тем не менее, последовал ряд врачебных указаний, и перепуганный пациент поклялся, что исполнит все в точности. Затем вошла великосветская дама, к которой Захарьин, вдруг преобразившись, обратился на прекрасном французском языке. Он почтительно усадил ее в мягкое кресло, крайне любезно и внимательно расспросил и проводил с величайшей предупредительностью. После чего сказал Митропольскому: «Если б я эту даму встретил как давешнего купца, ведь она пошла бы везде и всюду поносить меня за мою неслыханную грубость, а теперь будет славить мою любезность. А этот скот-купец тоже до гробовой доски не забудет своего визита ко мне и точно исполнит, что ему велено. Будь я с ним вежлив, как с дамой, он ничего не стал бы делать и считал бы, кроме того, меня за дурака».
Когда-то неимущий студент из глухой поволжской провинции, Захарьин, достигнув должностных высот (стал даже почетным членом Петербургской Академии), откровенно стал на путь стяжательства. Отныне он, сложив с себя всю рутину работы в клинике, лишь консультировал высокоплатежоспособных больных (либо в домашнем кабинете, либо выезжая к избранным богатым или сановитым пациентам). И каждая встреча с больным, по сути, оформлялась как коммерческая сделка. Его домашний лакей задавал каждому посетителю один и тот же вопрос: «Известно ли ему условия врачебного совета у доктора Захарьина?»
Характер у Григория Антоновича Захарьина был железный. Когда его разбил апоплексический удар, он сам поставил себе диагноз (поражение продолговатого мозга), спокойно послал за нотариусом и священником, продиктовал и подписал завещание, потом исповедался, причастился, попрощался с близкими и мужественно умер на 68-м году жизни от паралича дыхательных путей.
Захарьин и члены его семьи внесли значительный вклад в создание Музея изящных искусств в Москве (ныне Музей изобразительных искусств имени Александра Сергеевича Пушкина). Они содействовали созданию музея и денежными средствами, и личным участием. Вдова, дочь и сын Захарьина принесли в дар музею ряд скульптур. Его дочь П.Г. Подгорецкая являлась членом-учредителем музея. Зал античного искусства почти полностью состоит из экспонатов, собранных на средства сына Захарьина.
6.6. Дело коммунистического будущего
Главнейшие и существенные задачи практической медицины – предупреждение болезни, лечение болезни развившейся и, наконец, облегчение страданий больного человека. Единственный путь к выполнению этих высоких задач – изучение природы, изучение здорового и больного животного организма.
Если бы жизнь животного организма была подведена под точные математические законы, то применение наших естественнонаучных сведений к индивидуальным случаям не встречало бы тогда никаких затруднений… Но механизм и химизм животного организма до такой степени сложны, что, несмотря на все усилия человеческого ума, до сих пор еще не удалось подвести различные проявления жизни как здорового, так и больного организма под математические законы. Это обстоятельство, ставящее медицинские науки в ряд наук неточных, значительно затрудняет применение их к отдельным индивидуумам.
Кто знаком с алгеброй, тот не затруднится при разрешении задачи уравнения с одним или большим количеством неизвестных; другое дело – разрешение задач практической медицины: можно быть знакомым и с физиологией, и с патологией, и со средствами, которыми мы пользуемся при лечении больного организма, и – все-таки, без уменья приложить эти знания к отдельным индивидуумам, не быть в состоянии разрешить представившуюся задачу, если даже решение ее и не переходит за пределы возможного. Это уменье применять естествоведение к отдельным случаям и составляет собственно искусство лечить, которое, следовательно, есть результат неточности медицинских наук.
Понятно, что значение врачебного искусства будет уменьшаться по мере увеличения точности и положительности наших сведений. Каким громадным искусством должен был обладать врач старого времени, не знавший ни физиологии, ни патологической анатомии, незнакомый ни с химическими, ни с физическими способами исследования, для того чтобы приносить пользу своему ближнему. Только продолжительным опытом и особенными личными дарованиями достигали врачи старого времени выполнения своей трудной задачи.
В настоящее время это уменье прилагать теоретические сведения медицинских наук к отдельным индивидуумам уже не составляет искусства, недосягаемого для простого смертного, как в былое время. Однако ж, и в наше время нужно иметь известную опытность, известный навык. Каждый врач, в течение своей практической деятельности, вырабатывает себе это уменье в различной степени, смотря по более или менее значительному материалу, по более или менее сознательной разработке и анализу случаев, представляющихся его наблюдению.
А теперь пришло время рассказать еще об одном знаменитейшем враче России – о Сергее Петровиче Боткине.
БОТКИН (1832–1889) – врач-терапевт и общественный деятель, создавший учение об организме как о едином целом, подчиняющемся воле. Родился в Москве в купеческой семье, она занималась торговлей чаем. В детстве хотел стать математиком, однако к моменту поступления в университет вышло постановление императора Николая I (1796–1855), которое разрешало свободный доступ для не дворян только на медицинский факультет.
Учился в Московском университете. В 1855 году его окончил, получив звание «лекарь с отличием». В том же году участвовал в Крымской кампании под началом знаменитого русского хирурга Николая Ивановича Пирогова (1810–1881) в качестве ординатора Симферопольского госпиталя (несколько месяцев заведовал лазаретом в Бахчисарае).
Получив в наследство от умершего отца 20 тысяч рублей, Боткин решил истратить деньги на приобретение интеллектуальной собственности: не стал домогаться меддолжностей, а укатил в Германию. За рубежом получил обширную подготовку по различным разделам медицины. На «курс наук» у первоклассных европейских ученых он потратил четыре с половиной года.
1860 года, возвратившись на родину, Боткин-москвич перебрался в Петербург, защитил диссертацию на соискание учёной степени доктора медицины на тему: «О всасывании жира в кишках». Назначен исполняющим обязанности адъюнкта при терапевтической клинике. В 1861 году ее возглавил и в возрасте 29 лет получил звание профессора. Как пишет В.Д. Тополянский (книга «Доктор Захарьин: легенды и реальность. Антология»), за время отсутствия Боткина «на медицинском факультете Московского университета и в Медико-хирургической академии почти ничего не изменилось. Профессура попрежнему читала заученные годами лекции, кое-кто продолжал рассматривать печень как “многажды свернутый кишечный канал, а хирургия сводилась к трем главным правилам: «мягкие ткани режь, твердые – пили, где течет – там перевязывай”».
Получив в свое распоряжение клинику внутренних болезней, Боткин энергично повел дело. Прежде всего, учредил клиническую лабораторию и внедрил в практику ежедневное рутинное измерение температуры тела у каждого больного. По воспоминаниям одного из его бывших ординаторов, «перкуссия, аускультация, осмотр больного, словом, все способы исследования вырабатывались до тонкости; данные собирались с беспристрастием судебного следователя, а сопоставление их и строго логические выводы, давали слушателям стройную картину болезненного процесса».
Еще Боткин устроил при клинике прием приходящих больных, что было совершенной новостью, и во время этого приема прочитывал для студентов и врачей целые лекции, представлявшие тщательный разбор больных. Он стал очень популярен среди врачей и студентов, завоевал такую признательность своих слушателей, что они подали начальству коллективное прошение назначить Боткина профессором. И уже на втором году службы (1861 год) его сразу избирают ординарным профессором.
Пожертвовав науке почти всеми остальными жизненными интересами, Боткин всецело отдался клинике, не отвлекаясь от нее ни частной практикой, ни даже заботами о сохранении своего здоровья. В письме к своему брату (1861 год), он так описывает свой будничный день:
«В продолжение недели мне нечего и думать о письме или о каком-нибудь постороннем занятии; вот мой будничный день: утром, как встал, идешь в клинику, читаешь около двух часов лекцию, затем докончишь визитацию, приходят амбулаторные больные, которые не дадут даже выкурить покойно сигары после лекции. Только что справишь больных, сядешь за работу в лаборатории, – и вот уже третий час, остается какой-нибудь час с небольшим до обеда и этот час обыкновенно отдаешь городской практике, если таковая оказывается, что очень редко, особенно теперь, хотя слава моя гремит по городу.
В пятом часу возвращаешься домой порядком усталый, садишься за обед со своей семьей. Устал обыкновенно так, что едва ешь и думаешь с самого супа о том, как лечь спать; после целого часа отдыха начинаешь себя чувствовать человеком; по вечерам теперь в госпиталь не хожу, а вставши с дивана сажусь на полчасика за виолончель и затем сажусь за приготовку к лекции другого дня; работа прерывается небольшим антрактом на чай. До часа обыкновенно работаешь и поужинавши с наслаждением заваливаешься спать…»
Известность и врачебный талант сыграли своё дело, и Боткин стал первым в истории русским лейб-медиком семьи самого императора (до этого этнически русские лейб-медики были лечащими врачами только других членов императорской фамилии).
Боткину российская медицина обязана многим. В 1865 году он выступил инициатором создания эпидемиологического общества, целью которого была борьба с распространением эпидемических заболеваний. Общество было малочисленным, но деятельным, его печатным органом был «Эпидемический листок». В рамках работы общества Боткин изучал эпидемию чумы, холеры, тифов, натуральной оспы, дифтерии и скарлатины. Боткин стоял у истоков женского медицинского образования в России. В 1874 году он организовал школу фельдшериц, а в 1876 году – «Женские врачебные курсы».
Активная жизненная позиция, интерес к общественной деятельности позволили врачебной общественности избрать Боткина в 1878 году председателем Общества русских врачей. Одновременно он являлся членом главного управления Общества попечения о раненых и больных воинах, гласным Петербургской думы и заместителем председателя Комиссии общественного здравия Санкт-Петербурга. Во многом именно благодаря деятельности Боткина появилась первая санитарная карета, как прообраз будущей «Скорой помощи». Впервые в России добился постройки бесплатной больницы, открытой в 1880 (Александровская барачная больница, ныне больница имени С.П. Боткина).
Продолжалось негласное соперничество двух главных лекарей России – Захарьина и Боткина. Первый выбрал для себя ремесло обогащения, второй – искусство врачевания, став одновременно основателем «школы врачей-бессеребренников». Боткин зарабатывал немало, но деньги не ценил, земельные угодья не скупал, на бирже не играл.
Его соперник Захарьин раздраженно ворчал: «Я не могу, как Сергей Петрович (Боткин), осмотреть человека в какие-нибудь пятнадцать-двадцать минут и дать свое заключение. Мой мозг не так создан; чтобы разобраться и дать самому себе отчет в болезни, мне необходимо два-три часа времени».
Частная жизнь Боткина мирно протекала в среде его семьи. Он был семьянином и чрезвычайно заботился о своих близких. Любимым развлечением Боткина была игра на виолончели, которой он посвящал свои досуги. Был женат два раза.
Общественными удовольствиями Боткин почти не пользовался; их заменяла ему научная деятельность. Развлечением ему служили субботы, в которые у него собирались друзья и знакомые. Сначала это был тесный кружок профессоров, но в начале 1870-х годов общество, посещавшее субботы, разрослось, и журфиксы превратились в многолюдные, шумные рауты, очень утешавшие гостеприимного хозяина.
Боткин жил просто, без всяких излишеств, и если проживал почти все доходы, то этому способствовала его обширная благотворительная деятельность.
Скончался Боткин (умер от нараставшей сердечной недостаточности) в Ментоне (курортный город на юге Франции). Похоронили его на Новодевичьем кладбище. В это время шёл съезд русских врачей, работу которого прервали. Гроб с телом Боткина несли на руках на протяжении 4 вёрст.
Два сына Боткина – Сергей и Евгений – наследовали профессию отца. Уже после смерти Сергея Петровича Евгений стал лейб-медиком при дворе. Когда император Николай II (1868–1918) превратился в гражданина, он не оставил семью Романовых и последовал за ней в Тобольск.
При переезде в Екатеринбург ему предложили уехать в Питер. Он остался. За два дня до гибели его снова просили оставить Ипатьевский дом. Он посчитал это для себя невозможным. Доктора Боткина расстреляли вместе с царской семьей.
В конце прошлого века палочку этой многовековой врачебной эстафеты – Мудров, Захарьин, Боткин – подхватили и исследователи из Ростова-на-Дону. Вызывая с помощью простых и щадящих средств реакции тренировки и активации, они предложили ряд приемов оздоровления людей.
Речь идет о методах перевода организма человека не только из больного в «третье состояние», но и, повышая сопротивляемость, укрепляя силы человека, из «третьего состояния» в разряд здоровых. Подобные мероприятия, считали ростовские ученые, можно, к примеру, проводить во время пребывания на курортах, в санаториях.
Конечно, массовый охват оздоровительными мероприятиями больших контингентов населения – дело непростое. Оно потребует определенных затрат на разработку соответствующих программ, документации, методик и так далее. Но все это в конечном итоге будет оправдано экономическим эффектом от снижения заболеваемости, увеличения трудоспособности и даже производительности труда.
Попытки вести подобную работу уже были сделаны. В 1979 году по рекомендациям ростовских ученых было проведено обследование около двух тысяч рабочих Кузнецкого металлургического комбината, Западно-Сибирского металлургического завода и около шестисот рабочих БАМа.
Отмечая простоту методик, исследователи констатировали, что они позволяют уточнить оценку приспособляемости организма к условиям производства, а также прогнозировать состояние здоровья рабочих коллективов.
В том же, 1979 году вторым изданием была выпущена книга Л.Х. Гаркави, Е.Б. Квакиной и М.А. Уколовой «Адаптационные реакции и резистентность организма», где ростовские ученые подвели теоретические итоги своих долголетних работ. Обсуждая возможность широкомасштабного улучшения здоровья людей, они пишут следующее: «Систематическое и массовое применение реакции тренировки мы считаем делом коммунистического будущего, когда все население в течение жизни может быть охвачено контролируемыми оздоровительными неспецифическими мероприятиями…»
6.7. Активационная терапия
Мы пока не рассказали главного: как дозировать оздоровляющие воздействия на организм.
Все специальные подробности можно найти в «Методических рекомендациях…», которые были утверждены Министерством здравоохранения РСФСР и изданы в 1982 году. Там и названы те показатели, по которым можно следить за развитием реакции организма на воздействия и при необходимости менять дозу в ту или иную сторону.
Способы контроля за развитием адаптационных реакций крайне просты. Ростовчане предложили использовать свойство белой крови (лейкоциты, лимфоциты и другие частицы) отражать в своем составе идущие в организме сложные гормональные и иные перестройки.
Да, вместо трудоемких обследований делается обычный анализ крови, мало чем отличающийся от широко применяемых в клинической практике. Врач-лаборант должен только строго соблюдать стандартные условия взятия крови, а подсчет лейкоцитарной формулы вести по несколько большему количеству клеток.
Ростовские ученые предложили и «бескровные» показатели.
Можно, к примеру, измерять электрические потенциалы (электрический потенциал кожи, ЭПК) активных точек кожи или, скажем. Ее заселенность (аутофлора кожи) микроорганизмами. Эти свойства существенно зависят от типа развивающейся реакции. Так, по мере перехода от реакции активации к стрессу ЭПК уменьшается, а число патогенных колоний микробов на ней возрастает…
Когда же уместно применять активационную терапию (так назвали свои методики ростовские ученые)?
Ответить на этот вопрос сейчас можно уже с полной определенностью. «Реакцию тренировки» следует использовать, когда необходимо остановить развитие воспалительных процессов (например, при лечении острых гастритов, колитов, бронхитов, при обострениях язвенной болезни).
А «реакцию активации» рекомендуется вызывать в тех случаях, если воспалительный потенциал, наоборот, снижен и патологический процесс развивается вяло и длительно, как это, скажем, бывает при хронических заболеваниях бронхов, легких, желудочно-кишечного тракта, хроническом нарушении питания сердечной мышцы. Словом, когда необходимо как-то подхлестнуть организм, резко поднять его защитные силы.
Активационную терапию пытались применять уже во многих городах нашей страны. Она дает хорошие результаты в дерматологии (болезни кожи), гинекологии, пульмонологии (болезни органов дыхания), в онкологической и хирургической практике. Получены были первые доказательства эффективности управления адаптацией во время санитарно-курортного лечения.
Но наиболее убедительный, наглядный эффект (пока это лишь лабораторные опыты) дает активационная терапия в борьбе с преждевременным старением. Ведь старость можно рассматривать и как хронический стресс, в отличие от молодости, где преобладают реакции активации.
Вот что показали опыты на животных (белые крысы). Уже через 2–3 месяца после того, как у старых крыс удалось вызвать, а затем поддерживать реакцию активации (ее инициировали с помощью электрораздражений гипоталамуса или введения – подкожно – адреналина, используя мумие, воздействуя – на голову животных – переменными магнитными полями), они заметно молодели.
Внешний вид этих животных отличался от молодых только размером. Крысы становились более живыми, подвижными; редкая желтая грубая шерсть, обычно неопрятного вида, сменялась белой, мягкой, густой; желтоватые склеры глаз становились ярко-розовыми; кожа из грубой и толстой делалась мягкой и эластичной. У животных полностью нормализовывались половые функции…
6.8. Стресс физиологический
Не испытавший тоски не узнает и радости, уклонившийся от опасности не поймет, что такое мужество и доброта, избегающий сильных чувств заплатит за это самым мучительным чувством – безысходной, мертвящей скукой. И пустотой. Быть – значит постоянно бросать вызов небытию.
Итак, работы ростовских ученых разделили ответные реакции организма на, так сказать, «белые» и «черные», на благоприятные и нежелательные. Тренировка, активация укрепляет организм, а стресс его угнетает, губит.
Стресс всегда потери – так фактический учит Ганс Селье. И чрезмерная радость, и чрезмерное горе дают один и тот же отрицательный эффект.
Значит, чрезмерное напряжение всегда грозит бедой, оно всегда плохо? С таким категорическим заявлением не согласились советские исследователи. Профессор Илья Аркадьевич Аршавский, его сотрудники и ученики убеждены: большие нагрузки вредны не всегда. При определенных условиях организм выходит из тяжких испытаний обновленным, приобретая дополнительные силы для жизненной борьбы.
АРШАВСКИЙ (1903–1996) – доктор медицинских наук, основатель учения о возрастной физиологии. Родился еще в Российской империи, в Славяносербском уезде Екатеринославской губернии (нынешняя Украина – Днепропетровская область). Окончил медицинский факультет Северо-Кавказского университета (Ростов-на-Дону) в 1926 году, затем была аспирантура (физиология) в Москве.
Главный творческий заряд Илье Аркадьевичу дала отечественная физиологическая школа двух выдающихся российских ученых: Николая Евгеньевича Введенского и Алексея Алексеевича Ухтомского. Последний, кстати, был непосредственным учителем Аршавского, когда он с 1929 года совершенствовался в Ленинградском университете.
В 1932-34 годах – доцент кафедры физиологии биологического факультета Казанского университета. С 1934 начал работать во Всесоюзном институте экспериментальной медицины (ВИЭМ).
В 1953 году в связи с «делом врачей» (уголовное дело против группы видных советских врачей, обвиняемых в сионистском заговоре и убийстве ряда советских лидеров) лаборатория Аршавского была закрыта (восстановлена в 1954 году). С 1980 года Илья Аркадьевич стал научным консультантом Института биофизики Академии наук СССР.
Главная мысль, поразившая Аршавского и ставшая центральной идеей его многолетних исследований, состояла в том, что многие физиологические данные прямо свидетельствуют о возможности улучшения работоспособности мышц в процессе работы. Хотя, казалось бы, тут должно было бы наблюдаться быстрое истощение работающего органа. Ученый сразу же почувствовал огромное общебиологическое значение этого явления.
В 1935 году Аршавский создает лабораторию возрастной физиологии и патологии (ныне она входит в состав Института нормальной физиологии имени П.К. Анохина Академии медицинских наук РФ), что сделало нашу страну пионером в этой области знаний (за рубежом подобные исследования запоздали примерно на четверть века).
Во многих сотнях научных статей, в десятках диссертаций ведомые Аршавским исследователи зафиксировали большое число приоритетных открытий. Аршавский: «Каждый этап человеческой жизни по-своему значителен. Нарушения, появляющиеся в раннем детстве, скажутся не только на последующих этапах жизни, но и на ее продолжительности. Иногда и в потомстве. Все прошлое – в настоящем, все будущее – в прошлом, как сказал античный поэт и философ…».
В годы Великой Отечественной войны лаборатория Аршавского занималась разработкой способов противохимической защиты детей. От эксперимента к эксперименту ученый убеждался в правильности своих мыслей (зародились они давно) о том, что каждый акт оптимальной (интенсивной, но не чрезмерной!) мышечной деятельности как бы вливает новые силы в растущий детский организм. Что мышечная работа является той тягловой силой, которая поднимает его энергетический обмен и работоспособность на все более и более высокие уровни.
Оптимальная мышечная активность способствует и совершенствованию головного мозга. Мышечный тонус определяет физическую выносливость, иммунобиологическую устойчивость и даже творческий потенциал. За рубежом эта концепция Аршавского (его идеи нашли широкое международное признание) получила название focus of development – «стержень развития».
Занимаясь долгие годы проблемами возрастной физиологии, Аршавский не мог обойти вниманием концепцию стресса. Не мог не размышлять над проблемами, связанными со стрессовыми нагрузками на растущий организм. И вот в 1976 году он формулирует свой оригинальный взгляд на стресс. Описанный Гансом Селье эффект, заявляет Аршавский, это «стресс патологический», и его ни в коем случае нельзя путать со «стрессом физиологическим».
Любой стресс – это испытание, трата сил и энергии. Но если эти траты окупаются впоследствии, если они не разрушают, а укрепляют, то такой стресс пойдет организму только на пользу, обогатит его, сделает еще более приспособленным к нуждам быстро меняющегося мира.
Вот о таком полезном, «физиологическом» (название принадлежит Аршавскому) стрессе и пойдет дальше речь.
6.9. На высоте Эвереста
Не может быть, чтобы эти первые восприятия мира не были нестрашными. Первые моменты самостоятельного дыхания, первые ощущения собственного веса, первые зрительные, слуховые и осязательные ощущения…
Аршавский на многих примерах развития живого организма доказывает верность своих представлений.
Еще недавно полагали, что движение плода в материнском организме – явлений стихийное, что оно не имеет никакой цели и смысла. Все оказалось не так.
Известно: плод получает питательные вещества и кислород из крови матери, через плаценту. Однако пограничная поверхность этого органа, связывающего мать и дитя, не столь уж велика, и из-за этого (внимание, стресс!) младенцу приходится сидеть на скудном пайке: питание и кислород поступают к нему в ограниченном количестве, строго в обрез.
И приходится несмышленышу брать судьбу свою в собственные руки. Перед ним выбор: либо голодать, либо самому добывать себе хлеб насущный, буквально – пошевеливаться, чтоб кровь через плаценту бежала быстрее, а вместе с нею поступало больше пищи и кислорода. Только энергичная мышечная работа в стрессовых условиях позволяет будущему человечку не только восполнить то, что он недобрал, но и прихватить лишку.
Опыты на животных подтвердили обнаруженную закономерность. Беременным крольчихам сотрудники Аршавского давали полноценное, но ограниченное питание. И что же? Новорожденные крольчата оказались крупнее и тяжелее контрольных в полтора-два раза.
А еще крольчих помещали в барокамеру с пониженным содержанием в ней кислорода. И опять тот же результат: потомство у обделенных кислородом было более рослым и упитанным.
И здесь исследователи поставили контрольные эксперименты. Крольчих (опыты велись и на других животных) кормили до отвала. В барокамерах они получали избыток кислорода. Их кровь до предела насыщалась всем, что было необходимо потомству, но результат оказался плачевным: лишенные необходимости бороться за кислород и пропитание, крольчата рождались физиологически незрелыми. Они были мельче и легче контрольных.
И все же самым удивительным оказался тот факт, что норма (она была установлена экспериментально), которую должен получать плод, чтобы правильно развиваться, оказалась очень низкой. Она примерно соответствовала условиям жизни на высоте Эвереста!
А ведь это почти девять километров высоты! Стремящимся покорить Эверест альпинистам таких доз кислорода явно не хватает, приходится пользоваться кислородными аппаратами. А плод? Он в состоянии довольствоваться даже еще более низкими концентрациями кислорода. Но, ясно, здесь есть определенные границы, за которые заходить уже нельзя.
Испытывает человек стресс и в момент рождения.
В утробе матери плод развивался в условиях теплового равновесия. И вдруг – какая разительная перемена! – температура окружающей среды резко падает. Или возрастает: у финнов и русских когда-то по традиции ребенок рождался и жил затем целую неделю в бане, где температура доходила до 50 градусов. Считалось, что в такой жарище, где все ткани тела становятся мягкими, роды проходят легче.
Кроме того, из стерильных условий ребенок попадает в микробоопасные условия. Но насколько сильным оказывается внешне слабое, кажущееся совершенно беспомощным существо! Малыш способен выдержать все: и жару, и свирепый холод. Более того, они вызывают тот самый физиологический стресс, который заставляет новорожденного усиленно двигаться, а следовательно, быстрее и правильнее развиваться.
Однако, понятно, всюду надо знать и меру, чтобы стресс физиологический не превратился в стресс патологический.
6.10. «От мыши до слона»
Мы прекращаем играть не потому, что стареем; мы стареем, потому что прекращаем играть.
Стресс сопровождает человека от колыбели до гробовой доски. Смело можно утверждать: стресс определяет и продолжительность нашей жизни.
Сроки жизни неодинаковы для различных животных. Почему мыши и крысы живут (в среднем, конечно) два-три года, а собаки и овцы до пятнадцати? Отчего век кошек равен примерно десяти годам, а лошади или верблюда – сорока?..
В свое время ответы на эти вопросы попытался дать немецкий физиолог Макс Рубнер.
РУБНЕР (1854–1932) – немецкий физиолог и гигиенист. Родился в Мюнхене. Окончил Лейпцигский университет. Стал профессором гигиены в Марбурге. С 1891 преемник Роберта Коха (1843–1910, немецкого микробиолога: открыл бациллу сибирской язвы, холерный вибрион и туберкулезную палочку) на посту директора Гигиенического института в Берлине.
Рубнер завершил работы французских ученых Антуана Лавуазье (1743–1794) и Пьера-Симона Лапласа (1749–1827) по химической трактовке процессов дыхания животных. Путём эксперимента вывел количественные показатели процессов обмена веществ в животном организме.
Заслуги Рубнера, как физиолога, заключаются в том, что он с замечательной подробностью разрабатывал вопросы, касающиеся «усвоения» почти всех наиболее употребительных питательных веществ. Разработал вопрос о теплопродукции и теплоотдаче животного и человеческого организмов и указал новый, весьма точный прибор для количественного определения тепла, производимого организмом.
Он сформулировал так называемый коэффициент изнашивания человеческой ткани. Что это такое? Это выраженный в граммах катаболизм (распад) белков. В норме человеку следует восстанавливать 0.75 грамма белка на килограмм массы тела. Это белковый минимум: нехватка животного белка ведет к истончению волос, ногтей, ухудшению цвета кожи и многих другим неприятностям.
Рубнер еще в начале своей научной карьеры решил посвятить себя исключительно гигиене, в Германии он считается, после Петтенкофера (1818–1901, другой великий немецкий гигиенист, основоположник экспериментальной гигиены), талантливейшим гигиенистом.
В гигиене некоторые отделы, например вопрос о гигиеническом значении одежды, Рубнером совершенно заново переработаны и поставлены на чисто научную почву. Другие, например, учение о сущности дезинфекции, были подвергнуты остроумному освещению.
Рубнер умело воспользовался физиологическими методами для создания исходных точек, необходимых при суждениях об «акклиматизации» человека («Tropen-hygiene») и для последних целей им и его учениками собран крайне ценный материал относительно влияния различных температур и степеней влажности воздуха на общее состояние и отчасти даже на обмен веществ у человека.
В лаборатории Рубнера разрабатывался также вопрос о влиянии солнечного света на животный организм. Он сделал много важных указаний по устройству больниц, и бактериология обязана Рубнеру ценными работами относительно химических продуктов обмена микроорганизмов.
И все же главное достижение Рубнера в том, что ему удалось сформулировать так называемое «энергетическое правило поверхности».
Рассуждения Рубнера остроумны, логичны и убедительны. Природа, по его мнению, отпустила всем млекопитающим (правда, почему-то за исключением человека) одинаковый запас энергии на единицу веса: 180–190 тысяч килокалорий на килограмм (для человека, по Рубнеру, это число должно быть увеличено: до 725 800).
Это тот энергетический фонд (генетически запрограммированный), которым животное обладает с момента оплодотворения яйцеклетки и который оно может тратить до исчерпания, после чего обрекается на смерть. Получается (Аршавский любил приводить это сравнение) нечто вроде заведенных часов. В один прекрасный момент произошло оплодотворение, это было счастливым началом, которое пустило часы в ход. И вот пружина раскручивается, пока не кончится потенциальная энергия, сообщенная ей заводом. Энергия истощилась, пружина раскрутилась – наступает смерть.
Рубнер рассуждал как физик, как термодинамик. Собственно, он перенес закон Ньютона, сформулированный для тел физических, на живые организмы. Теплотворное животное, имея температуру тела 36–37 градусов, начинает с момента рождения отдавать тепло в окружающую среду, которая, как правило, холоднее на 10–20 градусов и даже более.
Ну а теперь, предлагает Аршавский, представим себе два камня – гигантский валун и маленькую гальку. Относительная (на единицу массы) величина поверхности валуна мала (она, что легко видеть, обратно пропорциональна радиусу шара), а у гальки – велика. Поэтому если нагреть валун и гальку до одинаковой температуры, то галька остынет гораздо раньше.
По той же причине дети мерзнут сильнее, чем взрослые. А теплокровные животные – птицы, медведи, волки, лисицы и другие звери – при переходе от тропического к умеренному и полярному поясам обитания становятся более крупными. Достаточно сравнить, скажем, бурого и белого медведей.
Но если бы эти камни – валун и галька – превратились вдруг в живые существа, то малютке (правило Рубнера) пришлось бы производить и тратить гораздо больше тепла, чтобы сохранить свою первоначальную температуру, нежели великану, у которого интенсивность обмена веществ может быть значительно более низкой.
Конечный вывод таков: маленькие живые существа «сгорают» гораздо быстрее, чем крупные. Потому слон живет восемьдесят лет (на воле – до двухсот лет), а мышь – всего два с половиной года.
Простые расчеты показывают, что один слон весит столько, сколько 200 тысяч мышей. Теплопродукция же 200 тысяч мышей в 10 раз больше, чем у одного слона. Поэтому мыши гораздо прожорливее. 200 тысяч мышей съедают продуктов той же калорийности столько, сколько их в состоянии съесть 10 слонов. Само правило Рубнера часто так и называют: «От мыши до слона».
Вот она, разгадка различной продолжительности жизни у животных (повторим: человек тут является загадочным исключением). А отсюда следует и важный для дальнейшего вывод: каждый шаг, каждое движение должны, если прав Рубнер, укорачивать нашу жизнь, ибо все это ведет к дополнительным растратам бесценного, данного нам от рождения раз и навсегда энергетического «наследства».
Рубнеровское «энергетическое правило поверхности» невольно заставляет вспомнить роман Оноре де Бальзака (1799–1850) «Шагреневая кожа» и его героя – поэта Рафаэля де Валантена. Чем больше он порывался осуществить свои желания, тем сильнее сжималась шагреневая кожа…
6.11. Заяц и кролик
Профессор Аршавский знал теорию Рубнера со студенческих лет. Восхищался ею, как и другие физиологи, верил в ее непогрешимость, пока… пока собственный научный опыт не заставил его усомниться.
«Сорок лет назад, – вспоминал Аршавский (в беседе, она состоялась в 1978 году, с журналисткой), – когда наша лаборатория занялась изучением индивидуального развития организма, мы тоже оказались в плену теории Рубнера. Как и прочие ее сторонники, мы были твердо убеждены: чем меньше животное, тем больше энергии ему приходится затрачивать, чтобы поддержать постоянную температуру тела. А значит, тем быстрее расходует оно одинаковый для всех млекопитающих энергетический запас и, следовательно, тем короче его жизнь.
А потом обратили внимание на несоответствия. Вот, к примеру, довольно близкие родственники – заяц и кролик. И по величине, и по весу они одинаковы. А значит, энергетические затраты и продолжительность жизни у них тоже должны совпадать.
Увы! Проворный и бойкий заяц гораздо активнее тратит энергию. Спасаясь от хищников, он мчится со скоростью поезда, в то время как кролик, попав в критическую ситуацию, прячется в норе. Выходит, заяц должен быстрее истратить свой энергетический лимит? Как бы не так! Кролик живет от 4 до 5 лет, а заяц – 10–12. В два-три раза дольше своего расчетливого собрата.
Или еще пара – крыса и белка. Опять одинаковые размеры и разная продолжительность жизни. Крыса живет 2,5–3 года, а белка – 10–15 лет. И таких пар наберется немало: корова и лошадь, летучая мышь и полевка, бурундук и крот, летающие и нелетающие птицы, дикий кабан и домашняя свинья и так далее и так далее…»
Аршавский рассказывал далее, как постепенно из приверженца рубнеровской теории, он сделался ее противником. Как все боле и более убеждался экспериментально, что стрессовый (иначе его и не назовешь) ритм жизни многих животных – заяц, белка, лошадь, дикий кабан… – на удивление! – не укорачивал, а удлинял их суматошную жизнь.
Не сразу открывалась научному взору Аршавского другая, отличная от рубнеровской, закономерность. Однако все очевиднее становилась мысль о том, что мышечный физиологический стресс крайне благотворен для живого организма. Что в движении мышц таится глубокий смысл.
«В конце концов, – продолжал Аршавский в разговоре с журналисткой, – мы выявили другую закономерность: жизнь организма, его рост и развитие зависят от двигательной активности. Прямо противоположное тому, что утверждает Рубнер! Ведь из его правила следует, что всякое движение – неизбежное зло, ибо истощает «жизненную копилку». А наши многолетние исследования показали, что движение связано не только с распадом органических соединений, образующих ткани, но и с восстановительными процессами.
Ибо благодаря движению организм восстанавливает израсходованную энергию. Да еще как! Старается не просто добрать недостающее, возвратиться к исходному состоянию, а обязательно накопить больше, чем израсходовал. Не растрачивает, а как бы приумножает энергетический резерв и тем самым увеличивает продолжительность жизни. В политэкономии такой процесс называют расширенным воспроизводством, а у нас – индукцией избыточного анаболизма…»
6.12. Макробиотика
Во время еды не нужно читать, заучивать что-нибудь или работать головою. Веселость – одно из лучших средств, помогающих пищеварению, и обычай, введенный нашими предками: приправлять стол острыми словами и шутками, основан на началах истинной гигиены. Надобно сколько можно собирать за стол веселое общество, ибо то, что едят среди веселья, производит здоровую и доброкачественную кровь.
Мы незаметно начали обсуждать важнейшую из тем – продолжительность человеческой жизни: сколько живет человек, что ему отпущено природой, нельзя ли эти сроки увеличить? И тут нам не обойтись без знакомства с человеком, которого можно считать отцом геронтологии. Его имя Кристоф Вильгельм Гуфеланд.
ГУФЕЛАНД (1762–1836) – немецкий терапевт-клиницист родился в Саксонии, прославленном королевстве Германской империи, в семье известного врача. Мальчик выглядел крепышом. Повитуха без раздумий определила его в разряд богатырей.
Вскоре после рождения сына счастливый отец был назначен лейб-медиком принцессы Амалии Саксен-Веймарской. И семья Гуфеландов переселилась в город Веймар. XVIII век сделал этот город знаменитым. Здесь жили Гете (1749–1832) и Шиллер (1759–1805), сюда стекались известные философы, ученые. В большом почете были греческий и латинский языки.
Дом известного врача был всегда полон гостями. Услугами Гуфеланда пользовались не только состоятельные люди, знаменитый врач всегда оказывал помощь и беднякам. В доме на самом видном месте висело большое бюргерское полотенце с вышитыми словами Вольтера (1694–1778): «К живым мы должны быть внимательны, к мертвым справедливы».
В этой обстановке любви и внимания к человеку мальчик рос как на дрожжах. Подвижный, впечатлительный, пышущий здоровьем, начальное образование получил дома, основательно изучив языки греческий и латинский. Отец не чинил препятствий сыну в изучении медицины. В юном Кристофоре рано проявилось призвание к врачебному делу. Он последовал примеру отца и деда.
Для более глубокого изучения медицины Гуфеланд отправился в Йену – небольшой, но очень красивый городок с древними замками на реке Заале. Получив необходимую подготовку в Йенском университете, Гуфеланд затем окончил еще и Геттингенский университет.
Гуфеланд слушал лекции, старательно изучал различные теории медицинской науки, увлекался историей медицины и отличался большим вниманием и наблюдательностью при исследовании больных. Практика молодого врача была отмечена высшей похвалой крупных специалистов, а его теоретические работы дали ему возможность защитить диссертацию «О пользе электричества в асфиксиях», то есть в состояниях кислородного голодания и удушья. Он получил ученую степень доктора медицины.
После смерти отца 22-летний Гуфеланд поселился в Веймаре, заняв его место. Через десять лет его приглашают в Йену, где он возглавляет кафедру медицины, издает журнал «Летописи французской медицины и хирургии».
В 1800 году Гуфеланд назначается лейб-медиком прусского короля. Одновременно работает в клинике Шарите в Берлине. Вскоре его избрали членом Берлинской академии наук и назначили главным врачом клиники. Сюда, в клинику, собирались студенты и молодые врачи со всей Европы, чтобы послушать замечательные лекции Гуфеланда по терапии.
Гуфеланд, оказывается, был одним из последних врачей, лечивших Кутузова, когда российский генерал-фельдмаршал, главнокомандующий объединенной союзной армией, 21 апреля 1813 года, находясь в главной квартире армии в силезском городе Бунцлау, тяжело заболел.
Прусский король Фридрих-Вильгельм прислал к нему знаменитого во всей Европе врача. Рассказывают, Гуфеланд, этот врач-чудодей, в изумлении смотрел на утопавшую в подушках, изуродованную старыми, давно зажившими ранами голову генерала. Разглядел след первой жестокой раны – тридцать девять лет назад турецкая пуля пробила левый висок Кутузова и вышла у правого глаза.
Гуфеланд наклонился и рассмотрел другой, более поздний шрам. Здесь пуля вошла в щеку и вышла через затылок. Она прошла мимо височных костей, мимо глазных мышц и чудом миновала мозг. Два раза смерть щадила этого человека! Но на этот раз и медицина оказалась уже бессильной. И 68-летний полководец умер 28 апреля 1813 года.
Известно, что Гуфеланд пропагандировал и внедрял оспопрививание. Организовал общество вспомоществования нуждающимся врачам, а в 1836 – такое же общество для вдов врачей.
Но наибольшей заслугой Гуфеланда является то, что он положил начало особой отрасли биологии и медицины – геронтологии, которую называл макробиотикой. В своём труде «Искусство продления человеческой жизни» («Makrobiotik; oder, Die Kunst das menschliche Leben zu verlängern; 1796), сыгравшем важную роль в формировании представлений о факторах, влияющих на долголетие, в становлении учения о долголетии, дал комплексные рекомендации по личной гигиене, труду, отдыху, их чередованию, режиму питания, борьбе с излишествами. Книга эта пользовалась большим успехом, была переведена на русский (5 изданий) и все европейские языки.
Известны и «Афоризмы Гуфеланда». Вот что он, к примеру, писал о медицине:
«Медицинское искусство одно, потому что оно основано на вечных законах природы; но систем медицинских много. Иначе и быть не может. Системы зависят от преобладающих понятий и от состояния познаний, на которых понятия те утверждаются».
И еще примерно о том же:
«Мы имели уже достаточное число систем для полнейшего убеждения в том, что не в них заключается врачебное искусство. История последнего тридцатилетия в особенности доказывает это с преизбытком. Каждую систему изобретатель ея считает единою приемлемою, верною, полезною, доколе новая система не опрокинет ее, на основании таких же будто бы свойств, и не воцарится на более или менее продолжительное владычество. Так будет до конца жизни человечества».
То, о чем писал, что пропагандировал Гуфеланд в книге «Искусство продления человеческой жизни», сегодня порой воспринимается уже как банальность. Так он, к примеру, пишет:
«Достоверно то, что, кто более живет сообразно с природой, кто дышит более чистым воздухом и проводит жизнь в деятельности, тот не имеет надобности в строгом соблюдении диетических правил для того, чтобы быть совершенно здоровым».
Гуфеланд взывает: не объедайтесь! Наставляет, что есть надо медленно, не торопясь. Гулять необходимо три часа до обеда и три часа после обеда. Есть в определенные часы. Налегать больше на растительную, а не на животную пищу.
Все подобные предписания стали ныне азбукой. Не увлекаться пищей перед сном. Остерегаться пьянства. Гуфеланд наставляет:
«Вино веселит человека, но нисколько не составляет необходимого условия для долговечной жизни, потому что те, которые его не пили, достигали преклонных лет. Оно может даже, когда пьют его много и часто, сократить дни человека». Гуфеланд рассуждает о тех качествах человека, которые, по его мнению, более всего способствуют активной, полнокровной жизни, здоровью и долголетию. Эту главу своей книги он назвал «Спокойствие души, довольство и другие душевные расположения, способствующие к продлению жизни». «Спокойствие, веселость и душевное довольство, пишет Гуфеланд, являются основанием счастья, здоровья и долговечности. Конечно, мне скажут на это, что такие выгоды не приобретаются – они зависят от обстоятельств. Я думаю напротив, иначе люди знатные и богатые были бы самые счастливые, а бедные – самые несчастные. Однако опыт очень часто показывает противоположное, ибо между людьми с ограниченным состоянием встречаются более довольные своей судьбою, нежели в среде людей богатых. Следовательно, существует источник счастья, который заключается в нас самих, мы должны изыскать его и пользоваться им». Гуфеланд требует побеждать свои страсти. Человек, которым они управляют, всегда находится в крайностях, в напряженном состоянии и никогда не достигнет того счастливого спокойствия, которое так необходимо для сохранения жизни. Еще важная сентенция: жить нужно днем настоящим. Несчастлив тот, кто будет думать только о завтрашнем дне, и, строя планы для будущего, упустит из виду настоящий день. Кто умеет пользоваться каждым днем, каждым часом, тот может засыпать вечером с удовлетворением. Не только оттого, что провел день и выполнил свое назначение, по и потому, что обеспечил счастливую будущность. Чем более мы желаем добра окружающим, чем более делаем других счастливыми, тем более сами бываем счастливы. Умственные занятия составляют источник душевной бодрости… Я в особенности к этого рода занятиям отношу: приятные и назидательные чтения, изучение наук, созерцание природы и ее чудес… Нет лучшей для продолжения жизни радости, как та, которую мы вкушаем среди нашего семейства, в общении с приятными людьми, среди наслаждений красотами природы. Один день, проведенный в деревне, на чистом воздухе, в веселом кругу друзей, без сомнения, гораздо полезнее, нежели все эликсиры в мире…
6.13. Лентяй не может стать долгожителем
Человек умирает не от определенной болезни, а от своего образа жизни.
Итак, усвоив все правила долгожития, удлинив срок жизни поелико возможно, вернемся к Аршавскому: к его экспериментам и размышлениям.
Опыт шел за опытом, наблюдение за наблюдением. Копились и складывались в систему факты, оттачивались мысли…
Так что же позволяет зайцу в отличие от кролика столь щедро транжирить свою энергию, не опасаясь, что соревнования с поездом скажутся в итоге на сроках жизни? Может, заяц лучше, чем кролик, питается?
Нет, это не так. Кролик отнюдь не страдает отсутствием аппетита. Более того, он потребляет пищи гораздо больше, чем заяц. Прямое доказательство тому – различия в длине кишечника: у зайцев – 450 сантиметров, у кролика – 600.
Тогда, быть может, причина в обмене веществ? Ученые начали проводить специальные серии экспериментов. Выяснилось: действительно, обмен веществ у зайцев и кроликов идет по-разному.
В состоянии покоя – именно в это время организм восстанавливает затраченную энергию – кролик потребляет 14 миллилитров кислорода на килограмм веса в минуту, а заяц только 8. Частота дыхания у кролика – 60–80 единиц в минуту, у зайца – 16–20. Отличается и частота сердечных сокращений: у кролика – 250 в минуту, а у зайца – от 60 до 100.
Похоже, решил Аршавский, что оба звена обменного цикла взаимно обусловлены: чем экономнее энергетика в состоянии покоя, тем больше возможностей для работы, а чем выше, в свою очередь, уровень деятельности, тем более он гарантирует низкую энергетическую стоимость восстановительных процессов.
Аршавский давно заметил: ребенок появляется на свет с часто бьющимся сердцем и одышкой. Его сердечный ритм превышает ритм матери в два с лишним раза, частота дыхания – в четыре.
Только ценой напряженного обмена и большой траты энергии крошечная грудная клетка обеспечивает себе необходимое количество кислорода и пищи. Но пройдет год, другой, и ритм сердца спадет со 150 до 60 сокращений в минуту, а частота дыхания – с 50 до 14.
Почему? Да потому, что ребенок встает на ноги, включает наконец в работу свои мышцы. Потому, что не только размеры тела, как полагал Рубнер, определяют состояние кровеносной и дыхательной систем, но и степень деятельности мышц, скелетной мускулатуры, уровень их усилий. Именно они, влияя на нервные тормоза, преобразуют ритм дыхания и сердца.
И, видимо, было время, когда кролик, подобно зайцу, носился по лесам. Сокращения его сердца были иными, и жил он, вероятно, в два-три раза дольше, чем теперь. Предки его, вырывшие себе первую нору, сменившие лесной простор на подземное существование, отрезали себе путь к свободе и долголетию.
Так и выходит, что гиподинамические (малоподвижные, малодеятельные) организмы быстро сгорают, невзирая на то, что развиваются в условиях покоя, в условиях вроде бы ограниченных энергетических трат.
Тут нет никаких противоречий. Эти выводы вполне аргументированы. И, пожалуй, не случайно Гуфеланд, который положил начало геронтологии (науки, изучающей старение живых организмов), в своем труде «Искусство продлить человеческую жизнь» пришел к заключению, что ЛЕНТЯЙ НЕ СПОСОБЕН СТАТЬ ДОЛГОЖИТЕЛЕМ.
Тут уместно припомнить еще и наблюдения классиков русской литературы. Не потому ли Ивану Александровичу Гончарову (1812–1891) пришлось похоронить своего Обломова в тридцать лет, что этот лежебока истратил слишком много энергии, проводя большую часть жизни на диване? Не оттого ли столь намного пережил его энергичный и деятельный Штольц?..
«От нас зависит, – считал Аршавский, – трудом и упражнениями снизить ритм дыхания и кровообращения, умерить в организме горение и тем не только увеличить наши трудовые возможности, но и значительно продлить нашу жизнь».
6.14. Правило щедрости
Утомлять тело свое, чтобы укрепить оное больше.
Долголетние научные поиски Аршавского увенчались открытым им «энергетическим правилом двигательной активности», или, как его еще по-другому называют, «энергетическим правилом скелетных мышц».
Этот принцип был предложен в противовес рубнеровскому правилу поверхности (которое, конечно, остается в силе для «бездеятельных» организмов, например, перенесших полиомиелит детей: у них и в пять, и в десять лет сохраняется высокий ритм дыхания и сердечных сокращений, как у грудного младенца).
«Природа, – говорил Аршавский, – щедро одаривает нас за труд: чем больше затраты жизненной энергии, тем выше степень неравновесности организма, а значит, надежнее он и устойчивее к воздействиям среды. Выходит, двигаясь и развиваясь, мы сами заводим часы своей жизни. Не раскручиваем заведенную пружину, а, наоборот, закручиваем ее…»
Работа мышц, по мнению Аршавского, как бы дает прибавочную стоимость (экономика по Марксу), выступающую в организме в двух обличьях.
Первая форма избыточного анаболизма (в отличие от процессов катаболизма, когда преобладает не накопление, а распад веществ) является доминирующей до рождения ребенка и в первые годы его появления на свет. В этот период в мышцах и в других органах накапливается в основном протоплазма – живое вещество клеток, что и обеспечивает рост организма.
Потому дети и развиваются не хуже сказочного царя Гвидона. Но когда они встают на ноги и делают первые шаги, начинает преобладать вторая форма избыточного анаболизма: происходит так называемое накопление энергетических потенциалов. При этом организм повышает свою структурно-организационную упорядоченность, приобретая способность осуществлять активность, ранее для него недоступную.
Если выразиться условно, то чем больше энергетических потенциалов, тем выше работоспособность скелетной мускулатуры, а значит, и всего организма в целом. Вот отчего «энергетическое правило скелетных мышц» можно еще назвать и «правилом щедрости». Организм без оглядки тратит свои силы, и природа в ответ столь же щедрой рукой, с большим избытком, одаривает его новыми силами.
Впрочем, здесь необходимо сделать некоторые уточнения. «Щедрость» двигательной активности не должна быть чрезмерной.
Мышечные усилия не должны – расставим окончательно точки над i! – выходить за рамки физиологического стресса. Ни в коем случае нельзя переступать незримые границы из-за опасности попасть в область стресса патологического.
Полезны не всякое движение, не любая работа. У кузнеца, например, сильные руки, но с годами от однообразного, тяжелого труда его правая, рабочая, рука становится слабее левой, а к концу жизни может вообще атрофироваться.
Считается, что по той же причине Илья Ефимович Репин (1844–1930), впрочем, как и многие другие художники, всю жизнь не отходившие от мольберта, утратил в старости способность владеть кистью правой руки.
Одни и те же группы мышц работают и у спортсменов в силу их узкой специализации. Излишняя скелетная мускулатура у тяжелоатлетов, культуристов, некоторых представителей других видов спорта является (мнение Аршавского) не просто отрицательным явлением, но и фактором инвалидизации организма.
Как показывают эти многочисленные эксперименты, поставленные самой жизнью, двигательные нагрузки не должны превышать границ, за пределами которых они уже не способствуют накоплению свободной энергии, а приводят к задержке развития.
Аршавский: «Блуждания между Сциллой бездействия и Харибдой чрезмерного усердия доказывают, что мышцы наши нуждаются в здоровом рационе не менее, чем желудок, страдающий и от недоедания, и от переедания».
6.15. Крепче мышцы – острее ум
Самые умные живут всего долее.
Знаменитого Пифагора современники чтили не только за успехи в математике – он был олимпийским чемпионом по кулачному бою.
Михайло Ломоносов мог легко завязать в узел железную кочергу. Английский поэт-романтик лорд Джордж Гордон Байрон (1788–1824) участвовал в боксерских поединках. Писатель Александр Иванович Куприн (1870–1938) был одним из лучших тяжелоатлетов и борцов Киева.
А выдающийся русский инженер Владимир Григорьевич Шухов (1853–1939) и в семидесятилетнем возрасте ежедневно тренировался на гимнастических снарядах и подтягивался на перекладине. Все нами перечисленные выдающиеся люди утверждали, что тренировка и укрепление мышц помогали им в умственной работе. Так связаны ли между собой интеллектуальная деятельность и двигательная активность – спросим мы себя?
Еще в начале прошлого столетия немецкий физиолог Ганс Фриденталь, измеряя относительный вес мозга у разных животных, заметил: тот, кто обладает большим мозгом, живет дольше. Видимо, не случайно у зайца мозг в два-два с половиной раза больше, чес у кролика! А у белки – в три раза больше, чем у крысы Фриденталь предложил и новый научный термин: «коэфициент цефализации», под которым понимали отношение веса мозга к весу тела.
Сотрудники Аршавского проводили опыты с крысами и кроликами, заставив их развиваться в условиях систематических строго дозированных физических нагрузок. И произошло физиологическое чудо: мозг подопытных животных начал постепенно увеличиваться, стали явно проявляться и их «интеллектуальные» преимущества по сравнению с контрольными зверьками.
Кстати: в этой тесной взаимосвязи мышц и мозга коренится то бросающееся в глаза обстоятельство, что человек по продолжительности жизни резко вырвался вперед, обогнав большинство животных. В чем тут причина? Об этом стоит поговорить.
Мышцы и интеллект, тонкость натуры и мощь кулаков, светлый ум и физическая сила. Не правда ли, их близкое соседство кажется странным и непонятным? Не так просто привыкнуть к присловью «крепче мышцы – острее ум».
И все же физиологи настаивают на этом. Они посмеиваются над фантастами, рисующими человека будущего (еще Герберт Уэллс в начале прошлого века делал это в своем романе «Первые люди на Луне») существом с огромным мозгом, заключенным под куполом громадного лба, и небольшим тельцем с почти атрофированной мускулатурой. Такое мнение, убеждены ученые, совершенно абсурдно, не имеет под собой никаких физиологических оснований. Физиологи доказывают обратное: интеллект работающих, хорошо физически развитых людей гораздо выше, чем у тех, кто лишен крепкой мускулатуры. И это обстоятельство легко объяснить.
Кандидат медицинских наук М. Залесский в одной из своих статей напоминает простейшие, связанные с морфологией (в биологии это наука о форме и строении организмов), факты. Он писал, что прежде всего надо развеять распространенное заблуждение, будто весь мозг участвует в процессах мышления. На деле к умственной работе привлекается не более 10 процентов нервных клеток. Остальные же 90 процентов управляют работой различных органов и, разумеется, мышц. От них мозг получает потоки сигналов.
Роль этих сигналов огромна. Эксперименты на животных показали: если хирургическим путем или с помощью специальных препаратов лишить мозг этой импульсации (она называется «афферентной»), то вскоре все мыслительные процессы в мозге прекращаются, и он погружается в глубокий сон. Так что поступающие с периферии сигналы, в особенности от мышц, – совершенно необходимая предпосылка для работы мозга.
Залесский далее рассказал, как «мышечные меры» помогают в борьбе с умственным утомлением, как можно существенно поднять продуктивность работы мозга.
Оказывается, польза крепких мышц, необходимость постоянных тренировок – все эти нужные для работы мозга усилия уже вполне оценили руководители ряда американских фирм. Их сотрудники получают надбавку к зарплате, если ежедневно занимаются физподготовкой, поддерживая себя в надлежащей форме.
Выводы ученых взяли на вооружение «КИТЫ» международного бизнеса, переоборудовав помещения для многочасовых заседаний. Во время перерывов желающие могут по старинке выпить в баре коктейль или кофе. А другие… другие отправляются в расположенный рядом гимнастический зал, где к их услугам – гантели, гири, эспандеры, штанги.
Почему именно эти снаряды? спрашивает Залесский. Потому, что, не отрицая роли аэробики, тенниса, волейбола и других видов спорта, специалисты отдают все же предпочтение силовой тренировке. Причина проста: современному человеку дорога каждая минута. А силовые упражнения дают возможность за минимальное время получить максимальную нервную импульсацию, быстрее других снять психоэмоциональное напряжение и умственное утомление, активнее включают в процесс реабилитации другие механизмы.
Кроме того, силовые упражнения не требуют ни специальных помещений, ни сложного оборудования, ни поездок к месту занятий. Их можно выполнять дома и даже на работе с обычными гантелями, резиновыми амортизаторами или даже без них. Важно лишь, чтобы продолжительность тренировки составляла не меньше 20–30 минут
6.16. Этот вредный комфорт
Секрет не в том, чтобы жить менее напряженно, а в умении жить более разумно.
Человек многого добился. Он создал машины, города, радио и телевидение, заставил служить себе электричество, атомную энергию. Десятки эпитетов борются между собой за право украсить прошлый век и наше время, в котором мы живем. Век автоматизации, лазеров, ускорителей, век атомный, космический… Все усилия науки и техники, все достижения цивилизации (если оставить в стороне угрозу мировой военной катастрофы, возникновение Третьей мировой войны?) нацелены на то, чтобы сделать жизнь человека легкой и радостной. А потому наше время можно еще окрестить и временем комфорта.
Однако довольно скоро человек убедился, что из блага комфорт может превращаться и в явное зло.
Зло прежде всего в том, что человек изменяет сам себе, забывает о тех корнях, которые его взрастили. В упоении от успехов цивилизации он упускает из виду, что генетическая программа, которая руководит его жизнью и развитием, остается прежней. Что основа человеческой натуры не может измениться столь же стремительно, как стремительно меняется окружающий нас мир.
И если человечество намерено приспособиться (а это необходимо, чтобы выжить!), оно не должно резко уходить от своей физиологической первоосновы. Иначе за отступничество придется платить слишком дорогую цену.
Что же делать? Физиологи дают четкий ответ: необходимо постоянно тренировать все системы организма, и прежде всего мышцы. Лучший тренер, говорят ученые, – движение. Не правы были физиологи XIX века, отождествляющие организм человека с машиной, утверждающие (Рубнер и прочие), что первые обороты ее – это уже начало разрушения.
Физиологи ХХ века избавили науку от этих ошибочных взглядов. «Что комфорт – это благо и только благо, – писал Аршавский, – что человеку нужно щадить себя и стараться экономить силы, это давнее и весьма распространенное заблуждение».
К разумно дозированным нагрузкам (физиологический стресс), к известной (полезной) степени лишений, к интеллектуальной неудовлетворенности, противостоящей и умственной сытости, и сверхкомфорту, необходимо стремиться каждому, кто хочет полноценной, продолжительной, насыщенной событиями и трудом жизни.
А прежде всего надо не забывать о мышцах – этой тягловой силе развития и правильного функционирования человеческого организма. Вот как убедительно пишет об этом сам Аршавский:
«Энергия – основное мерило уровня развития нашей цивилизации, эталон совершенства техники. Начиная с первого парового двигателя и кончая атомными электростанциями наших дней, человечество борется за рациональное и наиболее полное использование энергии.
Однако при всем могуществе современной техники можно только мечтать о таком компактном и высокопродуктивном двигателе, как двигатели нашего тела – мышцы. В движении их таится великий смысл. Оно как бы дарует человеку саму жизнь, дает ему возможность строить тело, мозг, интеллект.
А так ли полно и рационально используем мы этот щедрый дар природы, как энергию пара, бензина, электричества, ядерных реакций? Не уходим ли мы все дальше от нашего натренированного, подвижного, охотящегося на мамонтов бесстрашного предка, забывая, что ни одно лекарство не может заменить движение?
Только движение обеспечит нам деятельное и здоровое долголетие. Я часто вспоминаю слова моего учителя, известного русского физиолога Алексея Алексеевича Ухтомского: “Мы не наблюдатели, а участники бытия. Наше поведение – труд”».
6.17. Программа «1000 движений»
Природа задумала человека счастливым и радующимся жизни существом. Но это оказывается достижимым только для тех людей, которые живут в активном двигательном режиме и поддерживают внутренний обмен веществ на высоком уровне. Недостаток движения приводит многих людей к полусонному существованию, которое они пытаются устранить при помощи кофе, алкоголя или разных других задурманивающих сознание веществ. Все это приводит лишь к преждевременному уменьшению отпущенного природой человеку срока жизни и не может сделать его ни здоровым, ни по-настоящему счастливым.
В книге «Неврозы большого города» Петрушин, в частности, упоминает мало кому известную науку – кинезиологию. Она родилась на стыке мануальной терапии, телесно-ориентированной терапии, акупунктуры и традиционного классического массажа. И речь тут идет о неразрывной связи наших мышц, внутренних органов и эмоций.
Петрушин:
«Современная кинезиология говорит о том, что определенные мышцы имеют свои функциональные связи с соответствующими внутренними органами. Так, работа икроножной мышцы через каналы биоэнергетических меридианов оказывается связанной с работой желчного пузыря, а работа квадратной мышцы спины оказывается связанной с работой толстой кишки. Наши бицепсы связаны с работой желудка, а трицепсы – с работой селезенки. В то же время плохая работа почек вызывает у человека тревогу и страх, плохая работа печени – раздражительность и гневливость, а плохая работа толстого кишечника ведет нас к депрессии. Поэтому, включая в свой двигательный рацион те или иные движения, мы через активизацию соответствующих мышц можем улучшать свое настроение».
В настоящее время существует несколько систем-рекомендаций по терапии движений. Коснемся лишь одной, предложенной украинским кардиохирургом, литератором Николаем Михайловичем Амосовым.
АМОСОВ (1913–2002) родился в деревне Ольхово (25 верст от города Череповец Вологодской области) в крестьянской семье «деревенских интеллигентов»: отец окончил двухклассное училище, а мать выучилась на акушерку. В одной из автобиографий Амосов вспоминает: «Бабушка научила молиться Богу, крестьянское хозяйство – работать, а одиночество – читать книги».
Отец ушел на Первую мировую войну, попал в плен, вернулся и вскоре оставил семью в поисках более легкой доли. Жил Николай с матерью бедно, но она на работе никогда не принимала подарков, и это служило примером сыну. И медицинскую стезю сын позднее выбрал, подражая своей матери.
Учился в школе в Череповце, потом в механическом техникуме, стал механиком. С осени 1932 года работал в Архангельске (начальник смены рабочих), на электростанции при большом лесопильном заводе – новостройке первой пятилетки.
В 1934 году начал учиться в Заочном индустриальном институте, затем поступил вместе со своей первой женой в Архангельский мединститут. Окончив его с отличием в 1939 году, хотел заниматься физиологией, но свободные места в аспирантуре были лишь в хирургии.
Параллельно продолжал учебу в Заочном индустриальном институте. Здесь как бы мимоходом выполнил проект аэроплана с паровой турбиной, надеясь, что его предложение примут к производству. Не приняли, но зато в 1940 году дали диплом инженера с отличием.
На Великой Отечественной был ведущим хирургом полевого госпиталя. Ему везло: каждый раз он оказывался в самом пекле. Прооперировал более 4000 раненых, стал хирургом-виртуозом. В 1944 заключил второй брак (с операционной медсестрой Лидией Денисенко, она была студенткой, на войну пошла добровольно).
Прошел весь путь войны до победы над Германией, а потом участвовал в войне с Японией. Награжден четырьмя орденами. В условиях фронтовой жизни нашел возможность написать свою первую диссертацию (ее забраковали). Опыт военного хирурга здесь оказался бесценным подарком судьбы.
В 1946 году Амосов демобилизовался. Нелегко это было уйти из армии с Дальнего Востока, случайно помог выдающийся советский хирург Сергей Сергеевич Юдин (1891–1954), заведовавший институтом Склифосовского. Находящемуся в отпуске Амосову удалось остаться в Москве. В военкомате выдали на два месяца паек – немного крупы, несколько банок консервов и много буханок хлеба, с женой жили в комнате площадью 4 квадратных метра…
Николай Михайлович продолжает заниматься хирургической практикой. Работает заведующим отделением хирургии Брянской областной больницы, в которой создает собственную методику резекции легких при раке и туберкулезе. За шесть лет работы в клинике и в должности главного хирурга брянской области он делает таких операций больше всех в Советском Союзе. По этой теме Николай Михайлович защищает сначала кандидатскую (1948 год), а вскоре и докторскую диссертации («Резекция легких при туберкулезе», 1953 год). После защиты докторской возглавил кафедру в Киевском мединституте.
Поворотным в карьере гениального хирурга становится 1957 год. Побывав в Мексике на хирургическом конгрессе и увидев аппарат искусственного кровообращения (АИК), который позволял делать сложнейшие операции на сердце, Николай Михайлович загорелся сделать для своей клиники такой же.
Вернувшись в Киев, засел за эскизы АИКа. За неделю сделал чертеж, аппарат изготовили за два месяца. В начале 1958 года уже пробовали выключать сердце на собаке, а в конце года рискнули перейти на человека. Только третий больной перенес операцию в апреле 1960 года. С тех пор в его клинике с помощью АИКа начали регулярно делать операции больным с врожденным пороком сердца и другой патологией. Одновременно его назначают заведовать отделом биологической кибернетики в Институте кибернетики Академии наук Украины.
В 1960-х – начале 1970-х годов Николай Михайлович, заболев туберкулёзом, лечился в Старокрымском санатории. Полностью излечившись, организовал в санатории пульмонологическое хирургическое отделение. Неоднократно приезжая на два-три месяца в Старый Крым к своим родственникам, Амосов привозил с собой своих учеников и обучал их лечить больных туберкулезом. Сам неоднократно делал операции как в санатории, так и в Старокрымской городской больнице.
В 1968 году назначен на должность заместителя директора по науке Киевского научно-исследовательского института туберкулеза и грудной хирургии. Одновременно возглавлял кафедру грудной хирургии Института усовершенствования врачей (1955–1970 годы). С 1983 года – директор Института сердечно-сосудистой хирургии.
В другой автобиографии (книжка «Краткая энциклопедия Амосова») Николай Михайлович пишет:
«Был ли я “советским человеком”? Наверное, все-таки – был. Менять социализм на капитализм не хотел. Завидовал западным коллегам по части условий работы, но чтобы уехать – такой мысли не возникало. Несмотря на правителей-коммунистов, даже на ГУЛАГ, наше общество выглядело более справедливым. Права бедного народа: на работу, на пенсию, соцстрах, лечение, образование, почти бесплатные квартиры и транспорт – казались важнее свободы прессы и демонстраций против правительства. Они ведь нужны только кучке интеллигентов. Тем более, когда открытые репрессии после Сталина резко уменьшились. Истинное положение трудящихся на Западе я узнал много позднее. Пересмотр политических взглядов произошел уже после горбачевской перестройки».
За огромные заслуги перед Украиной Амосова в 2008 году по результатам опроса общественного мнения признали вторым человеком после Ярослава Мудрого, удостоили звания «великого украинца всех времен». С 1962 года по 1979 Николай Михайлович избирался депутатом Верховного Совета СССР, народным депутатом СССР (1989–1991 годы). Умер от инфаркта, похоронен в Киеве.
Амосов написал много книг – «Мысли и сердце» (1964, в 1969 по этой повести был выпущен фильм «Степень риска»), «Искусственный разум» (1969), «ППГ 2266 (Записки полевого хирурга) (1975), «Раздумья о здоровье» (1977, была издана гигантским даже для СССР тиражом – 7 миллионов экземпляров), «Преодоление старости» (1996). «Моя система здоровья» (1997), «Энциклопедия Амосова» (2002) и другие. Книги эти имели большой успех. В 1969 году в США была напечатана книга Амосова «Мысли и сердце». Отзывы были прекрасные, и журнал «Look» («Взгляд») прислал к нему корреспондента и фотографа.
А началось писательство после одного трагического случая. «Однажды осенью 1962-года, – пишет Амосов, – после смерти на операции больной девочки, было очень скверно. Хотелось напиться и кому-нибудь пожаловаться. Я сел и описал этот день. Так возникла глава «Первый день» в книге «Мысли и сердце». Долго правил, выжидал, сомневался. Прочитал приятелям, знакомым, всем нравилось. Напечатали в «Науке и жизни», потом издали книгой. Писатель Сент-Джордж, американец русского происхождения, перевел на английский, были переводы почти на все европейские языки.
«Писать только начни, потом не остановишься, утверждал Амосов, – ведь это своеобразный психоанализ, затягивает, словно наркотик. Потом художественную прозу сменила фантастика, воспоминания, публицистика…»
Добавим еще одни знаменательные слова-завет Николая Михайловича:
«На этом сайте (http: www.icfcst.kiev.ua) представлена моя личная философия, попытка понять окружающий мир и себя, чтобы не поддаться иллюзиям и не ослабеть при конце жизни (остановись, Амосов! Может как раз лучше бы поддаться? – Знаю, но не могу). Существуют инстинкты жизни: поесть, покрасоваться, переспать. Еще – любопытство и самовыражение. Мне 89, я хорошо пожил, теперь почти все интересы отпали и осталось это, последнее: информация. Но для того, чтобы лучше понять – нужно рассказать, написать. Знаю, что ничего выдающегося не сочиню, ни на кого не повлияю, даже и не прочтут, людям не до того. Но ведь мне не из чего выбирать: остановка – смерть. Скажу так: у меня есть своя позиция в философии».
Амосов – инициатор многих новаторских методик в кардиологии, автор дискуссионных работ по геронтологии, по проблемам искусственного интеллекта и рационального планирования общественной жизни («социальная инженерия»). Однако в нашей книге представляет наибольший интерес его системный подход к здоровью человека. Амосов называет его «методом ограничений и нагрузок».
Николай Михайлович сначала создал для самого себя оздоровительную программу, назвав ее «1000 движений». Уже к 40 годам из-за огромного рабочего перенапряжения его здоровье оставляло желать лучшего. У него была сердечная аритмия, радикулит, жестокие спазмы желудка, непреходящие боли в позвоночнике. Врачи сулили ему «пропащую» жизнь и большие трудности в будущем.
Амосов решил бороться. Разработал тренировочный курс для позвоночника, начав со ста движений и постепенно увеличивая нагрузки. Когда ежедневная норма движений дошла до 1000, у него перестала болеть спина, исчезли спазмы желудка и перебои в деятельности сердца. А вес – на удивление! – вернулся к тому, который был у Амосова в студенческие годы.
6.18. Заветы Амосова
Человек одновременно живет в нескольких мирах. Условно можно назвать их так: «мир природы», «мир техники», «мир информации», «мир людей» (их даже несколько – семья, коллектив, страна), «мир идей» (религия, политика) и, наконец, «мир тела».
Как же они неодинаковы – эти миры и связанные с ними потребности! Все зависит от роли человека в обществе, от типа личности, ее «включенности» в мир и особенно от возраста. Для болеющего пенсионера состояние тела – «мир тела» – часто неизмеримо важнее, чем все другие миры вместе взятые. А молодой и сильный человек занят, как правило, совсем иным. Он, конечно, тоже может сосредоточиться на потребностях своего организма, но лишь на короткое время острой болезни. А потом снова забудет о теле.
Однако «мир тела» может таить в себе угрозу удовольствиям, ожидаемым от других миров. Поэтому разумно было бы научиться оценивать «мир тела», чтобы, с одной стороны, не обрекать себя на вынужденное отлучение от всех других миров в будущем, а с другой – не портить себе излишней заботой настоящее. Иначе говоря, разумный человек должен уметь оценивать состояние своего тела и прилагать необходимый минимум усилий, чтобы если не улучшить, то хотя бы сохранить то здоровье, которое имеет».
Статьи и даже книги о болезнях и здоровье очень любят. С удовольствием читают всякие рекомендации: как питаться, сколько и каких упражнений делать. Каждый думает: «Начну!» Или о болезнях, какие признаки. «Нет, у меня еще нет!». Какие лекарства появились… Лучше заграничные и дорогие. Если такая жажда знаний, то, кажется, бери, пропагандируй, и все в порядке! Все будут здоровы! Но, к сожалению, дальше любопытства дело не идет. Точнее, идет только в одну сторону, к болезням. Где не нужно никаких усилий и кое-кому даже приятно: можно пожаловаться, пожалеть себя. Прочитано много разных книг о болезнях, в том числе и популярных. О здоровье – меньше. Рекомендации: физкультура, диеты, аутотренинг… Научные, а подчас и псевдонаучные обоснования, что моржевание, бег трусцой или умение расслабиться способны осчастливить человека. Может быть, я чересчур требователен, но мне кажется, что нужен более широкий взгляд на всю проблему. Я попытаюсь это сделать.
В 1983 году клинику Амосова преобразовали в Институт сердечно-сосудистой хирургии, где, кроме хирургических обязанностей, он исполняет и директорские. 7 января 1986 года у Николая Михайловича высокое кровяное давление и почти постоянно болит голова. По утрам давление 200, а вечером – все 220. Частота пульса опустилась до 34 ударов в минуту. Необходимость в кардиостимуляторе стала очевидной. В Каунасе Амосову вшивают стимулятор, и качество жизни улучшается. Можно даже бегать. И он возобновляет физические нагрузки, доводит их до предельных.
6 декабря 1988 года Николай Михайлович добровольно оставил пост директора Института, в котором проработал 36 лет и где сделано 56 тысяч операций на сердце. Расставание с коллективом и больными было тяжелым. Однако 75 лет – возраст… Хотя только вчера отстоял 5-часовую операцию, значит, физические силы еще есть. Но не было больше сил переносить людские страдания и смерти. Не было душевных сил…
Прошло четыре года. В 1992 году Амосов остро почувствовал, как неумолимо надвигается немощь. Он принимает тяжелое для себя решение: расстаться с хирургической практикой. При этом он думает не о себе, он переживает за больных, не хочет подвергать их опасности, так как его физическое состояние может сказаться на результатах операций.
Он так же, как и прежде, продолжает ежедневно выполнять свои 1000 движений, 2 километра бега трусцой. В возрасте 79 лет, невзирая на свое больное сердце, принимает парадоксальное решение. Вместо уменьшения физических нагрузок он решает их увеличить в три раза. Мало того, он говорит, что пульс надо доводить до 140 и выше, иначе занятия непродуктивны.
Смысл его эксперимента заключался в следующем: старение снижает работоспособность, мышцы детренируются, это сокращает подвижность и тем самым усугубляет старение. Чтобы разорвать порочный круг, нужно заставить себя очень много двигаться. Амосов подсчитал, что для этого нужно выполнять 3000 движений, из которых половина с гантелями, плюс 5 километров бега. Так начался эксперимент по преодолению старости. В первые же полгода он омолодился лет на десять, стал себя лучше чувствовать, давление нормализовалось.
Прошло еще три года. В 1995 году организм начал давать сбои: появилась одышка, стенокардия, стало ясно, что порок сердца прогрессирует. Бегать Николай Михайлович уже не мог, гантели отставил, гимнастику сократил. Но по-прежнему его дух не сломлен. Борьба за долголетие продолжается.
Профессор Керфер из Германии взялся прооперировать Амосова. Был вшит искусственный клапан и наложено два аортокоронарных шунта. Казалось, что уж после такой операции Николай Михайлович должен снизить нагрузки до минимума. Но не таков академик Амосов! Он не сдался и продолжил эксперимент над собой, преследуя цель установить пределы компенсаторных возможностей человеческого организма.
И вновь упражнения. Сначала легкая гимнастика, потом 1000 движений, а затем и вся нагрузка в полном объеме. И так изо дня в день, 360 дней в году без выходных, не давая себе поблажек, занимался доктор Амосов.
Он хотел установить, может ли человек приостановить разрушающее действие старости, отодвигают ли физические нагрузки старение организма. Прожив активно 89 лет, он этим вполне доказал, что человек может не только замедлить старение, но даже победить такую суровую болезнь, как порок сердца. Очевидно, если бы не болезнь сердца, Амосов прожил бы гораздо дольше.
В своих книгах, статьях, выступлениях, беседах с корреспондентами, всем своим жизненным примером Николай Михайлович оставил потомкам, мечтающим оставаться молодыми и здоровыми, ряд заветов. В книге «Раздумья о здоровье» он писал:
«О чем в книге раздумья, посмотрите в оглавлении. К сожалению, никак нельзя избежать скучных мест. Но их можно пропустить при чтении, так же, как и отступления от главной темы. На худой конец будут приложены столь любезные сердцу читателя рекомендации. Впрочем, самые главные идеи я выдам авансом. Если не понравятся, то чтобы дальше и не читать. Вот они: 1. В большинстве болезней виновата не природа, не общество, а только сам человек. Чаще всего он болеет от лени и жадности, но иногда и от неразумности. 2. Не надейтесь на медицину. Она неплохо лечит многие болезни, но не может сделать человека здоровым. Пока она даже не может научить человека, как стать здоровым. Больше того: бойтесь попасть в плен к врачам! Порой они склонны преувеличивать слабости человека и могущество своей науки, создают у людей мнимые болезни и выдают векселя, которые не могут оплатить. 3. Чтобы стать здоровым, нужны собственные усилия, постоянные и значительные. Заменить их нельзя ничем. Человек, к счастью, столь совершенен, что вернуть здоровье можно почти всегда. Только необходимые усилия возрастают по мере старости и углубления болезней. 4. Величина любых усилий определяется стимулами, стимулы – значимостью цели, временем и вероятностью ее достижения. И очень жаль, но еще характером! К сожалению, здоровье, как важная цель, встает перед человеком, когда смерть становится близкой реальностью. Однако слабого человека даже смерть не может надолго напугать. 5. Для здоровья одинаково необходимы четыре условия: физические нагрузки, ограничения в питании, закаливание, время и умение отдыхать. И еще пятое – счастливая жизнь! К сожалению, без первых условий она здоровья не обеспечивает. Но если нет счастья в жизни, где найти стимулы для усилий, чтобы напрягаться и голодать? Увы! 6. Природа милостива: достаточно 20–30 минут физкультуры в день, но такой, чтобы задохнуться, вспотеть, и чтобы пульс участился вдвое. Если это время удвоить, то будет вообще отлично. 7. Нужно ограничивать себя в пище. Поддерживайте вес как минимум рост (в сантиметрах) минус 100. 8. Уметь расслабляться – наука, но к ней нужен еще и характер. Если бы он был! 9. О счастливой жизни. Говорят, что здоровье – счастье уже само по себе. Это неверно: к здоровью так легко привыкнуть и перестать его замечать. Однако оно помогает добиться счастья в семье и в работе. Помогает, но не определяет. Правда, болезнь – она уж точно – несчастье. Так стоит ли биться за здоровье? Подумайте!
Еще одно маленькое добавление специально для молодых. Разумеется, вы здоровы, и рано вам морочить себе голову мыслями о будущих болезнях. Но… время быстротечно. Не успеете оглянуться, как отпразднуете тридцатилетие, и начнется первая декада, когда нужно думать о будущем… Кроме того – увы! – и сейчас уже не все вы обладаете здоровьем».
Амосов добавляет:
«Ко мне нередко приходят напуганные юноши и девушки, которые уже держатся за свою левую половину груди, жалуются на сердцебиение и разворачивают свитки электрокардиограмм. К счастью, у большинства из них никакой болезни, кроме детренированности.
Посмотришь такого на рентгене: сердце у него – маленькое – сжалось от бездействия. Ему бы бегать или хотя бы танцевать каждый день, а он сидит за книгами и папироску не выпускает изо рта. И спит уже с таблетками. Таким, пожалуй, нужно читать книжку (книгу «Раздумья о здоровье» – Ю.Ч.) дальше. Тем более что молодые на слово не верят, требуют доказательств. (Правильно делают, разумеется) Но и те, что здоровы, которым книжку читать не нужно, не забывайте: движение, свежие фрукты и овощи в рационе, закаливание и полноценный сон – действительно необходимы. А курение и алкоголь – вредны. Можете мне поверить».