Таблетки от стресса
До сей поры я был склонен предоставить медицине заботу о своем излечении, а теперь понял, что необходимо подключить и собственные ресурсы… Если я хочу оказаться тем самым одним из пятисот, значит, я не имею права пребывать в роли пассивного наблюдателя.
В конце прошлого века американская фирма «Фьючерхеллс» выпустила новинку – миниатюрный термометр. Выполнен он был оригинально – на жидких кристаллах, вмонтированных в кольцо.
Под слоем прозрачной пластмассы размещены 12 пятен специальных красок, меняющих свой цвет при определенной температуре. Пятна проградуированы в шкале Фаренгейта. Надев кольцо на палец, можно заметить нормальную температуру своих рук и следить за ее изменениями.
Кольцо-термометр? К чему оно? Разработчики этого быстро вошедшего в моду (следить за игрой красок так занятно!) мини-прибор-украшения полагают, что также внесли свою посильную лепту в борьбу со вселенским злом – стрессом. Ведь они стремились дать средство, которое позволило бы контролировать себя, суметь вовремя заметить первую напряженность (ее признаком может служить похолодание рук, вызываемое сужением периферийных капилляров).
Желающий бороться с продолжительным нервным стрессом и его недобрыми последствиями, надев кольцо на палец, должен заметить нормальную температуру своих рук. Когда кольцо показывает, что руки холодеют, необходимо на несколько минут расслабиться, постараться вернуть рукам теплоту, мысленно представляя себе, как к ним приливает теплая кровь…
Мир забил тревогу. Люди осознали злобу и коварство стресса и стали изобретать «таблетки от стресса». Дружно поднялись на борьбу с ним.
8.1. «Стрессор-1»
Распространенная в начале века фраза «все болезни от нервов» трансформировалась – «все болезни от стрессов».
Стрессу – бой! Выбросив этот лозунг в массы, человек начал придумывать всевозможные предупредительные антистрессовые меры.
Скажем, питание. Как питаться при стрессе? Споры об этом не утихают. Одни авторитеты требуют уменьшать в стрессовых ситуациях потребление белков (сделав норму ниже, чем один грамм белка на килограмм веса). Другие возражают: без белков-де скорость психомоторных реакций начнет уменьшаться, человек будет слишком вял для работы (особенно в ночную смену).
Не пришли к соглашению эксперты и по поводу жиров. Калории, конечно, нужны, однако повышенное потребление организмом кислорода (для усвоения жиров), поступающего, понятно, больше в желудок, чем в мозг, тоже отрицательно влияет на работоспособность, снижает ее.
Углеводы? Они усваиваются организмом сразу, не требуют длительного «переваривания». При стрессах (кратковременных) считается очень полезным принимать чистую глюкозу. Впрочем, и это не всегда: при упорной бессоннице перегружать организм углеводами не рекомендуется.
Лишь в одном сошлись все исследователи: пищу в стрессовых условиях нужно распределять на возможно большее количество порций – есть понемногу, но часто…
Ученых интересуют самые разные подвиды стресса. К примеру, стресс экзаменационный.
Абитуриент (просто экзаменующийся) остается один на один с экзаменатором. Встреча порой не из самых приятных. От волнения дрожат руки, подкашиваются (даже если успел сесть) ноги. Необходимо спокойствие, сосредоточенность, а их нет! И билет не из радующих, и личность экзаменатора кажется малосимпатичной…
Экзаменационный стресс. Как избежать его? Есть выход: заменить обычный экзамен на тестовый – дать экзаменующемуся бланк с вопросами и разными вариантами ответов, из которых надо выбрать один – правильный.
В Первом Московском медицинском институте в свое время провели сравнение обычной экзаменационной процедуры с тестовой. Вторая оказалась явно предпочтительнее: самочувствие (измерялось артериальное давление, пульс, минутный объем сердца) у студентов практически не ухудшалось. Все бы хорошо, да вот только экзаменационный листок не уговоришь, не разжалобишь!..
Не только предупреждать стресс, нужно еще и уметь отбирать людей, годных для единоборства со стрессами, людей, обладающих избыточной стрессоустойчивостью. Короче: необходим стрессовый, так сказать, профотбор. И в деле этом намечаются первые успехи.
…Сосредоточенный юноша сидит перед прибором. На экране кинескопа возникает слово, а испытуемый должен, нажав нужную кнопку, отнести слово в один из трех разделов – «растение», «животное», «предметы». Пустяки? Не совсем. Ведь сортировку слов следует вести с пулеметной быстротой: слова возникают на экране со скоростью (ее устанавливает экзаменатор) от 40 до 120 в минуту.
Так имитируется стрессовая ситуация. А между тем электронное устройство подсчитывает число правильных и неправильных ответов, фиксирует суммарное время эксперимента, а затем по выработанных заранее критериям дает оценку реакции испытуемого.
Изобрели это устройство – ему присвоено имя «Стрессор-1» – ученые Киевского института инженеров гражданской авиации. Аппарат предназначен для отбора операторов в гражданской авиации, для суждения о способностях будущих судоводителей и автомобилистов. И всех тех, кому надо будет безошибочно и быстро ориентироваться в стрессовых ситуациях.
8.2. Помощь космонавта
Человек умирает не от болезней, а от тайного решения не оказывать им сопротивления.
Во время второй мировой войны было сделано ценное наблюдение. Если солдат экстренно удаляли с линии фронта, сразу и полностью снимали с них стрессовые нагрузки, то подавляющее их большинство (до 80 процентов) заболевало различными неврозами и становилось людьми, потерянными для дальнейшей службы в армии. Однако если снятие стресса происходило постепенно, то результат был совсем иным: солдаты сохраняли боевой дух, после передышки они (в основной своей массе) оказывались в состоянии вернуться на передовую.
Как правильно выходить из стресса? Это, видимо, настоящее искусство. Овладеть им непросто, но ясно, что, попав в трудную полосу жизни, нельзя тотчас же опрометью бежать от всего того, что с вами случилось (к примеру, скрываться в другом городе, где никто не знает о ваших мучениях). Паническому бегству надо предпочесть терпеливое и планомерное отступление. Огрызаясь, так сказать, отстреливаясь, с арьергардными боями.
Точно так же, считается, нельзя сразу же резко прерывать многодневный напряженный труд, сменив его на полное безделье.
Всеми этими вроде бы чисто субъективными моментами начинают все более и всерьез интересоваться ученые. К примеру, уже упоминавшиеся Л.Х. Гаркави, Е.Б. Квакина и М.А. Уколова прямо ставят вопрос о том, как можно вывести организм из стресса, переведя его в состояние «тренировки» или «активации».
Исследователи из Ростова-на-Дону поставили своей целью, казалось бы, невозможное: слабыми систематическими раздражителями преодолеть действие более сильных, стрессовых. «Выход из стресса, – пишут они, – можно объяснить тем, что применяемая доза воздействия переводит (она не обязательно должна быть малой) организм на другой уровень (этаж) реагирования, более высокий или более низкий…»
Пока ученые методично нащупывают верные подходы, практики, действуя методом проб и ошибок, идут своими путями. Как пример здесь можно привести характерный эпизод, случившийся в шахматном матче Карпов – Корчной (1978 год).
У многих в памяти та беспрецедентная ситуация, которая сложилась тогда. При счете 5:5 первый же выигрыш приносил одному из противников звание чемпиона мира.
Напряжение достигло гималайских высот. Силы соперников (особенно Карпова, проигравшего подряд несколько партий) были на пределе. Можно только вообразить состояние и самого шахматного короля, и всех сопровождавших его членов советской делегации перед решающей (все так полагали, хотя теоретически игра могла продолжаться еще сколь угодно долго) тридцать второй партией.
Верх в ней одержал Карпов. Он победил, продемонстрировав блестящую игру. Марафонское единоборство наконец закончилось. Позднее чемпион раскрыл один из секретов своего успеха:
«Участники нашей делегации изо всех сил старались отвлечь меня от шахмат, помочь успокоиться, развлечься. Президент Советской шахматной федерации космонавт Виталий Иванович Севастьянов уговорил меня поехать с ним в Манилу, посмотреть, как сражаются (шахматный матч происходил на Филиппинах. – Ю.Ч.) наши баскетболисты на чемпионате мира. Он, Севастьянов, знает, что такое стресс и психологические перегрузки, знает, как из них выходить. Благодаря этой поездке мне удалось неплохо отдохнуть…»
8.3. Учимся… дышать
Для тех, кого любят боги, несчастья оборачиваются благом.
Список «злодеяний» стресса велик и все пополняется. В конце прошлого века группа исследователей из Всесоюзного НИИ физической культуры (профессор Григорий Наумович Кассиль и его сотрудники) в опытах над спортсменами высокой квалификации (брались моменты «пиковых нагрузок») доказала: стресс подавляет активность иммунной системы.
Как показали биохимические обследования, в подавлении иммунитета (феномен «исчезновения антител») повинны такие вещества, как инсулин и серотонин. Защищают же силу иммунитета адреналин и родственные ему продукты деятельности так называемой симпатоадреналиновой системы.
Установив это, ученые тут же перешли к практическим рекомендациям (естественно, прежде всего в области спорта). Они считают: для длительных нагрузок (бег и плавание на длинные дистанции, лыжи, некоторые игры) следует предпочитать спортсменов эрготропного типа: у них симпатоадреналиновая система особенно активна. А тем, у кого в состоянии стресса кровь обогащается инсулином (вагоинсулярный тип), лучше заниматься спринтом или прыжками…
Словно механики, заботливо перебирающие части ценной машины, медики ныне берут на строгий учет все системы, все узлы и клапаны совершеннейшего создания природы – человека. Они ставят под сомнение вещи, казалось бы, очевидные. Скажем, наше умение… дышать!
В Новосибирске кандидат медицинских наук Константин Павлович Бутейко в конце прошлого века обучал людей разработанной им новой методе – волевой регуляции дыхания. И пытался лечить этим способом многие болезни: гипертонию, бронхиальную астму, бронхиты…
Все главные обстоятельства жизни Бутейко подробно и очень красочно изложены в вебсайте «Лечебное дыхание по Бутейко» (английская версия). Будем в основном придерживаться того, что там сообщается:
БУТЕЙКО (1923–2003) – физиолог, врач-клиницист, автор научных работ и изобретений в различных областях медицинской науки и техники. Родился в Иванице (Сумская область Украины, 150 километров от Киева). Отец плотничал, мать шила. С юности Костю необычайно влекло к технике. После десятилетки появилась мечта построить небывалый аппарат, который мог бы рыться в земле, плавать и летать на другие планеты. Для ее осуществления в 1939 году поступил на автодорожный факультет Киевского политехнического института.
Но через два года началась война. Бомбы упали на Киев. Костя вместе с сокурсниками бросился в военкомат. Ребят взяли в танковое училище, а его по молодости лет определили лишь механиком в автоколонну Наркомздрава. Возил на фронт медикаменты. С фронта – раненых. И так до конца войны, встреченного под Берлином. Уже оттуда пригнал колонну немецких трофейных машин для Минздрава в Москву. Да так и остался в столице…
Решил продолжить образование. Чтобы изучать самую сложную машину – человека, поступил в 1-й Московский медицинский институт. Уже в то время ему казалось, что далеко не все в порядке в современной медицине. Рассказывает: еще в детстве заметил, если случалось заболеть, выручала бабушка, лечившая травами. Ее отвары, мази и настойки, как правило, очень хорошо помогали. Стоило матери обратиться к докторам – следовали таблетки, уколы, не приносившие зачастую никакой пользы.
На фронте специальность механика Бутейко освоил настолько, что мог определить неполадку в машине по малейшим отклонениям в стуке мотора. Примерно такого же совершенства хотелось достигнуть и в отношении человеческого организма. Быстрый и точный диагноз представлялся ему одной из вершин врачебного мастерства.
За всю свою жизнь Константин Павлович практически ни за одно дело не брался спустя рукава. Но изучению медицины отдавался особенно яростно. Круглый отличник, староста курса – эти титулы говорили сами за себя. Ему не хватало институтской библиотеки. А в центральной медицинской разрешалось заниматься только дипломированным специалистам. Но для него сделали исключение. И Бутейко буквально нырнул в необъятное книжное море.
Однако к концу учебы для будущего медика начались суровые испытания, ему самому поставили диагноз: злокачественная гипертония. Высокое давление до 220, непереносимые головные и сердечные боли, бессонница… Это ему-то, великолепному спортсмену, человеку, хорошо владевшему боксом!
Надвигалась беда, и он был тут бессилен. Уже не радовали полученный летом 1952 года диплом с отличием, аспирантура при кафедре его наставника академика Евгения Михайловича Тареева. На что ему все это, если жить ему, так считали, осталось каких-то полтора года?
Бутейко находился в самом крупном центре отечественной медицинской теории и практики и, тем не менее, казалось, ничто не могло его спасти. Даже зловещий рак отступал в тень в сравнении со злокачественной гипертонией. Она не оставляла никаких шансов! Год-два и сгорает любой, даже самый сильный организм.
Бутейко это знал. В его распоряжении были самые остродефицитные лекарства (в том числе и зарубежные). Рядом с ним находился крупнейший в Союзе специалист по гипертонии – его учитель академик Тареев. И все же Константин Павлович (дипломированного медика теперь величали по отчеству) был обречен! Лекарства не давали никакого эффекта.
Мысль о том, что правильно организованное дыхание может стать действенным лечебным средством, вызревала в Бутейко постепенно. В одном из интервью он вспоминает. Уже на третьем курсе, став врачом, дежуря у постели умирающих, пытался разгадать тайну смерти. Заметил, что по мере приближения смерти дыхание больного углубляется. И по глубине дыхания больного, утверждает Бутейко, он способен был определить, через сколько дней или даже часов наступить смерть.
Путь к главному открытию, конечно же, был долог и непрост, но вот как об этом, хотя возможно это всего лишь красивая легенда, сообщается в вебсайте «Лечебное дыхание по Бутейко»:
«И вдруг – в начале октября 1952 года произошло чудо. Прямиком топавший к кладбищенским воротам Бутейко сначала замедлил скорость. А потом просто – не пошел, а побежал обратно. На его лице вновь появился давно утраченный здоровый румянец. Заблестели потухшие было серые глаза. Чудо свершилось 7 октября. Этот день, а вернее – ночь, Бутейко запомнил навсегда.
7 октября 1952 года молодой советский ученый Константин Павлович Бутейко сделал открытие. Свершилось все довольно просто и буднично. Молодой ординатор дежурил в первой московской клинике у Петровских ворот. Объясняя дежурившим с ним студентам основы диагностики, Константин Павлович, сам ошибся в диагнозе. У больного, со всеми признаками астмы, была такая же болезнь, как и у Бутейко – злокачественная гипертония. “Не может быть!” – растерянно провожая взглядом медленно удалявшегося по коридору больного, недоумевал Бутейко. Этого не может быть. Осторожная поступь. Сильная одышка. Фактически не закрывающийся рот – все симптомы типичного астматика! И вдруг – злокачественная гипертония. С чего бы этак-то? Константин Павлович редко ошибался в диагнозе. И чтобы так промахнуться?!
“А что если?!..” – внезапная догадка мелькнула в мозгу. Что если глубокое дыхание, характерное для астматиков и так ярко выраженное у этого паренька, страдающего злокачественной гипертонией, является не только хорошо заметным внешне симптомом, но причиной обеих болезней?
Короткая беседа с мускулистым, будто перетянутым в талии больным подтвердила его пока еще смутно намечавшиеся предположения. Юрий Козлов, двадцати одного года от рода, долгое время занимался тяжелой атлетикой. А значит, постоянное “передышивание”: присел со штангой – выдох, рванул штангу кверху – глубочайший вдох.
Бутейко вспомнил свою собственную спортивную историю. Огромные физические перегрузки. Дыхание по “паровозному” типу. Когда стали появляться признаки серьезного заболевания, спорт Константин Павлович вынужден был бросить, но дышал-то по-прежнему глубоко. Он успел примерно до середины пролистать пухлую историю болезни Козлова, как вдруг почувствовал, что у него самого начинается очередной приступ.
Привычно, будто застучали молоточки, запульсировала в висках кровь, свидетельствуя о резком повышении давления. Раскалывающая боль охватила затылок. Защемило, застукало сердце, заныла правая почка. Подчиняясь выработанному рефлексу, Бутейко опустил было руку в карман за всегда имевшимся при себе лекарством, но… вдруг резко ее отдернул. Почему обязательно лекарство? И что за прок от него, если не устранена причина.
А причиной своей злокачественной гипертонии с сегодняшнего вечера он склонен был считать глубокое дыхание. Так в чем же дело? Какие тут нужны снадобья? Надо попытаться взять быка за рога. Чего ходить вокруг да около? “Врачу: исцелися сам”, – всплыло в памяти. Бутейко отложил в сторону историю болезни Козлова и откинулся на жесткую спинку венского стула. Затаил дыхание. “Дышать как можно менее глубоко. Чуть-чуть, чуть-чуть…” – мысленно повторял молодой ученый. Не хватало воздуха. Хотелось открыть рот и глотать его огромными порциями, но Константин Павлович сдерживал себя.
Прошла минута, другая, третья и… произошло чудо. Головная боль исчезла, утихла бешеная пульсация крови в висках. Отпустило сердце. Успокоилась, будто от горячего компресса, донимавшая коликами почка. Все точно! Предположение подтверждалось самым наглядным образом…»
Основная теоретическая концепция метода Бутейко: главной причиной многих болезней является дефицит углекислого газа (СО2) в альвеолах легких, вызываемый как раз глубоким дыханием. После окончания клинической ординатуры Бутейко продолжил работу в должности заведующего лабораторией функциональной диагностики. Тут-то он и начал разбираться с тем, как нужно правильно дышать. Выяснилось: нормальное дыхание: вдох 2–3 секунды, и выдох 3–4 секунды с последующей паузой также 3–4 секунды. Так легкие отдыхают после выдоха. И лечение по Бутейко сводится к тренировкам, которые приучают уменьшать глубины вдоха и увеличивать паузы после выдоха.
В 1958–1968 годах был заведующим лабораторией функциональной диагностики в институте кардиологии Сибирского отделения Академии наук СССР. Известен как автор метода Бутейко, применяемого для лечения бронхиальной астмы и других болезней глубокого дыхания. С 1985 года метод Бутейко начал применяться в здравоохранении СССР. В 1988 году в Москве была основана клиника Бутейко, директором которой до 2003 года являлся сам автор метода.
О методе Новосибирского ученого, профессора Константина Павловича Бутейко, знает сегодня весь мир. Центры, гордо именуемые «Бутейковскими», успешно излечивают от бронхиальной астмы, аллергий, экземы, псориаза, гипертонии и от других тяжелых заболеваний сотни тысяч людей ежегодно. В США, Австралии, Новой Зеландии, Великобритании, Шотландии, Германии, Франции, в странах Юго-Восточной Азии и даже в Африке.
8.4. Система ВЛГД
Возглавив в 1960 году проблемную лабораторию в одном из институтов Сибирского отделения Академии наук СССР, Бутейко для изучения физиологии и патологии дыхания и кровообращения создал особый физиологический комбайн. Состоящий из 14 электронных приборов, работающих синхронно, он позволяет изучать пациента комплексно: снимать одновременно 12 электрокардиограмм, записывать ритмы сердца, скорости вдоха и выдоха.
Фотоэлементы оценивают насыщение крови кислородом, а инфракрасный анализатор – содержание углекислого газа во вдыхаемом и выдыхаемом воздухе. Вся эта информация, обработанная на ЭВМ, дает наглядное представление о механизме возникновения некоторых заболеваний сердца, сосудов, легких.
Богатый научный урожай собрал Бутейко за долгие годы, но главный полученный им результат – прояснение той огромной роли, которую играет в человеческом организме – нет, вовсе не кислород! – УГЛЕКИСЛОТА.
Мы вдыхаем кислород, выдыхаем углекислый газ. И считаем его если не ядом, то по меньшей мере ненужным балластом. И… сильно ошибаемся. Жизнь на Земле миллиарды лет развивалась при более высокой, чем сейчас, концентрации углекислоты. И она стала необходимым компонентом обмена веществ. К примеру, клеткам животных и человека ее требуется около 6–7 процентов. А кислорода – всего 2 процента.
Бутейко пришел к выводу: уровень углекислоты определяет норму жизни. Во всяком случае, эксперименты на животных показали, что снижение ее содержания в клетках ниже 3 процентов ведет к гибели. Но если повышать ее концентрацию? Тут выносливость организма, «прочность» нервной системы, активность защитных реакций возрастали.
А причины многих болезней? Они в тех противоречиях, считал ученый, которые нередко буквально раздирают организм. Чтобы сохранить необходимое количество углекислоты, организм решается даже на крайние меры – спазм сосудов и бронхов. Но по этим же каналам поступает и кислород. И вот кислородное голодание заставляет сердце быстрее гнать кровь по сузившимся сосудам. Повышается давление, врач регистрирует гипертонию.
Тут-то и может помочь регуляция дыхания, она прекратит «гипервентиляцию легких», восстановит норму жизни – баланс углекислоты…
Свою систему лечения астматических заболеваний и их производных Бутейко назвал кратко ВЛГД – ВОЛЕВОЙ ЛИКВИДАЦИЕЙ ГЛУБОКОГО ДЫХАНИЯ.
Константин Павлович одним из первых отечественных исследователей обратил внимание на то, что частое и глубокое дыхание (а оно незамедлительно возникает при всяком нервном напряжении) ведет к разного рода заболеваниям. Прежде всего, легочным, потом к заболеваниям других органов. И метод лечения, предложенный Бутейко, сводится к уменьшению вентиляции легких, к снижению вымывания углекислоты из тканей.
Бронхиальная астма, эмфизема легких, пневмосклероз, гипертония, стенокардия, хронический нефрит – все эти болезни имеют общую причину: недостаток в тканях организма углекислого газа. Он, полагал Бутейко, для нас подчас важнее кислорода.
В окружающем нас воздухе содержится 21 % кислорода. Если его количество уменьшить до 15 % или увеличить до 80 %, то организм на это реагирует незначительно. Но если изменить количество углекислоты хотя бы на 0,1 % в сторону его увеличения или уменьшения, то организм сразу это замечает и стремится вернуть показатели к норме.
Если в тканях уменьшить концентрацию кислорода, то они не погибнут, но уменьшение содержания углекислого газа может привести к параличу. Связано это с тем, что и при развитии жизни на Земле, и при внутриутробном развитии человека углероду принадлежит главенствующая роль.
Данные физиологии подтверждают важность углекислоты для внутриобменных процессов. Так, в опытах на кроликах установлено: добавление в их рацион кабоксилина, содержащего большое количество СО2, приводит к более быстрому заживлению ран и клеток крови после кровопотери. И у солдат, питающихся главным образом растительной пищей, содержащей большое количество углекислоты в виде бикарбонатов, раны заживают значительно быстрее.
Согласно Бутейко, многие заболевания запускаются по такому сценарию. Стрессовое состояние вызывает учащенное дыхание, гипервентиляция уменьшает концентрацию углекислоты в нервных клетках, что приводит их к возбуждению и повышению чувствительности. Результат? Еще большее усиление дыхания и вымывание углекислоты из тканей. Так образуется порочный замкнутый круг.
Бутейко показал, что содержание кислорода в тканях не зависит от того, сколько кислорода в окружающей среде. Но оно чувствительно к тому, сколько в тканях углекислого газа. Чем больше углекислоты в тканях и в крови, тем больше в них и кислорода.
Количество углекислоты – определяющий параметр. При этом нельзя сказать, что чем больше в организме кислорода, тем больше и углекислоты. И чтобы повысить долю кислорода в тканях, надо увеличить в крови содержание углекислого газа. Это и достигается парадоксальной гимнастикой Бутейко, в основе которой лежит волевая задержка дыхания.
Удивительно, но такой способ оздоровления, несмотря на его необычность для нас был известен уже врачам глубокой древности. Доктор медицины и одновременно один из крупнейших в мире специалистов по нетрадиционным методам оздоровления Валерий Андреевич Иванченко (ныне он работает в США в Институте Натуральной Медицины, известно, что он пережил две клинических смерти и стал не только практически здоровым, но и выдающимся целителем – биоэнерготерапевтом) в книге «Тайны русского закала» указывает, что еще знаменитый римский врач Гален (129–210 новой эры) советовал своим пациентам задерживать дыхание для профилактики и лечения чуть ли не всех болезней.
8.5. Лечить не болезнь, а больного
Клянусь Аполлоном-целителем. Асклепием и Гигиеей… В какой бы дом я ни вошел, я войду для пользы страждущего. Я буду далек от всего неправедного, я не вручу никому ядовитого средства, и что бы я ни увидел в жизни людей из того, что не следует разглашать, я умолчу о сем, считая подобные вещи тайной.
Два с половиной тысячелетия прошло с того времени, когда эллинские врачи, члены косского (Кос – остров у берегов Малой Азии) братства Асклепиадов, впервые произнесли слова этой профессиональной клятвы – первого дошедшего до нас кодекса медицинской морали.
Много воды утекло с тех пор, но и сейчас врачи верны все той же этике, сформулированной еще на заре цивилизации. А сама медицина? Ее взгляды, приемы лечения? Они непрерывно обновляются, и во многих происходящих в медицине переменах повинен также и стресс.
ГИППОКРАТ (460–377 до новой эры), «отец медицины», древнегреческий врач, родился в городе Меропис на острове Кос в семье врачей (врачевали и дед его, и прадед, и многочисленные родственники; считается, что Гиппократ относился к 17-му поколению врачебной семьи).
Медицине Гиппократа обучали его отец – Гераклид и мать (она была повитухой) – Фенарета. Гиппократ много путешествовал по разным городам Эллады, Фессалии, Малой Азии, посетил берега Черного моря, был у скифов, знакомясь с медициной разных стран и народов. Ведя жизнь странствующего врача (периодевта), он обязан был, в частности, бесплатно лечить бедняков.
Богатейшая врачебная практика помогала ему накопить огромный опыт, который он затем обобщил в своих трудах: «О ветрах», «О воздухе, воде и местности», «Прогностика», «Диета при острых болезнях» и так далее. В них, однако, полезные наблюдения перемежались с простительными для тех времен нелепостями. Так, Гиппократ учил, что компоненты человеческого тела связаны между собой огнем – жаром. Жар этот находится в сердце и отсюда по сосудам растекается по всему телу, регулируя взаимоотношения всех его частей. Например, пищу переваривает «желудочный жар», а старики отличаются от молодых тем, что имеют меньше прирожденной теплоты…
Гиппократ – родоначальник медицины научной, он освободил ее (став реформатором античной медицины) от влияния жреческой храмовой медицины. Он полагал, что болезни людям посылают не боги, они возникают по разным, причем вполне естественным причинам. Гиппократу приписывают текст так называемой врачебной клятвы («Клятва Гиппократа»), которая сжато формулирует нормы поведения врача (хотя, полагают, что первоначальный вариант клятвы существовал еще в Древнем Египте).
То, какой была медицина во времена Гиппократа, нам представить непросто. Замечательный знаток греческой древности российский филолог, историк античной литературы, переводчик Михаил Леонович Гаспаров (1935–2005) в книге «Занимательная Греция. Рассказы о древнегреческой культуре» объясняет, о чем тогда спорили врачи. Он, в частности, отмечает:
«Вскрытый труп – это новость для греческой науки. Вскрывать трупы грекам казалось нечестивым, и о строении человека они судили только по вскрытым животным да по изувеченным телам на войне и по наблюдениям за здоровыми – на гимнастических площадках».
«Что люди знали о своем живом теле до сих пор? – продолжает Гаспаров. – Оно теплое (а мертвое становится холодным). Оно дышит (а мертвое не дышит). Оно принимает в себя пищу, а выделяет по большей части разные жидкости: слюну, слезы, пот, мочу, гной… Если разрезать руку – пойдет кровь, если разрезать живот – потекут еще какие-то жидкости. Главные части тела – голова и сердце; если их проколоть – человек умирает. Как все это объяснить?»
Еще тонкое замечание Гаспарова о Гиппократе, современнике Сократа и Платона. «Он – человек эпохи маленьких городов-государств, и на больных своих смотрит как на маленькие, но самостоятельные государства: у каждого – свой склад, свой закон здоровья, его нужно разгадать и поддерживать, а вмешиваться и перелаживать его – нехорошо. Любопытно, что даже заразой при болезнях Гиппократ интересовался мало (а заразу знали отлично – одна афинская чума чего стоила!) – настолько привык он, что каждый больной – сам по себе и непохож на других».
Известны многочисленные переиздания «Афоризмов Гиппократа», их и сегодня интересно читать. Древний грек предстает тут не только великолепным знатоком природы человека. Об этом, к примеру, свидетельствуют его афоризмы: «Беспричинная усталость указывает на болезнь»; «Осмотр тела – целое дело: он требует знания, слуха, обоняния, осязания, языка, рассуждения». Но Гиппократ одновременно был еще и большим философом. Он смотрел на медицину и философию как на две неразрывные науки. Здесь стоит привести еще один афоризм этого великого человека. Вот он: «Жизнь коротка, путь искусства долог, удобный случай скоропреходящ, опыт обманчив, суждение трудно. Поэтому не только сам врач должен делать все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности».
Гиппократ учил: состояние организма определяется соотношением в нем четырех основных жидкостей: крови (по-гречески «сангвис»), лимфы, или слизи («флегма»), желтой и черной желчи (по-гречески «холе» и «мелайна холе»); что они вырабатываются соответственно в сердце, мозгу, печени и селезенки. Нормальное смешение четырех жидкостей, равновесие между ними определяет собой здоровье организма, полагал Гиппократ; если же это равновесие нарушается (по Гиппократу, насморк есть результат переполнения мозга слизью), возникает болезнь.
Теорию «четырех соков» дополняет регулирующая их особая сила. Гиппократ называл эту силу «тепло» (Аристотель переименовал ее в «дыхание». «Дух», по-гречески «пневма», в ней-то и живет душа. И надо было отыскать для нее место в теле. Тут и возникали споры: последователи Гиппократа отводили для пневмы мозг, последователи Аристотеля – сердце.
Отдельные симптомы болезни были для Гиппократа проявлением стремления природы освободиться от хвори. Он верил в целебные силы организма, а потому и придерживался тактики выжидательной. Если и применялись какие-то средства (слабительные, мочегонные, рвотные, банки, кровопускания), то это только для того, чтобы помочь организму самому избавиться от вредных соков.
Воззрения примитивны? Верно. Но в них было немало и ценного. Они отражали целостный взгляд на человеческий организм. Учили тому, что в организме все взаимосвязано и взаимообусловлено. Показывали, что болезнь – процесс всеохватывающий, не оставляющий в покое ни одну часть организма.
Гиппократ считал, что врач должен лечить не болезнь, а больного, принимая во внимание индивидуальные особенности организма и все факторы окружающей среды: климат (Гиппократа также чтут как родоначальника медицинской географии), состояние ветров, погоды, почвы, воды; рельеф местности; образ жизни людей, их привычки; законы страны, даже формы государственного устройства и т. д. – все это с точки зрения их влияния на человека.
Идеальный врач, по Гиппократу, терпелив и мудр («Должно… переносить мудрость – философию – в медицину, а медицину в мудрость», – писал Гиппократ), он не спешит вмешиваться в дела природы.
«Nil nocere!» («Не навреди!») – таким был главный лозунг медицины Гиппократа.
8.6. Как рубящий дерево дровосек
Явления жизнедеятельности организма, как больного, так и здорового, можно понять, лишь рассматривая и оценивая происходящие в нем химические процессы, а излечения можно достигнуть с помощью химических средств.
Понятие «болезнь вообще» долго держалось в медицине. И в средние века Парацельс продолжал, казалось бы, исповедовать те же взгляды. По его мнению, природной силой, поддерживающей жизнь и борющейся с болезнями, является особый дух, которого Парацельс именовал Археем и который, словно некое живое существо, находится в каждом организме. Если этот «хозяин» организма ослабевает, то, полагал Парацельс, возникает болезнь.
Однако тот же Парацельс возвестил и о наступлении совершенно новой эры в медицине – эры конкретных, так сказать, поименных заболеваний.
ПАРАЦЕЛЬС (1493–1541), выдающийся врач и химик эпохи Возрождения, принявший античное академическое имя (в вольном переводе Парацельс означает «сверхблагородный»; настоящее имя этого ученого медика – Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм), родился в Швейцарии (швейцарский немец) в семье ученого-врача. Образование получил в Ферраре (Италия), в тридцатилетнем возрасте уже приобрел репутацию замечательного врача и автора многих сочинений по медицине и фармацевтике.
Парацельс был забиякой, задиристым и неуживчивым человеком. Он принял участие в освободительной крестьянской войне в Германии (1527 год). Став профессором Базельского университета, начал читать (новация!) лекции на общепонятном немецком языке вместо латинского. Курсу своих лекций он предпослал особую программу, где прямо заявил, что не собирается комментировать древних, а намерен разъяснять природу, воспитывать не велеречивых докторов, а врачей, умеющих лечить (легко можно представить себе, как ко всем этим декларациям отнеслись его профессора-коллеги!).
Получив пост городского врача Базеля, тут же начал борьбу против злоупотреблений и стяжательства аптекарей и связанных с ними врачей и городских заправил Базеля. Спасаясь от преследований, вынужден был бежать из Базеля (1528 год). Так начались его долгие скитания по городам и странам и непрерывная борьба за право преподавания и возможность публикации своих трудов. За непримиримость по отношению к существующей медицинской практике и стойкую волю к переменам и реформам Парацельса прозвали «Лютером медиков».
Где он только не побывал и чему только не учился. Он писал: «Я долгие годы посещал высшую школу у немцев, итальянцев, французов И я не только познал там науку и прочел многие книги, но пустился в дальнейшие путешествия: в Гренаду, Лиссабон, через Испанию, через Англию, через Марку, через Пруссию, через Литву, через Польшу, Венгрию, Валахию, Семиградье (Трансильванию), Хорватию, а также через другие страны; и во всех этих краях и местах я прилежно и старательно выспрашивал и исследовал верное и настоящее искусство врачевания не только у докторов, но также у цирюльников, банщиков, ученых врачей, знахарок, чернокнижников, как они ухаживают за больными, у алхимиков, в монастырях, у благородных и простых, у разумных и глупых».
Добрался он и до России. Его суждения о нашей стране удивительны. О Московской Руси он позже писал: «Есть один народ, который Геродот называет гипербореями. Нынешнее название этого народа – Московия. Нельзя доверять их страшному упадку, который будет длиться много веков. Гипербореи познают и сильный упадок, и огромный расцвет. В этой самой стране гипербореев, о которой никто никогда не думал, как о стране, в которой может случиться что-то великое, над униженными и отринутыми воссияет Великий Крест…, воссияет Божественный Свет с горы гипербореев, и его увидят все жители Земли».
Уже в годы учения Парацельс заинтересовался химией. Он не только делал опыты, но и работал на рудниках и горных заводах. Некоторое время служил в армии датского короля Христиана, участвовал в его походах, работал фельдшером в нидерландском войске. Армейская практика дала ему богатейший материал. Парацельс был удивительным, загадочным, сложным и противоречивым человеком. Его считали и пьяницей, и буяном, женоненавистником, боялись его ясного ума и острого языка, обвиняли в ереси, молились на него, поклонялись как магу и чудотворцу. Он бы истинным сыном эпохи Возрождения.
Парацельс писал, что «настоящая цель химии заключается не в изготовлении золота, а в приготовлении лекарств». Врач должен набираться опыта в химической лаборатории, настаивал Парацельс (о себе и о своих учениках он с гордостью заявлял, что они «подобны закопченным кузнецам и угольщикам»).
Парацельс заимствовал из алхимии учение о том, что существуют три основных начала материи (следовательно, и живых организмов): ртуть, сера и соль. И все болезни объясняются нарушением пропорций этих начал в органах животных и человека (лихорадка и чума, полагал Парацельс, происходят от избытка в организме серы, при избытке ртути наступают параличи, избыток соли может вызвать расстройство желудка и водянку и тому подобное и так далее).
Парацельс был видным химиком и в то же время сыном своего времени: верил в превращения металлов друг в друга с помощью философского камня… Язык его сочинений очень сложен, здесь много фантастических и мистических образов, так что истолковать текст часто совершенно невозможно. И все же этот великий ученый дал могучий толчок как для развития химии, так и для всей новейшей медицины.
Оригинальные взгляды и идеи Парацельса нажили ему несметное число врагов, скончался он в австрийском городе Зальцбурге. К тому времени был напечатан его труд «Большая хирургия». Об авторе заговорили как о выдающемся медике. Его принимали в лучших домах, к нему обращались вельможи. Он имел право заниматься врачебной практикой и писать труды. У него был свой маленький домик на окраине, свой кабинет, своя лаборатория. Было все, кроме одного – здоровья. Вскоре его настигла смертельная болезнь.
В историю науки Парацельс вошел как основатель ятрохимии («иатрохимии»; по-гречески «иатрос» значит «врач»). «Я иатрохимик, – говорил он, – поскольку знаю и химию, и медицину».
В отличие от Гиппократа Парацельс уже знал химию и пытался сблизить ее с медициной. Но, главное, он считал, что искусство врача в основном сводится к тому, чтобы отличить одну болезнь от другой. Что для каждого заболевания (болезни, точно хищные птицы, свивают гнездо в организме, причем каждая – свое) должен существовать особый ярлычок в общей кассе болезней. И что от каждого недуга есть свое средство, так же как для каждого замка имеется свой ключ.
Врач, настаивал Парацельс, должен быть непримирим к болезням, обязан активно (Гиппократ все предоставлял действию природных сил) сражаться с ней. Его оружие – лекарства, которые изобретает химия.
На дошедших до нас портретах этот реформатор медицины изображен с огромным мечом. Молва утверждала, что в его рукоятке Парацельс прятал изготовленные им тайные зелья. Он требовал от врачей качеств борца и воина, и сам подавал тут пример: был непримирим и крут к своим идейным противникам.
27 июня 1527 года в городе Базеле профессор местного университета вышел на площадь в сопровождении своих учеников. Они несли за ним толстые фолианты сочинений Гиппократа, Галена, Авиценны. На глазах у толпы книги эти были сожжены. Парацельс заявил, что даже завязки его башмаков знают больше, чем эти древние мокротники. Так публично было объявлено о совершенном в медицине перевороте.
Общая суть нововведений сводилась к тому, что отныне необходимо было рассматривать любую болезнь как самостоятельный росток, выросший из особого семени. И лечить ее значило срубить, «как дровосек рубит дерево».
8.7. Ветеринаризация медицины
Я верю, настанет день, когда больной неизвестно чем человек отдастся в руки физиков. Не спрашивая его ни о чем, эти физики возьмут у него кровь, выведут какие-то постоянные, перемножат их одна на другую. Затем, сверившись с таблицей логарифмов, они вылечат его одной-единственной пилюлей. И все же, если я заболею, то обращусь к какому-нибудь старому деревенскому врачу. Он взглянет на меня уголком глаза, пощупает пульс и живот, послушает. Затем кашлянет, раскурив трубку, потрет подбородок и улыбнется мне, чтобы лучше утолить боль. Разумеется, я восхищаюсь наукой, но я восхищаюсь и мудростью.
Став конкретной, научной, математизированной (Кант: «В каждой дисциплине столько науки, сколько в ней математики»), медицина, бесспорно, добилась величайших успехов.
Рентгенология, электрокардио- и электроэнцефалография, радиоизотопы, томографы, достижения молекулярной биологии и многое другое дали врачу возможность проникнуть в области, доселе для него совершенно недоступные. Сульфаниламиды и антибиотики позволяют в большинстве случаев справиться с инфекцией. Пересадка тканей, применение искусственных органов, переливание крови и кровезаменителей, введение гормонов с успехом компенсируют недостаточность почек, эндокринных желез и даже сердца.
В наше время изготавливается огромное количество лекарств, мировая фармацевтическая промышленность выпускает сотни тысяч (!) различных препаратов.
А ведь еще в начале прошлого столетия медицина была полна предрассудков. К примеру, инфекционные болезни тогда лечили коллоидными растворами: серебро будто бы исцеляло грипп, олово – туберкулез…
Преобразился и внешний облик медицинских учреждений – они все больше начинают походить на научные лаборатории, оборудованные самой новой и разнообразной аппаратурой.
И что же? Лечить стало легче? Постановка диагноза существенным образом упростилась? Стало делом тривиальным? Как бы не так!
Сложилась парадоксальная ситуация. Если раньше, послушав и осмотрев больного, врач – доктор старого типа, со стетоскопом в руках – довольно скоро мог сделать тот или иной вывод (хотя часто и весьма приблизительный), то теперь положение сильно изменилось.
Теперь врач проводит ряд необходимых (без этого лучше и не начинать) исследований, затем направляет больного к нескольким другим, более узким специалистам…
На больного работает подчас самая совершенная аппаратура, а легче ему от этого не становится. Процесс постановки диагноза нередко длится неделями, но ясность порой так и не наступает.
Дистанция между больным и врачом все увеличивается. И происходит это потому, что вместо старого принципа «врач – больной» все больше начинает работать другой принцип «врач – прибор – больной».
Беда еще и в том, что за изучением структуры и функций организма на молекулярном и субмолекулярном уровне врач-исследователь перестает иметь дела с самими явлениями и процессами. Ему доступны лишь их отражения – в виде кривых, волн и прочих показаний приборов. По мере роста медицинских знаний о человеке поневоле увеличивается роль абстрактно-логического мышления. Былая натуральная наглядность теряется. И это также все более отдаляет врача от больного.
Индустриализация и технизация медицины, ее дробление на специальности, рост удельного веса научных знаний в ней приводят к тому, что медицина перестает быть искусством. Практически исчезает старый тип так называемого земского врача, врача-универсала, который видел больного прежде всего как личность, как отдельный целостный «слиток» природы. И в неразрывной связи (Гиппократ) с окружающими его обстоятельствами и условиями.
Сами медики сознаются, что ныне врач за симптомами потерял больного, что происходит настоящая ветеринаризация медицины.
Больное животное, которое пользует ветеринар, не личность, а лишь особь, отличающаяся от своих собратьев полом, возрастом да, может быть, упитанностью. Человек же всегда личность. Но внутренний мир человека, его индивидуальные особенности невозможно наблюдать непосредственно, как, допустим, под микроскопом болезнетворную бактерию. Они не отражаются на рентгенограммах, энцефалограммах и других полученных с помощью приборов показателях!
А потому – никто не винит врачей, они делают все, что могут! – человек, как целое все больше и больше становится потерянным для медицины.
8.8. Нервы лечит барокамера
Не было бы счастья, гласит пословица, да несчастье помогло! Удивительно, но введение в науку понятия стресса, его детальное изучение должно помочь медицине вернуться от частностей к целому – к человеку.
Сейчас отдельные специалисты полагают, что до 90 процентов всех заболеваний могут быть связаны со стрессом. Завышена ли эта оценка или занижена, однако факт остается фактом: человечество вступает в эпоху, когда стресс начинает играть все более определяющую роль в развитии болезней.
Не сразу медики начали осознавать верность заключения Ганса Селье (1960 год) о том, что «начинает намечаться новая и в кое в чем более сложная патология, в которой главным объектом нашего изучения являются не отдельные “патогенные агенты”, а скорее “патогенная ситуация”».
Селье давно мечтал о времени, когда появятся специальные «стресс-сестры», «стресс-врачи» – возникнет «стресс-медицина». Ведь стресс – это же особая болезнь, и, как прочие недомогания, ее тоже надо лечить. Извращение способности к адаптации или ее ослабление – это и есть, по Селье, причина значительного числа болезней, распространенных в наше время.
Отличительная особенность стресс-болезней в том, что их причина не столь уж (или совсем не) важна. Замечательный советский патологоанатом академик Ипполит Васильевич Давыдовский (1887–1968) любил сравнивать причину болезни со спичкой, от которой загорелся дом. Дом сгорел – попробуйте-ка найти эту спичку на пепелище!
И так ли уж важно для пожарных-врачей (если снова говорить о стрессе), отчего возник пожар – от спички, от свечки, от удара молнии? При стресс-болезнях важна общая настроенность организма на заболевание, его предрасположенность к патологии, к поломкам, к срывам. Какие-то интегральные системы организма человека имеют надлом, где-то прорваны системы обороны – и вот любой удар (спичка Давыдовского) рушит все строение.
По сути, намечается своеобразный возврат к воззрениям Гиппократа, к необходимости целостного взгляда на организм человека, без неуместного препарирования его на отдельные части. Но возврат на новом витке спирали! Линия Парацельса заявляет о себе в активном вмешательстве в ход событий. Однако теперь врач должен уже не «вырубать болезнь», не «корчевать» ее, а повышать силы больного, укрепляя всю систему организма в целом.
Наглядным примером такой новой терапии может служить лечение больных в барокамерах.
Сначала были опыты на животных: ученые пробовали улучшить интеллект, сообразительность крыс, поднять «степень их разума». Для этого зверьков сажали в барокамеру с повышенным давлением воздуха.
Эксперименты показали: повышение давления может положительно влиять на процессы перевозбуждения, а также нормализовать нарушения сердечно-сосудистой деятельности. При обогащении организма кислородом (в нужных дозах) нервная система приходит в порядок, мозг начинает работать четко и ясно. Здесь и проявляется различие между животными «умными» и «глупыми» (контрольные партии крыс, они не сидели предварительно в барокамерах).
Такие опыты проводились и над людьми. И уже есть пациенты, которым вернули потерянную память, восстановили нормальную деятельность сосудов головного мозга.
Гипербарическая оксигенация. Недалеко, видимо, время, когда барокамеры помогут тем, кто перенес тяжелые нервные и физические перегрузки. И наши злополучные стрессы, и нервные срывы будут сниматься очень просто. Стоит только зайти в профилакторий, лечь в одноместную барокамеру и принять необходимую процедуру.
8.9. Лекарство для здоровых
Как богат растительный мир и как бедно мы его используем.
Принято считать: лекарство – неизбежное зло, хотя и используется оно во благо излечения от болезни.
Мысль эта, бесспорно, не лишена оснований. Так, к примеру, антибиотики уничтожают не только болезнетворные микробы, но и нормальную бактериальную флору полости рта, кишечника и других органов, ту самую, которая поддерживает защитные силы организма.
Однако есть и безвредные лекарства. Их создала не химия, а сама природа. А отыскал – поиски длились тысячелетия – человек. Мы говорим о травах, о народной медицине.
Народная медицина – это грандиозный эксперимент, еще ждущий своих теоретиков. Эксперимент велся «вслепую», методом проб и ошибок (тогда время работ казалось неограниченным, современная наука уже не может себе этого позволить).
Народная медицина. Несомненные суеверия (в средние века траву валериану разыскивали с помощью черного кота, обязательно темной ночью, когда небо плотно закрывали тучи, мяун-корень – так величали это растение), а рядом удивительны догадки (древнеримский ученый Плиний советовал своим ученикам носить венки из мяты, считая, что ее запах возбуждает работу мозга. Сейчас ментол – основное действующее начало эфирных масел мяты – употребляется в качестве сосудорасширяющего средства).
Но есть среди народных лекарств особые средства. Они лечат не частности, не конкретные хвори. Лекарства-стимуляторы повышают общий тонус организма, общий уровень обмена веществ, они способны как бы подзаряжать мозг и тело энергией. Эти растительные средства (их можно было бы назвать стресс-лекарствами) получили название АДАПТОГЕНОВ.
Адаптогенами богат легендарный «царь растений» женьшень. Однако теперь «корень жизни», «божественная трава» уже не одинок: в прошлом веке советским ученым (велика тут заслуга доктора медицинских наук, Израиля Ицковича Брехмана) удалось разыскать множество женьшеньподобных растений: заманиху, элеутерококк, аралию манчжурскую, левзею, золотой корень (родиола розовая).
БРЕХМАН (1921–1994) – российский учёный-фармаколог, доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент Академии технологических наук России родился в малообразованной еврейской семье выходцев из Украины, обосновавшейся в Самаре после бегства от погромов. По воспоминаниям жены Брехмана Маргариты Андреевны Гриневич, отец мужа (портной по профессии) в качестве «партийного выдвиженца» многие годы возглавлял различные медицинские учреждения Самары. В городе он был также известен и как «мудрый еврей», к которому шли за советом порой совсем незнакомые люди.
В 1940 году с отличным аттестатом, мечтая о морях и океанах, Израиль (все близкие друзья звали его просто Сашей), поступил в Военно-Морскую Медицинскую Академию в Ленинграде, преодолев страшный конкурс (21 человек на 1 место). Затем вскоре ушел на фронт.
Брехман был командиром первого взвода первой роты, он возглавил колонну курсантов Академии при выходе их из окружения. Шли ночью, по берегу Ладожского озера, надев на головы для маскировки белые наволочки. Часто падали, истощенные, ослабевшие от голода. В темноте слышна была немецкая речь. Преодолев за ночь 37 километров, вышли из окружения без потерь. Впоследствии этот выпуск Академии 1945 года оставил яркий след в науке и теории медицины. Ему была посвящена книга «На службе Родине» (Ленинград, 1991 год).
Израиль-Саша окончил Академию. Фармакологией Брехман увлекся, будучи ещё на третьем курсе обучения. Тогда он создает свой первый препарат – прозамин (стимулятор нервной системы). Прозамин был успешно испытан на крейсере «Красный Крым» и применялся в военных действиях на Черноморском флоте.
После окончания академии Брехман получил назначение на Тихоокеанский военно-морской флот. Занимался радиологией, токсикологией, продолжал испытывать открытый им прозамин на кораблях и в экстремальных условиях – на подводных лодках, в условиях длительного автономного (без всплытия) плавания. И все эти годы, годы военной службы, Брехман помнил наказ своего учителя советского токсиколога Николая Васильевича Лазарева (1895–1974): «разобраться» с загадочным корнем жизни – женьшенем. Под эти исследования была создана специальная лаборатория, которой Брехман руководил на общественных началах. Он защищает диссертацию и пишет книгу «Женьшень» (1957 год), сразу же переведенную на китайский и японский языки.
В результате многолетних исследований большого научного коллектива женьшень был введён в советскую фармакологию, стал официальным средством научной медицины. Для обеспечения фармацевтической промышленности сырьем постановлением Совета Министров СССР был создан совхоз «Женьшень». Брехман любил повторять: «Женьшень – это не лекарство, а хлеб для здоровья».
После демобилизации Израиль Ицкович посвятил свою жизнь дальнейшему изучению природных адаптогенов. Подверг полному фармакологическому исследованию семейство аралиевых – близких родственников женьшеня. Неоспоримыми преимуществами (даже при сравнении с женьшенем) перед другими растениями обладал элеутерококк колючий, который проявил более яркое стимулирующее, тонизирующее и адаптогенное действие и, что очень важно, обладал значительными природными запасами.
Интерес к элеутерококку был столь велик, вспоминает жена Брехмана, что быстро началось «триумфальное» шествие его по миру. Брехман выступал с лекциями в университетах Агнлии, Франции, ФРГ, швейцарии, Швеции, Норвегии, Дании, Индии. В Японии (Токио) желающие принять участие в пресс-конференции не смогли разместиться в зале. В соседнем помещении был организован просмотр ее по телевидению…
В СССР элеутерококк был внедрен в клиническую медицину, пищевую промышленность, животноводство, парфюмерию. Экспортировался в 15 стран. Элеутерококк использовался при подготовке спортсменов, в космосе, при подводных погружениях, в экстремальных условиях высокогорья. В Звездном городке под руководством Брехмана проводились многолетние наблюдения за подготовкой космонавтов к полетам: ускорение под действием элеутерококка адаптации к работе в космосе, а также реабилитации после полетов.
Отдел проблем регуляции биологических процессов Тихоокеанского океанологического института Дальневосточного отделения Российской академии наук, научный коллектив которого более 40 лет возглавлял Брехман обогатил медицину адаптогенами, такими как женьшень, элеутерококк, рантарин – из рогов северного оленя, сайнтарин – из рогов сайги. На созданную в лаборатории Брехмана горькую настойку «Золотой Рог» с элеутерококком были получены патенты в 11 странах Европы и в США.
Последние 15 лет Брехман стал развивать новый подход к профилактике болезней – оздоровлению человека, находящегося между здоровьем и болезнью. Он стал основоположником «валеологии» (от латинского valeo – быть здоровым, здравствовать). Пишет монографию «Валеология – наука о здоровье», где им были сформулированы основные пути взаимодействия валеологии с педагогикой, профилактической и лечебной медициной, физкультурой и спортом, намечены новые пути к развитию оздоровительной программы на всех уровнях её реализации.
Особый успех эти исследования имели на Первом национальном конгрессе по профилактической медицине, в 1994 году, в Санкт-Петербурге, где Брехман выступил с докладом. Начиная с этой даты Национальные конгрессы по профилактической медицине и валеологии проходят ежегодно. Кафедры валеологии созданы в медицинских вузах Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Курска, Владивостока и других городов. Приказом Госкомвуза РФ в марте 1996 года была официально зарегистрирована специальность 040700 – валеология. Идет подготовка педагогов-валеологов.
За свою творческую жизнь Брехман опубликовал более 300 статей, 14 монографий, которые переведены на китайский, английский, португальский, японский языки. Он получил 10 авторских свидетельств и 12 международных патентов. Научный архив и многолетняя переписка Брехмана с иностранными учёными переданы в музей адаптогенов Шведского травяного института.
Брехман имел множество наград: Орден Ленина, Орден «Знак почета», Орден Красной Звезды, Орден Отечественной войны 2 степени, Золотая, серебряная, бронзовая медали ВДНХ, Почетная грамота Президиума Верховного Совета РСФСР.
Все больше растет нужна в лекарствах для здоровых. Люди все полнее начинают осознавать, что здоровье здоровью рознь! Что люди заметно различаются между собой по «количеству здоровья» (об этом писал хирург-кардиолог, писатель Николай Михайлович Амосов, 1913–2002). Что необходимо всемерно повышать стрессоустойчивость организма, его сопротивление к неблагоприятным воздействиям.
Адаптогены входят в нашу жизнь. Во Владивостоке элеутерококк был с успехом применен для повышения устойчивости организма водолазов, которые вели работы на глубинах 90-160 метров. На Памире на высоте около четырех тысяч метров элеутерококк помогал людям выполнять большую работу, сохранял хорошее самочувствие.
Опытная проверка в трудных условиях заполярного Норильска показала, что применение этого растения в два с лишним раза снижает заболеваемость гриппом и общую подверженность болезням у рабочих одного из заводов горно-металлургического комбината. И тот же элеутерококк смог оградить организм людей от комплекса неблагоприятных воздействий в тропиках во время длительного плавания.
В отличие от химических средств адаптогены практически не дают вредных побочных эффектов и потому могут добавляться в пищевые продукты (скажем, элеутерококк содержится в безалкогольном напитке «Байкал», экстракт левзеи идет на изготовление напитка «Саяны»).
И будем надеяться, что скоро наступит время, когда, зайдя в кафе, мы вместо чашечки кофе потребуем – и получим! – порцию элеутерококка, или двойной золотой корень, или еще что-нибудь подобное, что вернет нам бодрость, хорошее настроение, вкус к жизни.
8.10. Путь к валеологии
Наша жизнь – это зал ожидания
От младенчества до седин.
Сколько всяких наук выживания,
А исход непременно один.
А теперь стоит хотя бы немного поговорить о во многом загадочной пока науке – валеологии.
В 2000 году во Владивостоке была издана книга «ПУТЬ К ВАЛЕОЛОГИИ. Воспоминания об И.И. Брехмане». Открывается этот сборник воспоминаний статьей самого Брехмана, ее название «Философия нездоровья (человек в третьем состоянии)».
Брехман так начинает свою статью:
«Жизнь – самое дорогое для человека, источник радости и счастья, удовлетворения своим бытием. Важнейшим условием полноценной жизни является здоровье – свобода дерзать и свершать. Болезнь – стесненная в своей свободе жизнь (К. Маркс). В человеке природа достигла высшей сложности и совершенства, именно в нем впервые возникло диалектическое единство биологического и социального, материального и духовного. “Человек, и только он один, последний по времени возникновения, самый свежий, самый радужный, многоцветный из последних пластов жизни” (Тейяр де Шарден, 1965). Но в полной мере все это может относиться к человеку здоровому».
Дальше Брехман сетует на то, что человеку-де нужны мотивы действий, позволяющих ему сохранять и восстанавливать утраченное здоровья. К сожалению, утверждает Брехман, мотивация возникает чаще всего тогда, когда здоровье утрачено или находится под серьезной угрозой.
Брехман пишет:
«Такие адепты здорового образа жизни, как американский врач Кеннет Купер, академики Н.М. Амосов и А.А. Микулин, откровенно пишут в своих книгах, что болезнь заставила их серьезно заняться своим здоровьем. Но глее книги о людях, которые от здоровья шли к еще большему здоровью и именно благодаря этому достигли больших свершений на благо общества? Таких книг, к сожалению, нет. Очень и очень мало пишут об установках на долгую и здоровую жизнь, которая сама по себе при прочих равных условиях может творить чудеса».
Статью Брехмана стоит прочесть каждому. Он, в частности, ставит важную проблему обучения здоровью, считает, что она пока практически не решается.
Заканчивает Брехман статью так:
«К сожалению, науки о здоровье еще нет. Сделана только первая попытка очертить контуры науки о здоровье – валеологии, которая должна возникнуть на стыке экологии, биологии, медицины, психологии, педагогики и других наук. Крайне необходима практика прямого пути к здоровью, для осуществления которой должна быть создана специальная государственная система, объединяющая средства и усилия всех ведомств, организаций и людей. Здоровье – слишком важное и многообъемлющее дело, чтобы оставлять его только медицине, и сколько бы ни увеличивать средств на здравоохранение, оно потратит их на лечение, но больных вряд ли станет меньше.
У медицины и валеологии цели сходные, но прежде, чем объединиться, нужно размежеваться. Вряд ли внутри Министерства здравоохранения, которое правильнее называть Министерством медицины, вырастет государственная система сохранения и увеличения потенциала здоровья всего народа. Для этой цели должны быть созданы “Министерства здоровья”».
В упомянутом сборнике со статьей «Открыватель нового поля науки» выступил и знакомый нам академик из Новосибирска Влаиль Петрович Казначеев. Он отмечал:
«Валеология – это ключевое, стратегическое направление… Скажем, заболел человек. Конечно же, его надо лечить в любом случае. Это – тактика. А кто может не допустить болезнь? Не невропатолог, не терапевт, не врач другой специальности, а валеолог. Противоречие между лечебной медициной сегодня и крупнейшим историческим заказом не понимается до сих пор. Мы можем истратить миллиарды на дорогие препараты и уникальные приборы, но от этого причины болезней не исчезнут. А вот как сделать поколение здоровым, наука почти не знает».
Казначеев вспоминает свои беседы и споры с Брехманом о том, закончился или продолжается биологическая эволюция человека или же нет. Также о том, что валеология, возможно, является одним из ключевых подходов к решению важнейшей и глобальной задачи – сохранению и выживанию человечества на планете Земля.
8.11. Николай Иванович Вавилов
Николай Иванович Вавилов напоминал мне вулкан Стромболи в Средиземье, который, вечно пылая, служит морякам естественным маяком.
Николай Иванович – гений, и мы не сознаем этого только потому, что он наш современник.
Раз уж мы заговорили о растениях, то тут нельзя не упомянуть светлое и великое имя Николая Ивановича Вавилова. И хочется более подробно рассказать про этого великана биологической науки, которому наука о растениях так много обязана.
ВАВИЛОВ (1887–1943) – русский ботаник, растениевод, генетик, географ и организатор науки. Родился в Москве, он старший брат известного физика академика Сергея Ивановича Вавилова (1891–1951, был с 1945 года президентом Академии наук СССР).
Николай Иванович окончил Московское коммерческое училище (1906 год) и Московский сельскохозяйственный институт (бывшую Петровскую академию, 1910 год), был оставлен на кафедре частного земледелия, которой заведовал агрохимик Дмитрий Николаевич Прянишников (1865–1948), для подготовки к профессорскому званию, а затем прикомандирован к селекционной станции.
В 1913–1914 работал в Садоводческом институте у одного из основоположников генетики англичанина Уильяма Бэтсона (1861–1926), которого Вавилов впоследствии называл своим учителем и «первым апостолом нового учения», а затем во Франции, в крупнейшей семеноводческой фирме Вильморенов, и в Германии у Эрнста Геккеля (1834–1919).
После начала Первой мировой войны Вавилов с трудом сумел выбраться из Германии, вернулся в Россию. В 1916 году отправился в экспедицию в Иран, затем на Памир. Вернувшись в Москву, преподавал, разбирал привезенные материалы, проводил опыты с памирскими скороспелыми пшеницами, продолжал эксперименты по иммунитету на опытных делянках в Петровской академии.
С сентября 1917 по 1921 годы преподавал на Саратовских высших сельскохозяйственных курсах, где в 1918 году, с преобразованием курсов в институт, был избран профессором и заведовал кафедрой генетики, селекции и частного земледелия. На местных станциях вместе со студентами проводил исследования по селекции.
В июне 1920 года выступил с докладом о гомологических рядах на III Всероссийском съезде селекционеров в Саратове. В 1921 году побывал в США, где выступил на Международном конгрессе по сельскому хозяйству, познакомился с работой Бюро растениеводства в Вашингтоне и работой Колумбийской лаборатории Томаса Моргана (1866–1945).
В 1922 году Вавилов был назначен директором Государственного института опытной агрономии, объединившего различные отделы Сельскохозяйственного ученого комитета. В 1924 году стал директором Всесоюзного института прикладной ботаники и новых культур, в 1930 году – директором его преемника, Всесоюзного института растениеводства c широкой сетью отделений, опытных станций и опорных пунктов.
В 1927 году участвовал в работе V Международного генетического конгресса в Берлине. Был президентом, а в 1935–1940 годах – вице-президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Владимира Ильича Ленина (ВАСХНИЛ) (с 1938 года президентом стал Трофим Денисович Лысенко, остававшийся на своем посту до 1956 года).
Вавилов – основоположник учения об иммунитете растений к инфекционным заболеваниям, он продолжил общее учение об иммунитете, развитое Ильей Ильичем Мечниковым (1845–1916).
В 1920–1930-е годы Вавилов был участником и организатором множества экспедиций по сбору культурных растений. Побывал в Афганистане, Японии, Китае, в странах Центральной и Южной Америки, Северной Африки, Ближнего Востока, Средиземноморья, ездил в Эфиопию, Эритрею и другие страны. После этого в 1933году отправился в различные регионы СССР. В результате всех этих экспедиций была собрана богатейшая коллекция образцов растений (к 1940 году она содержала около 200 тысяч форм).
В основе всей работы лежала идея Вавилова о необходимости «переписи» сортов всех культурных растений. Он предлагал хранить собранные экземпляры не в засушенном виде, а живыми, ежегодно высеваемыми. Ученый организовал также так называемые географические посевы – ежегодно около двухсот культурных растений высевались в различных климатических и почвенных условиях, число опытных станций достигло 115-ти.
Начиная с середины 1930-х годов, главным образом после известной IV сессии ВАСХНИЛ в декабре 1936 года, Вавилов стал главным и наиболее авторитетным оппонентом Лысенко и других представителей «агробиологии Тимирязева – Мичурина – Лысенко», обещавших быстрое восстановление сельского хозяйства путем «воспитания» растений.
Трудно и вообразить, каких бы еще успехов в биологии достиг Вавилов, если бы он не жил в самое зловредное советское время и если бы на пути у него не оказался его антипод – фанатичный и невежественный Лысенко. И катастрофа – для Вавилова лично, для русской и мировой науки – разразилась!
Лысенко считал генетику бредом. Какие там гены! Изменить наследственные свойства сельскохозяйственных растений можно, полагал он, под непосредственным влиянием условий существования. Это соответствовало известному лозунгу Мичурина: «Мы не можем ждать милостей от природы. Взять их у нее – наша задача!»
Такой подход вполне соответствовал убежденности большевиков в возможности революционной перестройки не только общества, но и природы. И общественное мнение было на стороне Лысенко.
Вавилов говорил, что нужно провести огромную научную работу, чтобы на ее основе поднять урожаи. А Лысенко утверждал, что берется сделать все это за пару лет. И собирался повысить урожайность в 5 раз! Это было вранье, но оно обнаружилось лишь тогда, когда началась жестокая война с фашизмом.
В августе 1932 года в Итаке (США) собрался VI Международный генетический конгресс. Вавилова избрали вице-президентом конгресса. Это была его последняя поездка за рубеж. Следующий VII конгресс решено было, учитывая заслуги Вавилова в генетике, провести в СССР, в 1937 году. Его президентом избрали Вавилова. Но конгресс был запрещен советскими властями.
К тому времени уже шла организованная травля Вавилова. В 1934 году ему запретили выезд из страны. В июне 1935 года он был смещен с поста президента ВАСХНИЛ. VII съезд генетиков мира состоялся в 1938 году в Эдинбурге. Вавилова туда не пустили. На сцене символически стояло пустое кресло президента…
20 ноября 1939 года, к тому времени Вавилов перестал искать компромиссы и публично высказал свое отношение к работам Лысенко, Николай Иванович последний раз виделся в Кремле со Сталиным. Отец народов был зол и груб. Было очевидно, что он сделал выбор в пользу Лысенко.
Вавилов был арестован 6 августа 1940 года. После многомесячных пыток его приговорили к расстрелу (спрашивается, за что?). 26 июля 1941 года Президиум Верховного Совета СССР отказал в просьбе о помиловании. Однако Николая Ивановича так и не расстреляли.
29 октября 1941 года Вавилов оказался в Саратовской тюрьме № 1, построенной еще в годы губернаторства Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911). Удивительно, что в Саратове в 1917 году начиналась активная научная работа ученого, в Саратове же ему довелось провести свои последние, самые трагические пятнадцать месяцев жизни.
В камере смертников Николай Иванович находился вместе с известным философом бывшим директором Института мировой литературы академиком Иваном Капитоновичем Лупполом (1896–1943) и работником лесосплавной конторы И.Ф.Филатовым.
Последний вспоминал: Вавилов навел дисциплину в камере. Ободрял своих товарищей. Чтобы отвлечь их от тяжелой действительности, завел чтение лекций по истории, биологии, лесотехнике. Лекции читали по очереди все трое. Читали вполголоса, при громком разговоре вахтер открывал дверь или смотровое окно и приказывал разговаривать только шепотом. На койке спали в порядке очереди двое. Третий дремал за столом, прикованным к стене и к полу камеры…»
Жизнь заключенных была страшной. Вот описание тюремного меню: «Утром теплая водичка с солью вместо сахара. Хлебная пайка на сутки – триста граммов. Хлеб был, как правило, сырой, недоброкачественный. В обед получали мы баланду – болтушку из муки, откуда иногда удавалось выудить рыбью голову… И совсем уж редко заключенным доставался сахар: что-нибудь чайная или столовая ложка. Засыпали прямо в ладонь. Кашу и селедку давали только тяжело больным по назначению врача».
Вавилов пробыл в камере смертников до конца июня 1942 года, когда, наконец, смертную казнь ему заменили на 20-летнее тюремное заключение. К тому времени в Великобритании Николай Иванович был избран почетным иностранным членом Лондонского Королевского общества (так в Англии называют Академию наук).
Научный авторитет Вавилова в странах-союзницах СССР по общей борьбе с Гитлером был очень высок. Должно быть, поэтому Сталин не пожелал расстрелять ученого. Но он же не хотел выпускать его из тюрьмы, справедливо полагая, что тяжелейшие тюремные условия, отвратительное питание сделают свое черное дело.
Так и случилось! К началу 1943 года Вавилов, по свидетельству врачей, выглядел на 10 лет старше своего возраста. Он был полностью истощен, у него начали отекать ноги, ослабли мышцы, побледнела кожа, он уже не мог самостоятельно передвигаться.
Берия, тюремное начальство были прекрасно осведомлены о состоянии здоровья ученого, но абсолютно ничего не предпринимали для его спасения. Все это было очень похоже на заранее спланированное убийство. Вавилов умер в тюремной камере от полного истощения сил 26 января 1943 года.
«Если ты встал на путь ученого, то помни, что обрек себя на вечное искание нового, на беспокойную жизнь до гробовой доски. У каждого ученого должен быть мощный ген беспокойства. Он должен быть одержим».
Эти слова Вавилова стали нормой поведения и для него самого. Он был неутомим в исследованиях и, объездив весь мир (при встречах его спрашивали не «как вы поживаете?», а «куда вы теперь едете?»), отовсюду привозил экземпляры заморских растений. Ленинград был для него пристанью, мир – лабораторией. В письмах он шутил: «Подытоживаю в настоящее время земной шар…»
Работоспособность у Николая Ивановича была потрясающая. «Жизнь коротка, а так много нужно сделать!» – говорил он. По свидетельству тех, кто его близко знал, Николай Иванович обычно спал не более трех-четырех часов (случалось, приглашал сотрудников для работы к себе домой в 11–12 часов ночи), не признавал ни выходных, ни праздников, ни отпусков. Не выносил людей, которые мечтают, как бы «поскорее добраться до дома и поставить пластинку».
Гонка! С утра и до поздней ночи, с первого дня месяца до последнего – и так многие десятилетия. Мало кто выдерживал темпы его жизни. Директор Института хлопководства во Флориде (США) профессор Харланд, приехав в СССР, рассказывал, что после посещение их института Вавиловым всем сотрудникам пришлось дать трехдневный отдых.
В отпускное время Вавилов обычно ездил на опытные станции руководимого им Всесоюзного института растениеводства. И тогда, рассказывали очевидцы, для сотрудников наступал «великий пост». В 4 часа утра стук в окно: «Пора работать». И Николай Иванович, окруженный свитой, идет на поля.
Вавилов и его сотрудники подолгу ползали на корточках от растения к растению. Как часовой мастер со своим моноклем, Вавилов изучал с лупой строение цветков, пустулы ржавчины и многое другое. Так проходила неделя; сотрудники ходили небритыми, с отеками под глазами… И все же обожали своего шефа за темперамент, эрудицию, за поразительные прогнозы.
Но особенно неистовым становился Вавилов, когда, попав в иноземные края, пытался понять «земледельческую душу» той или иной страны. Ученый был страстным охотником за растениями. Мысли о будущих маршрутах Николай Иванович записывал на абажуре лампы, по вечерам эти записи таинственно светились, и мчался туда, где многовековая история земледелия накопила изобилие «растительной дичи».
Казалось, природа наделила организм Вавилова какими-то особыми физическими качествами, специально приспособленными для выполнения гигантской работы. Как рассказывали сопровождавшие Вавилова в экспедиции по Тянь-Шаню проводники, он поразил их тем, что большую часть пути шел пешком, забегал на каждый попутный откос, карабкался по крутым склонам, дотошно осматривал каждое ущелье, каждую скалу и везде находил, что собрать в свою гербарную сетку и в мешочки для семян. Затем писал, укладывал собранное, сушил, расправлял.
Из каждой экспедиции Вавилов привозил огромный материал: колосья, початки, плоды, пакетики семян, черенки, гербарии, тетради с описью растений, путевые дневники и местные раритеты.
Итоги титанического труда Вавилова впечатляющи. Овация грянула в зале заседаний Третьего Всероссийского съезда селекционеров, случилось это в 1920 году в Саратове, когда тридцатитрехлетний профессор местного университета Вавилов изложил свой закон гомологических (от греческого «homologos» – «подобный») рядов. Прерывая гром аплодисментов, председатель совещания, выдающийся русский ботаник Вячеслав Рафаилович Заленский (1875–1923) воскликнул: «Биологи приветствуют своего Менделеева!»
Открытый Вавиловым, имеющий генетическую природу закон параллелизма в наследственной изменчивости у близких видов растений и животных недаром сравнивают с химической периодической системой. Ученый показал тогда, что если все известные у наиболее изученного в данной группе вида растения вариации расположить в определенном порядке в таблицу, то можно обнаружить и у других близких видов почти все те же вариации изменчивости признаков. Так, к примеру, у мягкой пшеницы есть растения с остистыми, безостыми, полуостистыми колосьями; белоколосые, красноколосые, черноколосые, сероколосые формы и так далее.
Обнаруженные Вавиловым закономерности находят все большее подтверждение. По мере развития исследований «пустые» места в таблице заполняются, и параллелизм в изменчивости видов становится все более полным. Выясняется также, что такую схожесть имеют виды не только одного рода, но и близких по своему происхождению родов, скажем, пшеницы, ячменя, ржи и других злаков. Поэтому закон гомологических рядов помогает исследователям лучше ориентироваться среди огромного разнообразия живых существ. Он облегчает и поиски нужных для селекции хозяйственных признаков растений и животных.
В 1926 году Вавилов добился нового успеха: одним из первых в стране он был удостоен премии имени В.И.Ленина – высшей награды ученого, в том же году Вавилов вошел в состав ЦИК СССР, став членом правительства. А премия была присуждена Николаю Ивановичу за учение об иммунитете растений и труд фундаментальнейшего значения «Центры происхождения культурных растений».
Вавилов показал, что родина культурных растений – несколько горных районов мира: Эфиопии, Передней и Средней Азии (в частности, Памир), Китая, Индии, в Кордильерах Северной и Южной Америки. Всего ученый установил семь очагов древнейшего земледелия: пять – в Старом Свете и два – в Новом. Эти центры, «пекла творения» (выражение Вавилова – Ю.Ч.), и были той кухней, где природа готовит свои самые совершенные растительные «блюда». А уж человек разносил их затем по всему миру.
8.12. Миражи здоровья
Не надо ждать рая на Земле, рай – нечто застывшее. А жизнь – это вечное движение. Земля не приют для жаждущих отдыха.
И медицина все более перестает быть «врачеванием», все более становится здравоохранением. «Центр тяжести» все ощутимее смещается от лечебной сферы к профилактической. Но, понятно, подлинные условия для могут быть созданы лишь в здоровом (социалистической направленности) обществе, поскольку его основная цель – благополучие и здоровье человека. Потому, кстати, в СССР здравоохранение было сведено в единую государственную систему, а врач возведен в ранг государственного деятеля, обладающего большими, предусмотренными законами правами.
Известный советский кардиолог З.И. Янушкевичус в одной из своих статей поддерживал мнение, что вскоре должна зародиться и своеобразныая мобилизующая медицина. Что она будет сугубо индивидуализированной как в профессиональном, так и в личном плане.
В недалеком будущем, писал Янушкевичус, будет создана медицина директоров, инженеров, учителей, певцов… И каждая из них сможет использовать свои мобилизующие средства применительно к индивидуальности Иванова, Петрова, Сидорова, учитывая все их физические и психические особенности.
Мобилизующая профилактика, считал ученый, позволит решать и такие задачи, с которыми сегодня отнюдь не всегда можно достаточно успешно справиться огульными диетическими ограничениями, жесткими изменениями режима и т. д.
Большое место при этом займет воспитательная – педагогическая и психологическая медицина, которая предупреждение болезней и преждевременной старости должна начинать еще в раннем детстве, а возможно, даже до рождения человека, воздействуя на его родителей.
Эта медицина должна научить человека правильно дышать, правильно есть – за 85 лет жизни, подсчитано, человек в среднем 90 тысяч раз принимает пищу. Ну как тут не признать, что пища – самое главное лекарство для взрослых! – с максимальной пользой заниматься физическими упражнениями. Эта медицина научит искусству эффективной умственной работы, покажет человеку, как должно рационально строить свои отношения с близкими и друзьями…
Академик Янушкевичус не сомневался, что скоро наряду с гигиеной и санитарией появится медицина (Парацельс когда-то мечтал объединить с медициной философию, астрономию, химию и добродетель; он полагал, что истинная медицина покоится на этих четырех опорах), которая смело вторгнется в формирование ландшафта, архитектуры, а пожалуй, и в литературу, музыку, искусство.
Это не пустые мечты! Возможности эстетического воздействия на человека очень велики, но пока мы еще очень мало их изучили и уж совсем мало их используем…
Здоровье – понятие очень коварное. Его критерии зыбки и трудноуловимы. Американский врач и мыслитель Рене Дюбо (1901–1982) в книге «Мираж здоровья» (1961 год) хорошо показал это. Он, как говорится, возвращает нас с облаков на землю.
ДЮБО (1901–1982) окончил Национальный сельскохозяйственный институт в Париже. В 1924 уехал в США и поступил в университет Рутгерса, где в 1927 получил степень доктора философии. С 1927 года и до конца жизни (не считая периода 1942–1944 годы, когда он был профессором тропической медицины в медицинской школе Гарвардского университета) работал в Рокфеллеровском институте медицинских исследований (ныне Рокфеллеровский университет) в Нью-Йорке.
В центре научных интересов Дюбо находился вопрос о влиянии почвенных бактерий на патогенные микроорганизмы. В 1939 году Дюбо выделил из почвенной бактерии Bacillus brevis пептид, названный им тиротрицином. Это вещество обладало относительно слабым противомикробным действием, но результаты, полученные Дюбо, сыграли важную роль в открытии стрептомицина и других антибиотиков. С 1946 года был главным редактором «Журнала экспериментальной медицины» («Journal of Experimental Medicine»).
Впоследствии Дюбо оставил занятия микробиологией и посвятил себя деятельности по защите окружающей среды: писал книги и эссе, выступал с лекциями. В 1969 году его книга о взаимоотношениях человека и окружающего мира «Такое человечное животное» (So Human an Animal, 1968 год) была удостоена Пулитцеровской премии.
В книге «Мираж здоровья» Дюбо сделал четыре важных вывода. Вот что об этом можно прочесть в интернете на личном сайте Альберта Анатольевича Баранова.
Первый вывод Дюбо: он полагает, что понижение показателя смертности в мире за последние 100 лет не имеет отношения к развитию медицины, ибо болезни, подобные проказе и тифу, стали исчезать в Европе прежде, чем была разработана и стала применяться в практике (в 1880-е годы) микробная теория.
Второй вывод. Утверждать, что современное состояние здоровья на Западе лучше, чем когда-либо в истории – значит, вводить людей в заблуждение. Да, детская смертность существенно упала, но ожидаемая продолжительность жизни после 45 лет едва ли больше, чем в некоторые десятилетия в прошлом. К тому же в прошлом не было зависимости людей от лекарств в решении своих повседневных проблем.
Третий вывод. Дюбо был убежден, что концепция однофакторной детерминации болезни является ошибочной, что инфекционные и хронические болезни являются скорее косвенным следствием совокупности обстоятельств, чем прямым результатом единственной причины. Поэтому ему представляются «безумными» усилия медиков найти причину рака, или сердечной недостаточности, или психических болезней.
В-четвертых, Дюбо верил, что люди могут адаптироваться почти к любым условиям жизни, но для этого нужно время. Он выступал против дальнейшего ускорения темпа современной жизни. Подчеркивал связь между растущей автоматизацией и стрессами и психическими расстройствами, он явно винил современное общество в порождении некоторых новых болезней.
Что такое здоровье? По мнению Дюбо, это состояние полной адаптации человека к среде, в которой он обитает. Но среда эта динамична, переменчива. И любое сколько-нибудь заметное ее изменение тотчас же вызовет необходимость новой адаптации, нового здоровья! И если эта адаптация не достигнута, образуется щель, куда тотчас же устремятся всевозможные расстройства, недуги, хвори – старые и новые.
Но что же делать?! Нельзя же жить под колпаком! Ведь в таком случае мы совершенно разучимся противостоять всем стрессам, идущим из окружающего нас огромного мира.
Лабораторные опыты четко свидетельствуют: крысы, живущие в покое и холе, защищенные от всех невзгод, оказываются намного уязвимее живущих на воле полевых крыс, закаленных в борьбе с лишениями. У лабораторных крыс атрофирована щитовидная железа, меньше вес надпочечников. Они совершенно беззащитны перед хищниками и микробами.
Все это примут во внимание врачи новой медицины. Они будут отчетливо понимать, что человечеству не следует обольщаться надеждами на вечное здоровье, не следует гоняться за миражами этого понятия, а надо практически и трезво смотреть на здоровье как на состояние, требующее неустанных забот и усилий.
8.13. О пользе самолечения
Доктора ездили к Наташе и отдельно, и консилиумами, говорили много по-французски, по-немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет ‹…› и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из бесчисленных соединений страданий этих органов.
«…Не только сам врач, – писал Гиппократ, – должен употреблять в дело все, что необходимо, но и больной, и окружающие, и все внешние обстоятельства должны способствовать врачу в его деятельности».
Эти мысли Гиппократа вновь стали крайне актуальными в наше время, в эпоху стресс-терапии. Стресс-болезни сугубо индивидуальны и плохоразличимы для глаз «постороннего» (даже при самом заботливом и внимательном отношении самого опытного и мудрого врача). Никто не знает человека и всех обстоятельств его жизни так, как это знает он сам. И если он достаточно проницателен, то сможет принести своему здоровью немалую пользу.
Итак, поговорим о самолечении. О его необходимости. Самолечение совершенно неуместно, если нужно лечить болезни специальные, пичкая себя химическими таблетками, неумеренное употребление которых может принести больше вреда, чем пользы. Но самолечение становится просто необходимым при борьбе со стресс-хворями.
Уже появились руководства (смотри, к примеру, книгу американских авторов Дж. Эверли и Р. Розенфельда «Стресс: природа и лечение». 1985 год), в которых прямо подчеркивается ответственность пациента за свое здоровье при лечении стрессовых реакций. Там отмечается, что современное здравоохранение переживает стадию перемен, что традиционная модель медицины, в которой пациент играет в процессе лечения совершенно пассивную роль, по-видимому, себя исчерпала.
Ответственность пациента за свое здоровье проявляется многими способами. В умении расслабляться (не проводить досуг перед телевизором или рядом с радиоприемником, а использовать разнообразные приемы медитации, хатха-йоги и другие действенные средства), в понимании, как можно бороться со многими связанными со стрессом предрассудками (с ложными мнениями: «только слабые люди страдают от стресса», «я не несу ответственность за стресс в моей жизни, стресс в наше время неизбежен – мы все его жертвы» и т. д.), в активных попытках найти источники стресса и защитить себя от них, в создании для себя особых, строго индивидуальных условий жизни.
О больших возможностях самолечения свидетельствуют и многие взятые из жизни факты. Об этом, в частности, в своей книге «Анатомия болезни» рассказал американский журналист, ученый, писатель и общественный деятель Норман Казинс.
КАЗИНС (1915–1990) был старшим преподавателем медицинского факультета Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе (США), специализировался на изучении биохимии эмоций. Особенно его интересовали пути, по которым эмоции могут вызывать болезнь или улучшать перспективу выздоровления. Интересовали возможности улучшения взаимоотношений врача и пациента, гуманизация образования студентов медицинских факультетов, исследования о роли психики в регенерации и исцелении человеческого организма.
В 10 лет Казинс, заболев туберкулезом, попал в санаторий. Там ему пришла в голову простая мысль. Он заметил, что пациенты-оптимисты имеют больше шансов выздоравливать, а пессимисты такой тенденции лишены. Казинс сознательно решил стать оптимистом, и благодаря этому поправился.
Вторая болезнь буквально набросилась на Казинса в 1964 году. Он заболел очень редким заболеванием – анкилозным спондилитом. Такая хвороба медленно парализует все тело и неизбежно заканчивается смертью в течение года. Казинсу было о чем задуматься. В частности, вспоминает он, ему пришла на ум книга Ганса Селье «Стресс жизни». В ней говорилось, как негативно влияют на человека отрицательные эмоции. И тут он подумал, а как влияют эмоции положительные? Не могут ли любовь, надежда, вера, смех и воля к жизни стать лучшим лекарством? И что же? На удивление всей академической медицине Казинс вылечил себя сам. Излечился… смехом! Об этом в подробностях расскажем чуть ниже.
Далее. В 1983 году Казинс перенес инфаркт миокарда и конгестивную остановку сердца. И снова он лечился тем же методом – при помощи смеха. Чтобы не видеть больничных покоев, он выписался и поселился в отеле, начав курс самолечения.
Долгие годы Казинс являлся редактором журнала «Человек и медицина». Более 25 лет Казинс был редактором крупнейшего американского еженедельника «Сэтардей ревью», тираж которого благодаря его усилиям вырос с 15.000 до 650.000. Казинс – автор шестнадцати книг, наиболее знаменитыми из которых явились бестселлеры «Анатомия болезни с точки зрения пациента», «Врачующее сердце», книга, в которой он рассказывал, как выздоровел после инфаркта.
В России книга «Анатомия болезни с точки зрения пациента» была издана в 1991 году. Предисловие к ней попросили написать уже известного нам Николая Михайловича Амосова. Он писал:
«Каждый больной человек должен взять на себя определенную ответственность за выздоровление, избавление от болезни или инвалидности – такова главная идея книги. Она не нова, но мало кто из авторов смог полно и глубоко выразить то, что лежит в основе этой идеи. Норман Казинс – не врач, но его открытия были приняты медиками с большим энтузиазмом. В этой книге он объясняет природу стресса, способность человеческой психики мобилизовать внутренние ресурсы организма для борьбы с болезнью. Его выводы уже подтверждены данными, полученными в исследовательских центрах».
И другой комментарий Амосова:
«Не следует воспринимать книгу Нормана Казинса как вызов научной медицине и сомнение в ее состоятельности. Он вовсе не ратует за возвращение к знахарству. Хотя и испытывает глубокое уважение к старомодному семейному врачу. Лично я всегда чувствовал, что единственный недостаток научной медицины в том, что она недостаточно научна. Подлинно научной она станет только тогда, когда врачи и пациенты научатся управлять «врачующей силой природы». Книга Нормана Казинса «Анатомия болезни с точки зрения пациента» должна им в этом помочь».
Ну а мнение Казинса, изложенное им в этой книге?
«Медицина – не только наука, но и искусство. Самое важное – открывать возможности человеческой психики и организма, использовать их глубинные резервы в борьбе с болезнью или со стрессом».
А заканчивает книгу Казинс таким эпизодом:
«Так совпало, что в 10-ю годовщину со дня начала болезни я случайно встретил одного из тех врачей, которые поставили мне печальный диагноз: коллагеноз, означающий прогрессирующий паралич. Он был совершенно ошарашен, увидев меня. Я протянул руку, чтобы поздороваться, он – тоже. Я не удержался: хотел продемонстрировать ему все, что не мог выразить словами, – я сжал ему руку с такой силой, что он даже сморщился от боли и вынужден был просить пощады. Сила моего рукопожатия была красноречивее всех слов. Вряд ли стоило спрашивать о моем теперешнем самочувствии, но врач поинтересовался, что же помогло мне выздороветь.
– Все началось, – сказал я, – когда я решил, что даже самые опытные медицинские эксперты на самом деле знают недостаточно, чтобы приговорить человека к неподвижности и смерти. И я надеюсь, что врачи будут крайне осторожны, говоря с пациентами: ведь те могут поверить их прогнозам, а это станет началом конца».
1964 год. Известный американский журналист Норман Казинс тяжело заболел. Все началось с ломоты в теле, потом двигаться стало совсем трудно. Пошел обследоваться. Врачи ему и влепили: анкилозирующий спондилит. Выговорить трудно, а уж если разбираться в этом диагнозе… В общем, воспаление в суставах, которое может привести к сильной деформации позвоночника. Мало веселого, совсем мало. Практически ничего.
Казинс был здоров и бодр, а тут – такое. Что делать? Чувствовал он себя безобразно. Тело двигалось плохо, Казинс еле поднимал руки и ноги. Однажды он не смог открыть рот, чтобы поесть. Ложись – и помирай.
Казинс лежал целыми днями в постели и печалился, печалился, загоняя себя в безысходную тоску.
Шансы на выздоровление были мизерны. Благоприятный исход при анкилозирующем спондилите, как известно из статистики этого заболевания, наступает лишь у одного из пятисот больных. Да и то только в том случае, если воспалительный процесс только-только начался.
Один из пятисот? Это все же шанс, и Норман Казинс захотел стать одним из… Он захотел жить. Страстно… И после этого придумал собственную программу исцеления. Программа была (казалась) крайне странной. Побудительным толчком к созданию этой «программы» стали слова доктора Хитцига, что организм тогда активно борется с заболеванием, когда эндокринная система человека работает мощно. А эндокринная система угнетается из-за сильных стрессов и сильных негативных эмоций: печали, страха, гнева и тому подобного.
Казинс стал думать. Рассуждал о простой вещи: если негативные эмоции эндокринную систему угнетают, то позитивные должны ее стимулировать. Не так ли? Казинс открыл Библию. Он открывал ее и раньше, но сейчас цитата из притч Соломоновых пришлась как нельзя более кстати: «Веселое сердце благотворно, как врачество, а унылый дух сушит кости» (Пророчества царя Соломона 17/22).
Затем, в подкрепление мнения Соломона, Казинс стал читать и других авторов, которые все в один голос утверждали, что улыбка и смех – это здорово, печаль и уныние – не очень.
К примеру, канадский врач и философ Уильям Ослер (1849–1919, известны афоризмы Ослера: «Начинающий врач выписывает по двадцать лекарств для каждой болезни; опытный врач – одно лекарство на двадцать болезней» и «одна из главных обязанностей врача – научить людей не принимать лекарства») назвал смех – «музыкой жизни». Он советовал смеяться не менее десяти минут в день, чтобы прогнать хандру, развеять меланхолию и ощутить бодрость.
О пользе радости говорили и английский священнослужитель, писатель и ученый, автор энциклопедического сочинения «Анатомия меланхолии» Роберт Бартон (1577–1640), и Иммануил Кант, и Зигмунд Фрейд. Все они были не дураки посмеяться.
Основоположник психоанализа Зигмунд Фрейд (1856–1939) рассматривал юмор как уникальное проявление человеческой психики, а смех – как не менее уникальное средство лечения.
Казинс твердо решил не пребывать в роли пассивного наблюдателя, решил подключить собственные ресурсы к борьбе с заболеванием, вселить в себя несокрушимую веру в выздоровление. Он заказал себе кинопроектор и кучу комедий.
Смотрел их и хохотал. А тело болело. А он опять смотрел и опять хохотал. И снова, и снова… А еще он принимал мультивитамины по совету американского химика Нобелевского лауреата Лайнуса Полинга (1901–1994). И вот наступил день, когда после десяти минут счастливого смеха Казинс проспал два часа совершенно спокойно. Боль ушла!
А потом Казинс опять смотрел комедии, и ему читали юмористические книги. К черту боль! Смех стал сильнейшим анестетиком (обезболивающим)! Но что насчет активизации эндокринной системы? У Нормана Казинса стали брать анализы крови до и сразу же после просмотра комедий. Что вы думаете? Воспаление стало уменьшаться.
Казинс разработал целую систему мер (он в шутку называл ее «смехотерапией»), поднимающих бодрость духа. Просмотр кинокомедий (смех давал ему обезболивающий эффект и два часа спокойного сна, по пробуждении кинопроектор включался вновь, и сон вновь продлевался), чтение юмористических книг, повышенные дозы витамина С («аскорбиновая кислота “работала” так же, как и смех») и другие созданные Казинсом для себя «костыли» здоровья вывели его из «долины хворей».
Чудо свершилось – Казинс выздоровел.
Много лет Казинс преподавал в Медицинской школе Калифорнийского университета Лос-Анджелеса (UCLA), организовав кафедру изучения проблем смеха и возможностей лечения им пациентов. Наверное, он был единственным преподавателем без медицинского образования. Он учил молодых врачей активизировать целительный бойцовский дух в каждом пациенте.
Исследования Казинса доказали, что смех помогает превозмогать боль, лечит аллергию кожи, расслабляет мышцы шеи и спины, стабилизирует работу сердца и головного мозга.
8.14. Альтруистический эгоизм
На основании долголетней лабораторной – биологической и медицинской – работы мною были выявлены некоторые общие законы реакций человека на стрессовые раздражители. В последнее время я пришел к заключению, что эти законы могут быть приложимы к поведению людей в самом широком смысле слова, что из них могут быть сделаны некоторые важные психологические и социологические выводы. Поэтому сейчас я пытаюсь разработать некую философию жизни – кодекс поведения, основанный не на предрассудках и традициях, не на какой-либо религиозной или политической концепции, а только на биологических законах.
Лечить стрессовые болезни? А не лучше ли попытаться сделать так, чтобы их просто не было? Возможен ли стресс без страданий, без горя, без неприятностей и болезней? Ганс Селье считает – возможен и пишет об этом целую книгу (1974 год): «Стресс без дистресса».
Общий ход мысли ученого таков. При любом воздействии на организм может возникнуть одна из двух реакций: активная (борьба) или пассивная (бегство или примирение).
С этими стрессовыми реакциями связаны две группы гормонов, совершенно противоположных по своему действию на организм. Одна группа – кататоксичные гормоны, – появляясь при возникновении определенной ситуации, как бы говорит нашему организму на химическом языке: «Надо сражаться. Уничтожь врага, чего бы это тебе ни стоило». Эти гормоны активизируют иммунные силы, поддерживают воспалительные процессы, вызывают повышение кровяного давления и многие другие эффекты, необходимые для «боя», для «войны».
Но есть, говорит Селье, и другая группа – гормоны синтаксические, – которая диктует организму другую, противоположную команду при стрессе: «Сражаться не надо! Тревожиться незачем, смертельной опасности нет! Если затеять крупное сражение, то оно причинит больше вреда, чем сама опасность». Эти гормоны сдерживают иммунологические реакции, подавляют воспаления, они могут быть названы «посланцами мира».
Это биологическая подкладка наших реакций, утверждает Селье, и с ее учетом надо строить свое поведение. Необходимо научиться правильно оценивать ситуацию, включать именно ту группу гормонов, которые уместны для данного момента.
Научиться не обращать внимания на пустяки, прикидывающиеся значительным событием.
Как всего этого добиться? Это можно сделать, отвечает Селье, следуя особому кодексу нравственности, который был им разработан и назван «АЛЬТРУИСТИЧЕСКИМ ЭГОИЗМОМ».
Это система этических положений, определяющих, в чем состоит смысл жизни и какими принципами следует руководствоваться, чтобы реализовать свой врожденный потенциал, выразить свое «я» и достичь таким образом «глобальной» жизненной цели.
«Я считал бы, – сообщает Селье в своей книге, – главным достижением своей жизни, если бы мне удалось рассказать об альтруистическом эгоизме так ясно и убедительно, чтобы сделать его девизом общечеловеческой этики».
По мнению Селье, недостатков всех существующих кодексов поведения является то, что они вообще не учитывают биологических законов. Христианская заповедь «Возлюби ближнего твоего, как самого себя», говорит Селье, небиологична, противоречит законам Природы, потому-то за два тысячелетия она так и осталась нереализованной.
Как же быть? Как выработать правильную этическую позицию? Надо, утверждает Селье, опираться на два исконно присущих человеку побуждения: эгоистическое стремление к самосохранению («Я открыто признаю: я эгоист», – пишет Селье) и стремление к альтруизму, к желанию помочь другому существу.
Эти два человеческих качества Селье и захотел объединить в концепции «альтруистического эгоизма» (основная ее заповедь: «Заслужи любовь ближнего своего»), считая свою доктрину концентрированным выражением своих сорокалетних биологических исследований.
Селье скромно замечает, что он лишь «взял старт», что это лишь первая попытка (ученый был уверен, что до него никто не пробовал этого сделать) создать кодекс поведения, основанный на биологических законах.
Позиция Ганса Селье вызвала большой интерес. Вот как его новации прокомментировал Филипп М. Тойама, профессор, директор Центра реабилитации от стресса (США):
«Доктор Селье обычно с трудом сдерживал раздражение, когда слышал сетования на то, что сегодня мы испытываем большие стрессовые нагрузки, чем их выпадало на долю наших предков. Он всегда подчеркивал, что в любую эпоху, не только в нашу, существовал так называемый «возраст беспокойства» и что сегодня большинство «старых типов» стресса уступили место новым, но аналогичным. Конечно, несколько сотен лет назад не существовало угрозы ядерной войны, но в то время человек испытывал неимоверный страх перед чумой.
Однако, по мнению Селье, один тип социального стресса – потеря мотивации, – безусловно усилился в наше время. Он называет это явление своего рода заболеванием духа, которое достигло размеров настоящей эпидемии, особенно среди молодежи Запада.
Селье впервые начал серьезно изучать эту проблему, когда наблюдал действие этого типа стресса на своих детях и на друзьях своих детей. Казалось, их бесцельно влечет по течению жизни, и они не знают, как распорядиться собой, – ситуация, которую Селье называет наиболее стрессовой из всех, какие только возможно себе представить.
Обычно в таких случаях предлагается два решения проблемы, каждое из которых содержит долю истины, но ни одно не является абсолютно верным. В первом случае предлагается жить исключительно для себя, не принимая близко к сердцу заботы других. Такое отношение к жизни, столь ярко запечатленное на страницах современных литературных бестселлеров, воспевающих достоинства и преимущества эгоизма, имеет некоторый смысл, ибо человеческим существам, как и всем живым организмам, следует заботиться о себе.
Однако, по мнению Селье, беспощадное и упорное преследование своих целей должно в конечном счете привести к серьезной проблеме. «Сомневаюсь, возможен ли более стрессовый подход к жизни – он ведь неизбежно приведет к возникновению антагонистических, враждебных отношений между людьми», – подчеркивает Селье.
С другой стороны – и это не такой уж редкий случай, – можно жертвовать собой ради других. И в этом есть зерно истины, как считает Селье, так как нормальному человеку всегда приятно доставлять удовольствие другим. Опасность здесь кроется в том, что альтруизм, доведенный до крайности, – всегда ставить интересы и нужды других выше своих собственных, – ведет к постоянной, пусть не всегда осознанной фрустрации из-за стресса.
Для того чтобы избежать этих отрицательных последствий, Ганс Селье создал собственный «рецепт», код поведения, который назвал «альтруистическим эгоизмом». Смысл его заключается в следующем: думай о себе, но будь необходимым для других – и ты добьешься хорошего расположения к себе. Селье считал, что стремление быть всегда полезным и необходимым для других может стать целью жизни каждого. Следуйте ему, и оно поможет вам предупредить самые плохие последствия стресса».
8.15. Фатальный промах
Профессор Г. Селье называет себя эгоистом. По-видимому, чтобы противостоять злу и несправедливости, Дон-Кихоту современной науки пришлось прикинуться Санчо Пансой…
Что можно сказать по поводу этой системы? Автор стремится к строго научному ее построению. Но сама по себе процедура переноса законов биологического развития в сферу общественных отношений уже есть отход от «строго научного метода». Это рассуждение по аналогии, или правдоподобное рассуждение, которое не имеет доказательной силы. Если бы физик вздумал объяснять закономерности воспалительного процесса путем простого переноса, скажем, законов термодинамики, Г. Селье опротестовал бы такую вольность и стал бы отстаивать качественное своеобразие биологических явлений и законов, управляющих ими. Но столь же неправомерно переносить и биологические законы на ту область, в которой они не действуют.
Взгляды Селье, как и следовало ожидать, вызвали залпы критики (дискуссии эти шли еще в советские времена). Выводы Селье оспоривали медики, физиологи, психологи, философы.
Прежде всего отметили, что фактически в рассуждениях Селье речь может идти лишь об эмоциональном стрессе. Поэтому никакая этика не может спасти человека от отрицательных последствий других (не психологических) стрессовых реакций.
Раскритиковал концепцию Селье и член-корреспондент АМН СССР Ю.М. Саарма. В предисловии к книге «Стресс без дистресса» Саарма атакует одну из заповедей Селье, гласящую: «Постоянно стремясь завоевать любовь, все же не заводите дружбы с бешеной собакой».
Вот что по этому поводу писал Ю.М. Саарма:
«Эта краткая оговорка сразу же лишает всю систему той «универсальности», которой хотелось бы добиться автору. В самом деле, что такое «бешеная собака»? Ясно, что речь идет не о животном, страдающем гидрофобией. Речь идет о людях, которым мягкий, добрый и гуманный человек, каким является Селье, отказывает в праве называться людьми.
На каком основании? По каким признакам выделять таких людей? Кто это – гангстеры, мафиози, отбросы общества? Укажет ли или не укажет Г. Селье, по каким критериям он отличает этих «бешеных собак», но важен сам факт: провозглашая девиз «заслужи любовь ближнего», он тотчас же вынужден ограничить число этих ближних. Совсем незачем завоевывать любовь «ленивых пропойц», «закоренелых уголовников, растлителей юных». И не только их, – вообще «всех, паразитирующих на чужом труде».
Академик Российской академии образования, доктор психологических наук Артур Владимирович Петровский, критикуя концепцию «альтруистического эгоизма», также очень сомневался, что тезис Селье «Заслужи любовь ближнего своего» покоится на биологических законах, которым-де подчинено всё – от «простейших микроорганизмов до человека». Животный мир, пишет Петровский, скорее предпочитает действовать, ориентируясь на спортивный лозунг «Пусть победит сильнейший», стоящий, как это очевидно, по ту сторону проблем альтруизма и эгоизма.
Петровский отмечает также, что любой кодекс поведения, сколь бы совершенным он ни был, очевидно, будет хорош для одних и полностью неприемлем для других. «Не может быть одинакового “кодекса поведения” для кошки и мышки – да будет мне позволено, – пишет Петровский, – обращение к биологическим параллелям. Очевидно, что только у социальной системы, не предполагающей экономической, политической, идеологической и иной какой-нибудь внутренней конфронтации, может быть общий для всех “кодекс поведения”. В противном случае от дистрессов не убережешься».
Петровскому вторит и Саарма. Он пишет:
«Весь многовековой опыт человечества (в том числе и биография самого Селье – «превратности моей долгой жизни», о которых он упоминает) доказывает, что силу можно сломить только силой. Злой силе нужно противопоставить добрую, созидательную – она и сокрушит злую. Нельзя ограничиваться абстрактными оценками Добра и Зла вне их социального контекста».
Эти и другие критические высказывания ясно показывали, что Селье, взявшись строить свою философию жизни на базе биологических законов, допустил фатальный промах-повтор. Повтор, ибо подобные попытки уже делали до него многие.
Здесь, к примеру, можно вспомнить о воззрениях замечательного русского революционера и мыслителя Николая Гавриловича Чернышевского (1828–1889). Он еще в ХIХ веке разрабатывал «теорию разумного эгоизма» (1860 год), которая, хотя и не пользовалась биологическими понятиями, была во многом очень похожа на концепцию «альтруистического эгоизма».
Моралью «разумного эгоизма» руководствовались герои романа Чернышевского «Что делать?». Эти «новые люди» пытались слить свои личные интересы с общественными. Старались подчинить личную выгоду общему делу, от успеха которого в конечном счете выигрывает и личный интерес индивида.
Уместно здесь вспомнить и о заблуждениях предшественника Селье, основоположника учения о гомеостазе Уолтера Кеннона, который пытался превратить гомеостаз из «чуда биологии» в «чудо социологии» (2-я глава этой книги).
Оправдать ошибки Селье может лишь одно: его горячая любовь к людям, искреннее желание помочь им. Артур Владимирович Петровский пишет про Селье:
«Ученый обеспокоен вредными последствиями стресса, порождаемыми обозримой для него социальной средой. Он бескорыстно (но, к сожалению, не там, где надо) ищет средства освободить человечество «от страданий, горя, неприятностей» и оставить ему «стресс без дистресса». Однако, став на позицию той философии, которая изначально противопоставляет человека человеку, индивидуума – группе, личность – обществу, он не мог получить правильного решения проблемы».