лаго человечеству электроны, и расщепилось во вред ему же атомное ядро… А рефлекс опять уснул – до лучших времен.
– Тупица! – уже вслух выругал себя Тимофеев и остановился.
Он держал в руках недавно приобретенную в «Детском мире» новомодную игрушку – вычислительную машину для подрастающего поколения. Из нутра машины торчала знакомая уже кофемолка. Тимофеев потряс полуразобранной конструкцией, и та постыдно загремела.
– Вообще-то это мысль, – отметил Тимофеев. – И не самая дурная в моем положении. Беру свои слова обратно. Сейчас мы это безобразие закрепим, чтобы не сильно бренчало… впаяем парочку микросхемочек, если найдутся… и все это безобразие должно заработать.
Нет нужды подробно описывать, что произошло дальше. Разумеется, «безобразие» заработало. Что ему оставалось в руках народного умельца?
4. Что было вечером
Когда вечером девушка Света привела в комнату Тимофеева слабо упирающегося Фомина, хозяин сидел на диване, хлебал кофе из поллитровой кружки и блаженно улыбался. Он был закутан в одеяло, изо рта вырывался кисейный парок, на оконном стекле серебрилась изморозь.
– Витенька! – горестно вскричала Света. – Ты с ума сошел! Ты же заработаешь воспаление легких!
И она кинулась открывать окно, попутно убавив прыти у разгулявшегося холодильника. В комнату клубами ворвался горячий воздух с улицы.
– Проходи, Николай, садись, – гостеприимно сказал Тимофеев. – Я тебя спасать буду.
В тусклом взгляде Фомина блеснули искорки надежды.
– А как ты меня спасешь? – спросил он, придав голосу всевозможное спокойствие.
– А вот уж знаю как, – похвалился Тимофеев. – Видишь этот прибор? Не простая получилась штуковина. Амуроскоп называется.
– Непонятно, но здорово, – сказала девушка Света, поудобнее устраиваясь в теплом потоке, струившемся через подоконник. – Это прибор для глубинного зондирования реки Амур в поисках исторических ценностей?
– Отнюдь. Это прибор для поиска невест. Подходишь к нему, набираешь на клавиатуре текущую дату, плотно сжимаешь правой рукой корпус детектора, считаешь про себя до десяти – и на табло высвечиваются имя и прочие параметры твоей суженой.
– Невестоискатель, – недоверчиво хмыкнул Фомин. – А если я левша?
– Только правой рукой! Иначе получишь параметры человека, брак с которым тебе наглухо противопоказан.
– А можно мне? – азартно спросила Света.
– Тебе? – Тимофеев непонимающе замигал. – Зачем? Я же и так здесь!
Света притихла, оценив всю опасность такого эксперимента.
– Этим ты меня не спасешь, – уныло сказал Фомин. – Нужна мне какая-то там незнакомая суженая… Ну, сыщешь ты мне кандидатуру, допустим. А сердцу-то как приказать?
– Не надо суесловия! – запротестовал Тимофеев. – Потом обсудим детали. Ты только не брыкайся, а делай свое дело. Набирай, сжимай и считай.
Фомин тягостно вздохнул. Ему очень хотелось повернуться и уйти в сумерки, чтобы там в одиночестве погрузиться в сладкую боль воспоминаний. Но ему стыдно было обижать друзей, которым оказалась так небезразлична его холостяцкая судьба. Да и до сумерек было еще далеко.
– Хорошо, – сказал он. – Будь по-вашему. Но учти, Тимофеич, это ничего не изменит.
Он подошел к амуроскопу, набрал дату и наложил широкую ладонь на корпус детектора, еще утром бывшего тривиальной кофемолкой. Прикрыв глаза, он беззвучно шевелил губами. И все эти десять томительных секунд Тимофеев и Света не дышали.
Что-то щелкнуло, и на табло прибора засветились буковки. Фомин присмотрелся. На его лице проступила печальная улыбка.
– Ну же! – не вытерпел Тимофеев. – Читай вслух!
– Софи Лорен, – произнес Фомин. – Год рождения… ну, в общем, она почти вдвое меня старше. Место проживания в данный момент… Сознайся, Тимофеич, что на этот раз ты как Орфиреус какой… Знаешь, кто это?
– Нет, – притворился Тимофеев.
– Иоганн Элиас Орфиреус, тоже – механик и народный умелец. Вернее, корчил из себя такового. Он в восемнадцатом веке пылил окружающим мозги своим вечным двигателем. А ты решил надраить мне клотик амуроскопом.
– Коля! – застонал Тимофеев. – Это даже обидно! Я никогда никого не обманывал! И даже вечный двигатель у меня настоящий! Принцип действия амуроскопа прост до смешного. Фиксируем твою биологическую структуру вкупе с моральным содержанием…
– Структуру, структуру, – проворчала Света. – Сказал бы уж проще: душу!
– …а затем зондируем указанный период времени в поисках подходящих тебе по темпераменту, духовным запросам и прочим критериям аналогичных структур…
– Вот уж дудки! – вмешалась девушка Света. – Какие такие критерии могут объединять буржуазную кинодиву и нашего советского Колю Фомина?!
– Нам ли об этом судить? – развел руками Тимофеев. – Поговорить бы с ней, конечно… Быть может, она всегда мечтала заняться историей, и недоставало ей в жизни надежного мужского плеча!
– Спасибо, Тимофеич, – понуро сказал Фомин. – Развеселил ты меня. Интересная получилась игрушка. Ну, я пошел.
– Куда?! – Тимофеев поймал его за рукав. – Не подходит Софи Лорен? Нажимаешь красную кнопку «отказ» и топаешь дальше.
Фомин с обреченным видом подчинился.
– Вот еще появилось, – заметил он. – Зовут ее Куку Ле Мбе Нга Нго… тут еще много написано. Сейчас ей восемнадцать, проживает в республике Берег Слоновой Кости. Негритяночка, надо полагать. И примечание: замужем, шестеро детей. Шустрая девчонка… А внизу какие-то цифры непонятные.
– Это процент соответствия ваших структур, – пояснил Тимофеев. – Если он менее семидесяти пяти, кандидатура не фиксируется.
– Понятно. У Софи Лорен было семьдесят восемь, а у этой Куку – девяносто. Да только опоздал я к ней… Жму «отказ».
– Что мы все за границей ищем? – проговорила Света. – Нельзя ли поближе?
– Я уже упоминал, что это непростой прибор, – сказал Тимофеев горделиво. – Там есть верньер ограничения области зондирования. Сейчас он стоит на бесконечности. Если же установить его на соответствующее деление…
– На две тысячи километров, – произнес Фомин и в очередной раз вздохнул. – Ну. поехали дальше… Амиранишвили Мзия Ушангиевна, – он не удержался и хихикнул. – Сто семнадцать лет, девяносто три процента. А ограничения по возрасту ты не предусмотрел?
– Нет, – сказал Тимофеев нетерпеливо. – А разве такое ограничение бывает?.. Пропускаем. Ты продолжай, не тяни.
– Я и не тяну. Я уж два раза по десять сосчитал.
– И ничего не высвечивается?
– Ничего, – подтвердил Фомин и убрал руку с детектора.
Тимофеев подскочил к амуроскопу, пощелкал тумблерами, даже встряхнул конструкцию несколько раз.
– Как же так… – пробормотал он с досадой. – Что же ты, Коля, у нас такой особенный?
– Каждый человек – это целый мир, – заявила Света. – Отпечатки пальцев – и те не повторяются, а ты хочешь человеческую душу повторить.
– Да она и не должна повторяться, – оправдывался Тимофеев. – Необходимо взаимное дополнение, способствующее достижению совершенства.
– Туманно все это, – сказал Фомин. – Хотя и сильно похоже на правду. Нет его здесь, моего дополнения до совершенства. Не родилось оно еще. Эх… – И он снова двинулся к выходу.
– Николай, сядь! – рассердился Тимофеев. – Что ты мельтешишь? Я же не кончил.
– А что еще будет? – спросила Света.
– В данный момент амуроскоп работал в пределах заранее установленной даты. Но есть еще и режим свободного поиска в произвольном интервале времени. И если ты, Коля, полагаешь, что в будущем тебе найдется суженая, то я могу это проверить.
– Можешь, – согласился Фомин. – С тебя станется. Но что это тебе даст?
– Не мне, а тебе, – раздельно произнес Тимофеев, глядя ему в глаза. – Я тебе обещаю. Я тебе при Свете клянусь. Если амуроскоп выловит ее… ты знаешь кого… я всмятку разобьюсь, я такое совершу, чего никогда не делал, прыгну выше головы. Но вы встретитесь еще раз. Ты веришь мне?
Фомин встал. Минута была торжественная, и девушка Света, хотя и не понимала ровным счетом ничего, тоже поднялась. Она тихо сгорала от любопытства.
– Я верю тебе, Тимофеич, – сказал Фомин. – Ты сделаешь.
– Итак, я убираю текущую дату, – прокомментировал свои действия Тимофеев. – Устанавливаю границу поиска. Пусть это будет, ну скажем, – он хитро поглядел на подобравшегося Фомина, – две тысячи девятьсот девяносто девятый год.
– А почему не больше? – запротестовала Света.
– Так надо, – коротко сказал Фомин.
– Поиск пойдет от этой даты назад, к нам. На зондирование одного года понадобятся те же десять секунд. На просмотр же всего интервала до наших времен уйдет не больше трех часов.
– Долго, – вздохнула Света. – По-моему, достаточно просматривать каждые двадцать лет. Они же там подолгу будут жить. И мы управимся… – она помолчала, загибая пальцы и глядя в потолок, – за несколько минут!
– Ты у меня гений, – с нежностью сказал Тимофеев. – Ты у меня сокровище! Конечно же, этого достаточно. С годами характер у человека меняется, и дискретность поиска лишь повысит вероятность обнаружения. Кто-то с годами стал раздражителен. а кто-то приобрел полезные качества характера. Кто-то вышел из семидесяти процентов соответствия, а кто-то, наоборот, вошел… Ну, для затравки просмотрим лишь тридцатый век.
– И где ты таких слов нахватался, – проявил некоторые признаки нетерпения Фомин. – Дискретность, вероятность… Хватит разговоров, давай действовать. Будем зондировать каждые пять лет.
– Настраиваю амуроскоп. Коля, хватай его за детектор!
Прибор зацокал, будто белка, у которой отняли кедровую шишку.
– Год 2999, – зачитывал показания табло Фомин. – Рамона Флетчер, двадцать пять лет, восемьдесят процентов… Отказ. Ким Сон, семьдесят лет, девяносто два процента… Отказ. Астрида Звездолетова…
– Ну и параметры! – удивилась девушка Света.
– Веяние времени, – пояснил Тимофеев. – Должно быть, эпоха прорыва в Галактику.
– Год 2994. Отказ… отказ… отказ… Глядите-ка: опять Ким Сон, ей уже шестьдесят пять лет, а все те же девяносто два процента! И не замужем…