Юноша выполнил церемонный поклон и на этом закончил.
Валериан вернул меч в стойку, а затем повернулся к небольшому столу, заставленному старыми бутылками и бокалами и выбрал напиток: портвейн был стар — как и графин, содержавший коричневую жидкость, и небольшой бокал, в котором сейчас плескался напиток. И то, и другое подходило ему.
Валериан поднял бокал, изучая, как жидкость пропускает свет, вдохнул аромат и сделал глоток. Отец Валериана любил рубиновые сорта портвейна, сам же он предпочитал золотистые. Это был один из тех немногих способов, которые Валериан использовал, чтобы — хотя бы для себя самого — бороться с подавляющим авторитетом отца. Он предполагал, что не одинок в своей непокорности. Дети великих людей постоянно старались выйти из тени своих родителей. Некоторым это не удавалось. Их имена обращались лишь в мусор, который история поглощала точно так же, как чужая уникальность и одаренность оказывались поглощены наследием родителей.
Валериан поклялся, что не разделит такую судьбу.
Он сделал еще один глоток. Сладкая как сироп жидкость обволокла язык и скользнула в горло. Затем он коснулся нескольких тускло светящихся клавиш на стене. Часть стенной панели сдвинулась вверх, и выдвинулась гладкая черная платформа. Валериан сел в мягкое кожаное кресло и приготовился к просмотру.
Над платформой появилось зыбкое трехмерное изображение. Он уже видел его по меньшей мере сотню раз. Он выучил наизусть каждый блик, каждый неловкий поворот, каждое резкое приближение. То, что он видел сейчас — это вся задокументированная информация об инопланетном создании, будоражащем умы тайной своего происхождения.
Движущиеся изображения отражались на лице Валериана. Он смотрел внимательно, вспоминая тот момент, когда увидел эту запись впервые. Люди, протоссы и зерги, кричащие в агонии и испускающие последний вздох, нисколько его не интересовали. Он смотрел лишь на артефакт, и голод, пожирающий юношу изнутри, не мог быть утолен столь несовершенными изображениями. Он походил на изголодавшегося человека, которому предложили печенье и стакан воды. Это лишь обостряло его голод.
Валериан всегда увлекался древними цивилизациями. Еще ребенком он любил выходить из дома — непременно в сопровождении двух вооруженных солдат — и рыться в грязи в поисках «сокровищ». Каждый раз, наткнувшись на нечто достаточно странное, он тщательно проводил «раскопки» — и, в конечном итоге, его мать с удивлением обнаружила, что стала владелицей целой коллекции камней необычной формы, окаменелых деревяшек и маленьких раковин.
Арктур, когда Валериан видел вживую «великого человека», что случалось ровно дважды до недавнего времени, всячески принижал его увлечение и говорил матери, что та воспитывала женоподобного книголюба и слабака. Взрослея, Валериан получил возможность доказать даже своему скептически настроенному отцу, что пусть он и был книголюбом, ни женоподобным, ни слабаком назвать его было нельзя. С восьми лет у Валериана появились тренеры по владению оружием, как древним, так и современным. Он стал мастером фехтования и восточных единоборств, а также легко и непринужденно передвигался в полной боевой экипировке с винтовкой Гаусса.
Больше всего он любил культуры, объединяющие войну с искусством. Самой великой страстью Валериана стало антикварное оружие. Он любил его за красоту, скрупулезность изготовления и древность. Арктур одобрял такие коллекции, поскольку такие штуки могли убивать людей. Благодаря этому увлечению двое мужчин сумели найти что-то общее, а, следовательно, именно оно и являлась главной темой их разговоров.
С того момента, как Арктур решил, что наследника безопаснее будет забрать с отдаленной планеты, отец и сын стали проводить вместе больше времени, чем когда-либо раньше. Это был непростой союз — две столь разные личности никогда не смогли бы ужиться с легкостью. Однако они преследовали одну цель — развитие империи, которая, в конечном итоге, перейдет в руки Валериана. Так что поддержание мира обходилось малой кровью.
Оба мужчины были уравновешены, сильны и в чем-то подобны кошкам: Арктур, сильный равнинный лев, и Валериан, беззвучно крадущаяся в джунглях пантера. Они по-разному смотрели на вещи, но у них были общие интересы, в которых практически не было разногласий.
А когда капля за каплей стала поступать информация о новых инопланетных храмах, — а Валериан с увлечением размышлял о них, живых свидетельствах минувших времен древних цивилизаций, — оба Менгска решили, что данная тема заслуживает пристального внимания. Разумеется, Менгск-старший был достаточно впечатлен произошедшим на Бхекар Ро, чтобы пожелать заполучить силу храмов или научиться использовать их. Валериан же напоминал юношу, влюбившегося в прекрасную девушку, — изумленного, восхищенного, желающего приблизиться, узнать лучше, коснуться и изучить.
Он убедил отца на этот раз не начинать исследование находки с разведки отрядом морпехов и мягко, но настойчиво доказал ему, что уникальные способности последних гораздо нужнее во многих других местах — для восстановления Доминиона и подавления восстаний.
— Не обсуждается, — таким был первый категоричный ответ Арктура.
— Нам известно, что артефакты представляют настоящую опасность только для протоссов и зергов, — парировал Валериан.
— Мальчишку, который активировал тот, что на Бхекар Ро, пережевало и выплюнуло, — ответил Арктур.
— Верно, — согласился Валериан, не уступая. — И нам известно, что именно он сделал, чтобы спровоцировать такую реакцию. Артефакт в некотором смысле живой, у него есть ряд псионных способностей. Если мы изучим тот, что пуст и покинут странным существом, то сможем, не подвергаясь риску, узнать что-то новое.
Арктур нахмурился. Сдвинувшись к переносице, его темные брови стали похожи на двух больших гусениц.
— В чем смысл изучения пустого храма? — поинтересовался он.
— Получение информации о том, как обращаться с тем, что не пуст, — ответил Валериан. — Подумай, что мы сможет тогда сделать с действующим храмом… если поймем, как он работает.
Арктур хранил молчание. Валериан пожал плечами и сел обратно на диван, обитый мягко выделанной кожей. Он старался ничем не выдать своей заинтересованности, несмотря на то, что его сердце было готово выскочить из груди. Он желал реализации этого проекта больше, чем чего-либо другого за всю свою жизнь. Желал с той страстью интеллектуала, которую Арктур, чьи стремления лежали совсем в иной области, никогда не поймет. Однако Валериан знал, что не следует демонстрировать отцу свой жгучий интерес. Это послужило бы признаком слабости. Несмотря на то, что их отношения за несколько последних месяцев стали гораздо лучше, Валериан всегда чувствовал себя так, будто ступает по натянутому канату. Умные серые глаза Арктура всегда следили за ним.
— Согласись, что стоит хотя бы попытаться, — сказал Валериан и отправил в рот кусочек изысканного темного шоколада заоблачной стоимости. Прожевав, он добавил:
— Не похоже на тебя — не желаешь принести жертву во благо человечества.
Арктур улыбнулся. Фраза «во благо человечества» — и они оба знали это — была личным кодом, означавшим «во благо династии Менгсков». Когда-то, подумал Валериан, когда его отец был молод, пылок и горел пламенем праведной ярости, эти слова можно было воспринимать буквально. Мать рассказывала ему, что отец не всегда был циником. Арктур восстал против Конфедерации, которая самым подлым образом уничтожила целую планету. Он добровольно оставил налаженную жизнь ради неопределенного существования в статусе так называемого «террориста», у которого нет ни рубинового портвейна, ни прекрасного шоколада, ни антикварных мечей или уютной обстановки, в которой можно планировать стратегию борьбы. Затем ситуация сложилась так, что Менгску улыбнулась удача. Он вновь стал богат, окружен роскошью, но этому предшествовал длительный период времени, в течение которого подобный исход был вовсе не очевиден.
Втайне Валериан восхищался этим человеком. Сидя на коленях матери, он видел отца только по видео, таким же, каким его видели другие — пылким, настойчивым, привлекательным, смертельно опасным.
— Это твой папа, — говорила мать мальчику. — Ты вырастешь и станешь таким же, как он.
Вот только он не стал.
Валериан вырос в окружении лишь матери и солдат с суровыми лицами. Они постоянно переезжали, скрываясь от наемников, которые убили его бабушку с дедушкой и тетю. Однажды, когда ему было три года, они решили, что нашли безопасное убежище на скрытой укреплённой базе в глубине пространства Умоджанского Протектората. Здесь они жили в безопасности в течение пяти лет. Затем наступила ночь, когда мать вырвала Валериана из глубокого сна. Ее волосы спутались, а в глазах светился страх.
Она собрала его вещи, умоляя хранить молчание:
— Ни слова, ни звука, Вал, милый мой.
Несколькими минутами позже они бежали. Валериан помнил вспышки выстрелов в ночи и звуки борьбы; помнил, как бежал, а затем споткнулся и неловко упал. Подхвативший его солдат даже не сбился с ритма бега. Вала передали другому солдату, а тот, что поймал его, продолжил сражаться. Вспоминая прошлое, Валериан как-то осознал, что солдат, чьего имени он не знал и чьего лица не помнил, отдал свою жизнь за него и его мать. Из тех, кто не попал на спасательное судно, не выжил никто.
Валериан зажмурил глаза и вцепился в мать, когда попавший под обстрел корабль стало трясти. Однако Менгск нанимал отличных пилотов, и его семье удалось скрыться.
— Мамочка? — позвал дрожащий Валериан, широко распахнув глаза. Его сердце бешено колотилось. — Папочка, когда — нибудь вернется за нами?
— Конечно, солнышко. Он вернется. Однажды.
Валериан провел несколько часов без сна, положив голову на колени матери. Ее руки перебирали его золотистые волосы. Он слышал, как мать всхлипывала, стараясь сдержаться, не испугать сына более того, что уже напугало его этой ночью. Мальчик притворился спящим и позволил ей решить, что она добилась своего. Этой ночью, и в течение долгого, долгого времени после, он держался, представляя своего отца — великого воина, сражающегося в великой битве, той, из-за которой, как мать объясняла ему — правда, Валериан никак не мог этого понять — он был вынужден находиться