— Значит, дела обстоят так, — вновь обратился Фористер к Микайе. — Я нужен тебе. А мне... нужно это сделать.
— Тебе это задание нужно, как мне еще один протез, — пробормотала Микайя, однако уселась в кресло с видом человека, отказывающегося от дальнейшего спора. — И как именно ты ухитрился получить квалификацию по работе с этими новочиповыми кораблями? Ты служишь в ЦДС уже...
— Больше времени, чем кто-либо из нас взялся бы определить заранее, — прервал ее дипломат. — И, Микайя, правильный термин — «мозговой» корабль, а не «чиповый» корабль. Это оскорбление для нашей леди.
— Все в порядке, — вмешалась Нансия. — Я не обиделась. Правда.
— Но зато я обиделся, — сказал Фористер. Он сделал глубокий вдох и сел совсем прямо. Нансия почти видела, как он заставляет боль отступить вглубь и вновь надевает на себя маску дипломата. Когда он повернул голову, чтобы поговорить с ней, лицо его было почти спокойным, если не фокусировать сенсоры на тонких морщинках возле глаз — свидетельстве напряжения и тревоги. — Теперь ты, Нансия, моя леди, по крайней мере на время этой миссии. И никто не смеет говорить о моем корабле в небрежном тоне.
Микайя дернула уголком морщинистых губ и устало вздохнула.
— Ты так и не ответил на мой вопрос. Каким образом ты ухитрился получить квалификацию пилота для новейших моделей «мозговых» кораблей, если ушел с должности «тела»... много лет назад?
— Я много читал, — ответил Фористер, небрежно взмахнув рукой. — Древние партизанские войны, новые навигационные компьютерные системы — все это зерно для жерновов моего сознания. В сердце я — человек двадцатого века, — заявил он, имея в виду Эпоху Первого Информационного Взрыва. — Человек со множеством интересов и невообразимых талантов. И мне нравится быть в курсе всех новинок своей отрасли — всех моих отраслей.
— Человек, несущий невообразимую чушь, — фыркнула Микайя. — Ну, ладно. Ты в деле. По крайней мере, мне будет кого обыграть в трехмерные шахматы во время полета до Ангалии.
— Будет кому обыграть тебя, ты хочешь сказать, — хмыкнул в ответ Фористер. — Твое самомнение растет непропорционально твоим талантам, генерал. Расставляй фигуры!
Нансия с любопытством смотрела, как генерал Квестар-Бенн достает из кармана карточку размером с ладонь. Фористер ухмыльнулся.
— Я смотрю, ты захватила с собой переносную шахматную доску.
Генерал постучала пальцами по едва заметным углублениям на поверхности карточки. Над карточкой высветилось голографическое изображение куба, разбитого на более мелкие кубики. По краям изображение дрожало и отсвечивало радужными бликами. Еще одна последовательность команд, введенных посредством нажатия на карточку, — и возле двух противоположных граней куба высветились полупрозрачные изображения игровых фигур. Нансия подстроила увеличение и фокусировку сенсоров так, чтобы видеть все детально. Да, это были стандартные трехмерные шахматы: она распознала эту старинную тройственную расстановку. В первом и нижнем ряду — пешки, над ними — король и ферзь, а по сторонам от них — кони, слоны и ладьи. Над ними были размещены фигуры самого высокого ранга, нападающие сверху: корабль и пилот с фигурами поддержки — скаутами, челноками и спутниками.. Изображения были размытыми и постоянно мерцали, создавая у Нансии ощущение, что перед ее сенсорами мелькают какие-то полосы — если она пыталась долгое время пристально смотреть на фигуры.
— Пешка на скаут 4, 2, — произнес Фористер команду стандартного дебютного хода.
Ничего не произошло.
— Моя переносная доска не оборудована системой голосового контроля, — извинилась Микайя. — Тебе придется набирать код.
Когда она указала на ряд углублений размером с кончик пальца, Нансия негромко загудела — это был ее эквивалент тех хрипов и кашля, которыми мягкотелые «прочищали горло», обозначая свое желание вмешаться в разговор. Оба игрока подняли головы, и после секундного удивленного молчания Фористер кивнул в сторону титанового пилона.
— Да, Нансия?
— Если вы дадите мне несколько секунд для изучения конфигурации, — предложила Нансия, — то я, вероятно, смогу воспроизвести вашу игровую голограмму в более отчетливом виде. И у меня, конечно же, есть система распознавания голосовых команд.
За то время, пока Нансия произносила эту фразу, она выделила участок виртуальной памяти и графический сопроцессор для решения данной проблемы. Прежде чем ее голос умолк, новое, куда более четкое голографическое изображение нарисовалось рядом с первым. Фористер издал восторженный возглас, увидев идеальную детализацию миниатюрных фигурок. Микайя протянула руку, словно желая потрогать совершенно точно воспроизведенный спутник с тремя шарообразными отсеками — жилыми и складским, снабженными крошечными шлюзами и соединенными трубообразными переходами.
— Превосходно, — восхищенно выдохнул Фористер. — Но не отнимет ли это слишком много процессорной мощности, Нансия?
— Только не тогда, когда мы сидим на планете, — ответила Нансия. — И я не использую этот процессор во время выполнения обычной навигации. Может быть, придется ненадолго прерваться, когда мы будем в сингулярности, это действительно потребует некоторой концентрации, но...
Фористер на миг прикрыл глаза.
— Все в полном порядке, Нансия. По правде говоря, мне в любом случае не придет в голову играть в трехмерные шахматы во время прохождения сингулярности.
— И мне тоже, — согласилась Микайя, слегка зеленея при одной мысли об этом. — В такой момент совершенно не думается ни о каких пространственных играх.
— А мне думается! — радостно возразила Нансия.
Менее чем через два стандартных Центральных часа первая партия в трехмерные шахматы была прервана появлением Сева, который передал угрюмого Дарнелла Овертона-Глаксели для транспортировки на Центральный.
— Он сломался, когда я продемонстрировал ему кристалл с показаниями Хопкирка, — сообщил Брайли остальным, когда Дарнелл был заперт в каюте. — Забавно — он словно ожидал, что в один прекрасный день за ним кто-нибудь придет. Большую часть того времени, пока мы летели на флайере, он рассказывал мне все, что знает о трех остальных. Вот запись.
— О четырех, — поправила Нансия, когда Сев вложил инфо-карту в ее считыватель.
— Трех, — повторил Сев. — Фасса. Альфа. И... Блэйз. — Произнося последнее имя, он старался не смотреть на Фористера.
— Никто из них не сказал ни слова об участии Полиона де Грас-Вальдхейма? — Нансия не могла в это поверить.
Сев пожал плечами:
— Кто знает? Может быть, и говорить нечего. Никогда не знаешь, вдруг в корзине с гнилыми яблоками окажется одно хорошее.
«Только не Полион». Однако Нансия не высказала этот протест вслух. После разговоров, подслушанных ею во время ее первого рейса, она была убеждена в полной аморальности Полиона де Грас-Вальдхейма. Но этично ли было разглашать содержание этих разговоров? Калеб всегда был так непоколебимо против всего, что хотя бы подразумевало шпионаж... Нансия никогда бы не решилась сказать ему.
Но прошло пять лет. Сама Нансия изменилась и теперь видела оттенки серого там, где прежде для нее существовали только четко разграниченные уставом КС черное и белое. Даже Калеб мог измениться; в конце концов, он согласился на эту тайную миссию.
Но он был против.
Он почувствовал бы себя вдвойне преданным, если бы Нансия нарушила его этический кодекс, когда самого Калеба даже не было рядом, чтобы направить ее по верному пути.
Может быть, ей следует еще немного помедлить с принятием решения.
— Все равно, возможно, имеет смысл заглянуть на Шемали, — предположила Нансия. — Никогда не знаешь, может быть, мы сумеем найти там какие-то улики, связывающие де Грас-Вальдхейма со всеми остальными. — «У нас уже были бы улики, если бы все они не боялись сказать против него хоть слово».
— Возможно, — согласился Сев. — Встретимся там после Ан-галии?
— Я думала, вы летите с нами! — Микайя Квестар-Бенн приподнялась из кресла, протянув руку прямо через голографический шахматный куб, созданный Нансией.
— Я тоже, — согласился Сев. — И тем не менее. Встречусь с вами на Шемали. Что-то надвигается.
Он вышел прежде, чем кто-либо успел задать ему вопрос, и слетел по трапу, перескакивая через три ступеньки разом и посвистывая на бегу. Нансия подумала, не захлопнуть ли перед ним люк и не продержать ли внутри до тех пор, пока он не объяснит, что задумал.
Конечно же, она этого не сделала. Это было неэтично, это было бы сознательным злоупотреблением своими возможностями, то есть именно тем, против чего строго предупреждали уроки этики, входившие в программу обучения любого капсульника.
И все же соблазн был велик.
— Что-то сделало этого молодого человека чрезвычайно счастливым, — задумчиво промолвила Микайя. — Хотела бы я знать, что именно. Нансия, есть ли что-нибудь настолько потрясающее в записи показаний этого Дарнелла Овертона-Глаксели?
Нансия начала сканировать карточку еще до того, как Микайя заговорила.
— Там нет даже ничего интересного, — ответила она, — если только вас не заинтересует отвратительное перечисление случаев мелкого взяточничества и коррупции.
— Да, похоже, этот Овертон-Глаксели — просто дешевка.
— Не желаете изучить его показания лично? — предложила Нансия. — Вы можете заметить что-нибудь, что пропустила я.
Микайя кивнула:
— Я так и сделаю. Но сомневаюсь, что что-нибудь обнаружу. Брайли сказал, что против де Грас-Вальдхейма нет свидетельств, так что за чем бы его ни понесло на Шемали, это не наше дело. Черт бы побрал этого парня! Ну ладно, полагаю, что узнаем что-либо, когда окажемся на Шемали.
— Но сначала, — напомнил Фористер, — нам нужно завершить миссию на Ангалии.
Лицо его снова стало серым и безжизненным; недолгое оживление, возникшее во время игры в трехмерные шахматы, исчезло без следа. «Он выглядит так, словно смертельно болен. Неужели фамильная честь для него так важна?» Нансия попыталась представить, как бы она себя чувствовала, если бы узнала, что ее сестpa Джиневра уличена в коррупции, злоупотреблении должностью в ПТП и растрате служебных фондов.