в. вследствие усиления влияния на этой территории и последующего ее завоевания немецким орденом.
Трудно определить, к какому этапу формирования «Саги об Ингваре» следует отнести этот фрагмент произведения. Допущение того, что устная традиция сохранила достоверную информацию о существовавших между Швецией и Земгалией устойчивых контактах в начале XI в. и поэтому автор саги включил в текст свидетельства именно об этом регионе, на мой взгляд, все же является известной натяжкой, поскольку предполагает, что в Исландии, где шведская проблематика не была приоритетной, хорошо знали подробности давних шведско-прибалтийских контактов. Более вероятно, что появление в составе произведения явно художественного рассказа о миротворческой деятельности Ингвара и Энунда определено конкретными историческими условиями второй половины XII – первой половины XIII в., в частности реальными шагами, предпринятыми Швецией для расширения своего влияния в Восточной Прибалтике (заметном явлении того времени), о которых позднейшие редакторы произведения, скорее всего, действительно были осведомлены. В таком случае возникновение рассказа о походе Ингвара в Земгалию следует датировать временем, когда была создана «Сага об Ингваре» (см. с. 155–157).
47Свейн (Sveinn) – имя, широко распространенное в Норвегии с X в., в Исландии – позднее (Lind. 1912. B. 7. Sp. 993–996). В «Саге об Ингваре» его носит сын Ингвара. В тексте, к сожалению, нет сведений, дающих возможность идентифицировать этот персонаж с реальным историческим лицом.
А. Янцен отмечает, что имя Sveinn часто входит в состав двух основных имен, например Sveinbjörn (Janzén. S. 41).
48Тогда он пришел в уныние так, что из уст его не звучало ни слова. – Типичная формула для выражения крайнего огорчения персонажа, распространенная в сагах. Например, герои «Саги об Эгиле» Альвир Хнува и Эйвинд Ягненок, похоронив своего родича Торольва, вынуждены находиться при дворе конунга Харальда Прекрасноволосого (тогда еще – Харальда Косматого). Герои оказались среди людей, по приказу конунга выступавших против Торольва. Свои чувства – грусть по погибшему и оскорбленность ситуацией – герои выражают так же, как и Ингвар: «Они были молчаливы и редко с кем разговаривали» (Сага об Эгиле. С. 60).
49…дай мне титул конунга с правами. – Из контекста следует, что, прося «титул конунга», Ингвар не претендовал на правление всей страной. Комментируя эту фразу, М. Ларссон предположил, что имеется в виду приобретение официального статуса ярла или малого, т. е. местного, правителя – «конунга» в терминах средневековых скандинавских источников (Larsson 1990а. P. 32).
50Это дело привело их к разладу, потому что Ингвар продолжал просить титул конунга, но не получил его. – Еще один мотив, позволяющий считать, что в «Саге об Ингваре» и «Пряди об Эймунде» отразились разные версии одного и того же сказания об Эймунде. И в том и в другом случае причиной отъезда героя из страны является отказ правящего конунга дать герою титул конунга, т. е. правителя. В обоих случаях конунг носит имя Олав. Олав Шведский не позволяет Ингвару править его землями в Свитьоде. В пряди претензии Олава Харальдссона (Олава Святого, конунга Норвегии с 1014 по 1028 г.) на единовластное правление в Норвегии становятся причиной отъезда Эймунда из страны, который сопровождается такими словами Олава Святого: «…теперь уехал из страны муж, которому мы оказали бы величайшие почести в Нореге, кроме имени конунга» (Прядь об Эймунде. С. 106). См. табл. 2.
51 Тогда собирается Ингвар покинуть страну… – С этих слов начинается основная часть саги – рассказ о походе Ингвара на восток. Н. Брокман датирует его 1036 г. (Brocman 1762. Bls. 13).
В предложенном мной членении сюжета фраза маркирует начало раздела Поход Ингвара.
52…и набрал себе войско в стране и людей для тридцати кораблей. – Численный состав отряда Ингвара может быть подсчитан на основе существующих общих представлений о том, какова была команда судов разного типа. Известно, что малые суда укомплектовывались командой из двенадцати гребцов и одного рулевого. Функция рулевого (иначе называемого впередсмотрящим) была весьма важна, и эти члены команды были на особом положении, в частности их почти никогда не привлекали к гребле. Их роль на судне подтверждают также рунические надписи на мемориальных каменных стелах, содержащие упоминания о том, что тот или иной человек «вел корабль» или был «кормчим» (stýrimaðr) (см., например: Мельникова 1977. № 62. С. 94; № 75. С. 103; № 78. С. 105; № 87. С. 111; № 113. С. 130; Мельникова 2001а. Б-III.7.4; Б-III.7.16; Б-III.7.19; Б-III.7.28; Б-Приложение 1.16). Команда более крупного судна обычно включала свыше двадцати и до сорока человек. Таким образом, отряд Ингвара, отправившийся на Русь, мог насчитывать приблизительно от четырехсот до шестисот человек.
Подсчетам численности отряда Ингвара много внимания уделил М. Ларссон. Он полагает, что суда, составлявшие флотилию Ингвара, должны были относиться к первому типу. Длиной 10–13 метров, они были достаточно легкими, что позволяло транспортировать их на волоках (Larsson 1990а. S. 49). По оценке Ларссона, основанной на исследовании рунических надписей на камнях, воздвигнутых в память о людях из отряда Ингвара, экспедиция могла насчитывать от пятисот до тысячи человек (Larsson 1990а. S. 37), что не вполне согласуется с приведенными ранее арифметическими подсчетами. Для сравнения можно привести свидетельства «Пряди об Эймунде», в которой упоминается отряд норманнов на службе у Ярослава Мудрого, состоявший из шестисот воинов (Прядь об Эймунде. С. 109).
М. Ларссон считает, что такой многочисленный отряд мог быть собран только на основе ледунга, при котором воины набирались из нескольких областей страны. Подтверждение своему мнению исследователь видит в топографии рунических «камней Ингвара» на территории ряда смежных областей Швеции – в Упланде (6 камней), Сёдерманланде (15 камней), Вестманланде (один камень), Эстеръётланде (2 камня) (Larsson 1990а. S. 15, 36. См. также сводную таблицу надписей: Larsson 1986. S. 110–112). Другие авторы также разделяют мнение о том, что сбор отряда Ингвара и его отправка на Русь явились результатом деятельности властной и динамичной группы людей, возможно вождей, которая способна была организовать экспедицию такого масштаба (Lindkvist 1998. P. 294; Мельникова 2001а. С. 58).
Не все исследователи склонны доверять саге. Так, Э. Ольсон отметил, что упоминания о столь многочисленных отрядах судов типичны для поздних саг, сюжеты которых отличаются обилием преувеличений (Olson 1912. S. LXXVIII).
53Через некоторое время отплыл Ингвар из Свитьода на 30 кораблях, и не спускал парусá до тех пор, пока они не пришли в Гардарики; и принял его конунг Ярицлейв с большим почетом.
…отплыл Ингвар из Свитьода… – Поход отряда от берегов Упланда до устья Невы занимал около двух недель (Larsson 1990b. S. 54), далее путь пролегал по невской системе к Ладоге, оттуда по Волхову в Новгород. Маршрут движения до Невы подробно рассмотрел И. П. Шаскольский, который опубликовал датский документ второй половины XIII в., содержащий данные о движении из Дании в Ревель. Частью этого пути было плавание от Южной Швеции. И. П. Шаскольский полагает, что этот маршрут являлся традиционным и сложился «исторически в результате торговли и мореходства на Балтике». Автор выделяет в нем несколько отрезков – от датских портов к Южной Швеции, от Швеции к Ревелю (Таллину) и от Ревеля к Неве, – которые осваивались независимо и в разное время (Шаскольский 1954).
М. Ларссон датирует приход Ингвара ко двору Ярослава Мудрого 1036 годом и связывает появление отряда норманнов на Руси с необходимостью привлечения русским князем свежих сил для борьбы с печенегами (Larsson 1990b. S. 36). Свое предположение он основывает на сообщении ПВЛ под 6544 (1036) годом:
[…] Когда Ярослав был в Новгороде, пришла к нему весть, что печенеги осадили Киев. Ярослав собрал воинов многих, варягов и словен, пришел к Киеву и вошел в город свой. А было печенегов без числа. Ярослав выступил из города, и исполчил дружину, и поставил варягов посредине, а на правой стороне – киевлян, а на левом крыле – новгородцев; и стал пред градом. Печенеги пошли на приступ и схватились на месте, где стоит ныне святая София, митрополия русская: было здесь тогда поле вне града. И была сеча жестокая, и едва к вечеру одолел Ярослав. И побежали печенеги врассыпную, и не знали, куда бежать, одни, убегая, тонули в Сетомли, иные же в других реках, а остаток их бегает где-то и до сего дня. […] (ПВЛ. С. 203–204).
Предводителем этих норманнов («варягов» летописи), по мнению М. Ларссона, мог быть именно Ингвар. Автор считает вероятным, что быстрый приход такого большого войска шведов на Русь обеспечил свойственник Ярослава Мудрого, правивший в это время в Швеции король Анунд-Якоб (Larsson 1990b. Там же).
…и принял его конунг Ярицлейв с большим почетом. – Д. МакГиннис замечает, что радушный прием был оказан Ингвару на Руси не только из-за его родственных отношений с Ингигерд, но также и из-за тесных связей Руси и Швеции, установившихся по меньшей мере с середины IX в. Она цитирует свидетельства «Повести временных лет» о варягах, севших на Руси, и отмечает их важную роль в образовании Древнерусского государства. Влияние норманнов, отмечает Д. МакГиннис, ощущалось вплоть до конца правления Ярослава Мудрого (McGinnis 1983. P. 79–80).
Без внимания исследовательницы, однако, остался тот факт, что фразы такого рода являются в сагах стереотипом для описания дружественной встречи конунгом своих гостей. Можно отметить неоднократные случаи их использования и в «Саге об Ингваре». Так, о приезде Эймунда на Русь сказано: «и конунг Ярицлейв принимает его хорошо»; о приеме Олавом Шведским у себя Ингвара: «и среди всех людей конунга он был в самом большом почете»; об Ингваре, зимующем в стране Силькисив: «ту зиму Ингвар был в большом почете»; Силькисив, встречая Свейна и его людей, «выходит к ним навстречу с большим почетом». Стереотипность фраз существенно снижает надежность свидетельства саги о горячем приеме, оказанном Ингвару Ярицлейвом, и ставит под сомнение его достоверность.