ходят назначенные для несения стражи мужи и удаляются. Они неусыпно несут стражу из-за пачинакитов. А прочие, взяв вещи, которые были у них в моноксилах, проводят рабов в цепях по суше на протяжении шести миль, пока не минуют порог. Затем также одни волоком, другие на плечах, переправив свои моноксилы по сю сторону порога, столкнув их в реку и внеся груз, входят сами и снова отплывают. Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и, переправив опять по излучинам реки свои моноксилы, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леанди, а по-славянски Веручи, что означает “Кипение воды”, и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкун, а по-славянски Напрези, что переводится как “Малый порог”» (Константин Багрянородный 1989. С. 47, 49. См. там же, коммент. 28–43 к гл. 9. С. 319–326).
Действительно, лаконичный рассказ о волоке судов по скалам, приведенный в первом фрагменте, аналогичен описанию переправы через порог Аифор/Неасит, четвертый в перечне Константина Багрянородного: суда вытягиваются из воды и перемещаются по суше (на канатах – по «Саге об Ингваре», волоком, т. е. также, очевидно, при помощи канатов и специальных приспособлений, и на плечах – по Константину Багрянородному), а затем спускаются обратно на воду. Второй же способ преодоления преграды, изложенный в саге, формально не находит соответствия в рассказе Константина Багрянородного, который не упоминает о том, что необходимы были специальные земляные работы по прокладыванию искусственного русла (или канала), чтобы судно могло обойти пороги. В то же время обобщение сказанного им о преодолении первого и пятого порогов (идентичных второму, третьему и шестому) показывает, что обстоятельства очень сходны: судно направлялось ближе к берегу, где течение было не столь интенсивным, как посередине реки, и имелись спокойные заводи; делались замеры глубины («ощупывая своими ногами», говорит Константин); судно тянули по самому глубокому фарватеру. Изложенная в саге ситуация, которая самому автору, вероятно, казалась необычной, поскольку он уделил ее описанию значительное место, могла возникнуть в том случае, если излучина реки (о которой также упоминает Константин Багрянородный) обмелела, скажем, в результате схода воды после весеннего половодья (земля «оказалась ровной и влажной», замечает автор саги). Таким образом, можно констатировать, что рассказ о преодолении порогов в «Саге об Ингваре», без сомнения, проявляет сходство со свидетельством византийского автора о движении по Днепру в районе порогов. Аналогичная история вполне могла рассказываться норманном, прослужившим у русского князя и совершившим в составе его дружины походы по Днепру в Византию, а затем вернувшимся домой. Описание своего пути мог дать и купец, прошедший пороги и лично испытавший, как сложно обходить их, имея при себе груз. О том, что название «Аифор» было известно в Скандинавии, свидетельствует готландская руническая надпись, упоминающая Aifur (Мельникова 2001а. С. 296–297. Б-III.4.3).
Наконец, вполне резонно предположить, что у скандинавов, совершавших более или менее регулярные плавания по Днепру, могли существовать своего рода устные «дорожники», содержавшие рассказы о продвижении по речным путям Восточной Европы, в которые, без сомнения, должно было войти и описание особенностей передвижения по Днепру.
О том, что жанр дорожников возник в Скандинавии довольно рано, свидетельствует существование в середине XII в. «путеводителей», содержавших информацию о дороге к определенному пункту (подобных «Дорожнику» аббата Николая, описавшему остановки паломников на пути из Норвегии в Рим. – Древнескандинавские итинерарии. С. 369–415. См. также: Magoun 1944; Мельникова 2001б).
Если считать, что при составлении саги был использован некий «дорожник» – рассказ, основанный на практическом опыте тех, кто прошел по этой реке, то тогда достаточно легко объяснить происхождение еще одного фрагмента текста из Эпилога саги, который, как было отмечено ранее (см.: Введение. С. 148–149), нарушает связность повествования и логически этому тексту не принадлежит.
Так говорят некоторые люди, что Ингвар и его люди плыли 2 недели и не видели ничего, если только не зажигали свечу, потому что высокие берега смыкались над рекой, и было так, как если бы они находились в пещере все эти полмесяца. Но мудрые люди считают, что это не могло быть правдой, если только река не текла по таким [узким] ущельям, что их вершины смыкались, или если леса не были так высоки, что они соприкасались там, где были ущелья. Но хотя это и возможно, все же это не похоже на правду.
Suo segia sumer menn, at þeir Ynguar færi ij uikur, at þeir sau ecki, nema þeir tenndrudu kerti, þuiat saman luktuz biorgin yfer anni, ok var sem þeir reri j helli þann halfan manud. Enn uitrum monnum þiker þat ecki sannligt vera mega, nema âin fielli suo þraungt, at gnupar tæki saman, edur væri skogar suo þraunger, at saman tæki þess a medal, er gnipur stædizt a. Enn þo at þetta megi vera, þa er þo eigi sannligt (YS. Bls. 48).
В данном тексте, как видно, информация, касающаяся продвижения Ингвара по реке, опровергается по причине ее очевидной недостоверности. Может быть, именно поэтому данный рассказ не был включен автором в основной текст, а оставлен для финальной части саги, содержащей ряд ссылок на авторитеты.
Справедливости ради, однако, нужно отметить, что при плавании по русским рекам способы преодоления порогов были сходными, поэтому отождествление описанных в «Саге об Ингваре» препятствий именно с порогами на Днепре, а не на какой-либо другой реке в Восточной Европе, было бы возможно только при комплексном анализе фактов, свидетельствующих о продвижении отряда Ингвара по Днепру в сторону Черного моря. В саге имеется лишь один факт, связывающий поход Ингвара с Византией. В ней упоминается, что после гибели Ингвара пути его оставшихся в живых сотоварищей разошлись, и один из них – Вальдимар (в образе которого исследователи видят Владимира, сына Ярослава Мудрого. См. коммент. 63) – поплыл на одном судне в Миклагард/Константинополь (YS. Bls. 31). Справедливо заключить, что путь, которым он следовал, шел по Днепру.
83…и говорил на многих языках. Ингвар молчал. Тогда сказал тот несколько слов по-гречески.
О повышенном интересе автора «Саги об Ингваре» к проблеме языковых контактов и изучению языков см.: Введение. С. 88–90, 201–203 и коммент. 76.
84Юльв (Julfr; обычно Jólfr). – В имени Юльв, считает Д. Хофманн, автором саги была, вероятно, предпринята попытка передать какое-то известное ему исландское имя латинскими буквами, и это написание было скопировано при переводе текста на древнеисландский язык. Это, полагает исследователь, свидетельствует о том, что данный фрагмент произведения мог входить в состав *Vita Yngvari Одда Сноррасона (Hofmann 1981. S. 193–194).
85Гелиополь (Heliopolis; D: Hieriopolis). – В других произведениях древнескандинавской письменности топоним не встречается и таким образом является hapax legomenon. Согласно саге, на пути Ингвара Гелиополь был городом, куда пришли норманны после битвы, в которой они участвовали на стороне правителя страны. Именно здесь с отрядом произошла трагедия: часть войска пренебрегла запретами своего предводителя и уступила обольщениям языческих женщин; в войске началась эпидемия, и бóльшая часть отряда погибла.
С конца первого тысячелетия до н. э. в письменных памятниках под названием Heliopolis известны два города. Первый из них, расположенный в Нижнем Египте, к востоку от Пелусинского рукава дельты Нила, был построен на берегу канала, который соединяет реку с Красным морем (Боднарский 1953. С. 344; Дворецкий 1958. С. 750). Современное название этого города, находящегося северо-восточнее современного Каира, – Эль Матария. Свидетельствами о Гелиополе изобилуют древнеегипетские «Тексты пирамид» и «Книга мертвых» (Чегодаев 1994; Бадж 1995). Геродот упоминает этот город (Кн. II) в качестве основного ориентира при описании Египта (Боднарский 1953. С. 29); известен он и другим античным авторам, например Страбону (География. Кн. XVII. Гл. 1). Египетский Гелиополь возник в четвертом тысячелетии до н. э. Он считался священным городом, местопребыванием бога Ра, в честь которого был построен грандиозный храм, связанный с культом солнца, а жречество Гелиополя обладало огромной территорией и людскими ресурсами. Именно здесь, в Гелиополе, «происходило становление солнечного культа [древних египтян] и связанных с ним культов других богов» (Коростовцев 2023. С. 210).
После непродолжительного пребывания под властью Рима (с 30-х гг. I в. до 395 г.), а затем Византии (395 г. – 40-е гг. VII в.) Египет входит в состав Арабского халифата и становится мусульманским. До начала крестоносного движения связи с Каиром ничем не выделяются среди других направлений европейской политики и торговли. С конца XI в. (особенно после взятия Иерусалима крестоносцами в ходе первого крестового похода 15 июля 1099 г.) этот регион оказывается в контексте общепознавательных интересов европейцев, сосредоточенных на Малой Азии и Северной Африке, и информация о египетском Гелиополе античных авторов могла быть вновь востребована и использована в современных устных рассказах и письменных источниках, о чем, впрочем, у нас нет достоверных сведений. Можно предположить, что оживление интереса к Гелиополю могло произойти в связи с четвертым крестовым походом (1202–1204 гг.), в планах осуществления и маршруте которого Египту отводилось существенное место.
Второй город, известный под тем же названием Heliopolis, – современный Баальбек в Ливане, в Келесирии, раскинувшийся у подножия храма, который был построен в XVIII в. до н. э. и связан с культом Ваала, широко распространенным в Финикии, Сирии и Палестине во II–I тыс. до н. э. Ваал – первоначально бог солнца и природных явлений, таких как молнии, гроза и гром, – постепенно трансформировался в воинственного, злого бога – покровителя царской власти. В Палестине его культ продержался долго, вплоть до VII в. до н. э., и соперничал с культом древнееврейского бога Яхве. Круг античных источников, включающих свидетельства о палестинском Гелиополе, относительно узок. Из тех античных авторов, произведения которых в средневековье стали широко известны в Европе, он упоминается, в частности, у Лукиана. В византийских источниках город известен под названием «Илиуполь» (Пселл. С. 214, 215, 343. См. коммент. 11 на с. 427).