— Так что там было особого в этой серии, Луи?
— Ее не показали.
Пока мы осознаем случившееся, над нашими головами продолжает витать это… «не показали».
Насколько помню, не было в этой сорок девятой серии ничего такого. Сектанты из «Супер-Пупера» видывали у нас вещи и похлеще.
Не показали.
Помню только какие-то мелочи. Накидка из шкуры добермана в шляпной картонке. Милдред в сильнейшей горячке бредит по-латыни. Что там еще?
Не показали.
Брюно достает всех вокруг, к месту и не к месту цитируя Шекспира (лейтмотив — One pound of flesh — «фунт плоти»). Отправляется к медиуму, чтобы потолковать с духом своего нового наставника.
Не показали…
Уолтер и Мари видят один и тот же сон и в итоге приглашают друг друга к себе во внутренний мир, чтобы обследовать темные закоулки своих душ.
Не показали?
Что там виднеется — там, не очень далеко? Конец дороги? Никем не замеченный риф, пробивший наше суденышко? Старик подначивает нас найти объяснение. Матильда склоняется к мысли, что это откровенная цензура — просто образовалось лобби антисагистов, которые грозят линчевать директора канала, если он не прекратит скандальный показ. Жером полагает, что административный совет замял дело с квотами, и поэтому в нашем сериале больше не нуждаются. Не додумавшись ни до чего правдоподобного, я начинаю фантазировать: дескать, все серии похитили инопланетяне, чтобы показать соплеменникам, до какого разложения докатилась наша цивилизация.
Старик скрещивает руки на груди, как добродушный учитель, собравшийся преподать своим несмышленышам жизненный урок.
— Сорок девятую серию не показали этой ночью… потому что показали утром, между восемью и девятью.
— Если это шутка, Луи…
— Просто Сегюре не соблаговолил сказать нам об этом, но на сей раз только потому, что тянет одеяло на себя, выслуживается перед начальством. Представьте: канал получает от зрителей две-три сотни писем в неделю.
Не сговариваясь, дружно переводим взгляд на два жалких листочка, висящих над кофеваркой.
— Эти передали, потому что они адресованы непосредственно нам, а остальные громоздятся на канале. Согласно цифрам, все ночные зрители смотрят «Сагу». Это может показаться мелочью, но если сложить всех, кто не спит между четырьмя и пятью утра, остальным каналам впору повергнуться в отчаяние. Судя по опросам, семьдесят пять процентов зрителей «Саги» записывают ее, чтобы посмотреть вечером, по возвращении с работы.
Несуразица какая-то! Я еще могу поверить, что горстка душевнобольных запала на этот сериал, но ни в коем случае не могу вообразить, чтобы среднестатистические зрители устраивали семейный просмотр «Саги». Особенно в прайм-тайм, лучшее время, когда на десятках каналов крутят новехонькие фильмы и шокирующие реалити-шоу. Куда уж «Саге» с ними тягаться.
— А вы слышали, что двое журналистов ведут колонку, посвященную нашему сериалу?
— Думаешь, у нас есть время читать всякую бульварщину?
Чтобы заткнуть нам рот, Луи достает газетные вырезки. Тон статеек — что-то среднее между бортовым журналом и бюллетенем закрытого клуба для посвященных. «Мы не верили, что они осмелятся, и вот, поди ж ты!», или «Сегодня ночью нам довелось…», или даже «Есть сильные опасения, что Милдред с Фредом изобретают машину для контроля за нейронами, увидите вечером, на ваших кассетах!»
— Не говоря о десятках радиостанций по всей Франции, чьи ведущие в прямом эфире комментируют каждую ночную серию для своих слушателей.
— И ты хочешь, чтобы мы тебе поверили, приятель?
— В департаменте Уаз объявился фан-клуб.
— Кончайте заливать, Луи!
— Результат забега: дирекция сдвигает время телемагазина, который обскакали на других каналах, и вместо него ставят в программу «Сагу». Если вам нужны еще доказательства, то у меня есть одно, которое наверняка подогреет ваш восторг.
Лучшее он приберег напоследок. Луи непревзойденный мастер саспенса. Вполне мог бы работать на Хичкока, если бы за него не ухватился Маэстро.
— Я добился прибавки. Еще по три тысячи за серию каждому.
Осененный благодатью, Жером преклоняет перед Стариком колени, хрипя какие-то заклинания. Если подсчитать, то я получу… Еще десять тысяч в месяц? Десять тысяч! Да что мне делать со всеми этими деньжищами!
— Если у вас есть еще какие-нибудь требования, то сейчас самое время: днем зайдет Сегюре.
Сегюре не был разочарован. Напоролся на троих избалованных детей, принявших его за Деда Мороза. Жером выбил деньги на питание; отныне мы можем смело воротить нос от пиццы, имея сто франков кредита в день на человека. Матильда решила оживить наши будни десятком разнообразных штуковин, больших и маленьких. Я потребовал ультрасовременную видеоаппаратуру: гигантский экран, спутниковую антенну, видеомагнитофон и все такое прочее. Я знал, что Тристан вовек мне этого не забудет.
Сегюре ушел, разгромленный наголову, хотя в битву даже не вступал.
— Хочу всего лишь предупредить вас напоследок, всех четверых. То, что кучка лунатиков и полуночников лопала вашу «Сагу», еще не значит, что она придется по вкусу утреннему зрителю. Он вполне может похоронить ее заживо.
Вот тебе и раз. Можно подумать, что этот маленький успех его огорчает и он предпочел бы ему что-то другое. Кто знает, а вдруг нашим ночным созданиям вообще не надо было появляться на свет?
Но все эти маленькие встряски подействовали на нас как бальзам на душу. Мы нуждаемся в этом втором дыхании. Нам еще надо выдать три десятка серий и завоевать утреннюю публику — ту, что мечется как угорелая, прежде чем рвануть на работу, или покупает сверкающие скороварки через телемагазин.
— Кто-нибудь уже что-нибудь по телику покупал? — спрашиваю я.
— А что тебе еще надо, парень? Не зевал бы, пока начальство было здесь.
— Я всего лишь хочу знать, как это работает.
— Я у них помаду покупала, — говорит Матильда. — Все проще простого. Сначала вас охмуряет ведущий, болтая совершенно невообразимый вздор, при этом товар демонстрирует какая-то нелепая девица, с которой вы должны себя отождествить. Вы им сообщаете номер вашей кредитки, и все. Это срабатывает, я живое тому доказательство: своей улыбкой цвета фуксии, которая мне так к лицу, я обязана телемагазину.
— Невидимая помада? — спрашивает Тристан спросонья. — Ну, та, которая следов не оставляет?
— Она самая. Помада изменниц, помада дурных женщин. Если бы вы знали, чем я ей обязана…
— Мы должны переплюнуть телемагазин, — заявляю я. — Должны воспользоваться этой невероятной возможностью потреблять, которая так завораживает телезрителя. Для «Саги».
— А яснее? — спрашивает Старик.
— Попробуем вообразить высший предел потребления.
— Порог необратимости? Точку, откуда нет возврата?
— Золотую мечту любого потребителя?
— Нет. Его полнейшую безнаказанность!
Сцена 21
Гостиная Френелей. Павильон. Вечер.
Все Френели и Каллаханы за столом; за исключением Фреда. Брюно читает книгу, пристроив ее на коленях. Уолтер раскладывает по тарелкам еду, которую только что принесла Мари. Милдред жадно набрасывается на свою порцию.
Милдред (с воодушевлением). Кроме жратвы, все вторично.
Мари (польщенная, что ее стряпню оценили). Ну, ешь, ешь, малышка.
Камилла (пожимая плечами). Ненавижу слово «есть». Все производные от него унизительны: объедаться, объедки…
Джонас. Предпочитаешь «жрать»?
Камилла. Два самых гнусных слова во французском языке — это «есть» и «покупать». Я говорю не об их смысле, а об их звучании. По-ку-пать, по-ку-пать — вы не находите, что это омерзительно?
Мари. Сразу видно, что не ты ходишь за покупками. Ну, я хочу сказать… что не тебе приходится ПОКУПАТЬ то, что мы будем ЕСТЬ.
Камилла пожимает плечами.
Внезапно в гостиную врывается Фред. Его взор пылает ясным огнем. Все удивленно замирают. А он, тяжело дыша, молитвенно складывает руки и воздевает глаза к небесам. Смущенное молчание за столом затягивается. Фред, по-прежнему в трансе, опускается на колени.
Фред. Я избавил мир от голода.
Молчание. Сидящие за столом переглядываются. До Фреда доходит, что всем за него неловко.
Фред. Вы слышали? Я нашел решение, как избавить мир от голода! ИЗБАВИТЬ МИР ОТ ГОЛОДА! СЛЫШИТЕ?
Остальные цепенеют, не зная, как им реагировать.
Фред. Народы никогда больше не будут страдать от голода! Никто больше не увидит ребенка с раздутым животом, умирающего на руках у матери! Недоразвитые страны вновь обретут свое достоинство! Свою силу! Мальтус останется в прошлом! Больше не будет ни тех, кто вызывает голод, ни тех, кто голодает! Вы меня слышите? СЛЫШИТЕ?
Он разражается рыданиями.
Уолтер склоняется к уху Мари.
Уолтер (шепотом). Ты не должна была так надолго оставлять его одного.
Мари соглашается, слегка кивнув, и это не ускользает от Фреда.
Фред. А, понимаю… Думаете, я сошел с ума, верно? В этой семье меня всегда считали сумасшедшим… Значит, вы не поняли! Благодаря мне полмира выйдет наконец из средневековья!
Он снова плачет. На сей раз Милдред выходит из-за стола и склоняется над ним. Заботливо ведет его к креслу, усаживает, потом достает бутылку коньяка и наливает ему стопку.
Милдред. Я вам верю, Фред.
Фред. Спасибо… Спасибо, девочка… Вы намного превосходите умом всех, кто собрался за этим столом… Вы были первой, Милдред… Я сумею не забыть этого…
Милдред. Может, скажете, каким чудом вам удалось это чудо, Фред?
Фред. Нет ничего проще, но я не уверен, что они (косой взгляд на остальных) смогут понять.
Милдред. Сделайте это хотя бы ради меня.
Он делает глоток коньяка. Это его ободряет.
Фред. Идея-то совсем проста, проблема в ее практическом осуществлении. Я разработал программу перераспределения мирового запаса липидов с помощью системы трансжирового обмена.